Изъ Москвы с любовью. Том 2 (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич

— А давай! Чего хочет народ — того хочет бог.

В оригинале как-то не так, но я не мог вспомнить, как правильно. Маша же подалась вперёд, и… Нет, на колени не пересела, но была близка, как никогда. И поцелуй с нею вышел… Красивый! Просто отпадный. Но… Не романтический. Как актёры целуются на съёмках фильма, а после отбоя камеры забывают друг о друге. При этом зрителю кажется, что в кадре между их персонажами химия высшего порядка, а на деле они могут друг друга ненавидеть. С ненавистью не наш вариант, но химии тут точно нет, и народ это как ни странно почувствовал — жидкие вышли аплодисменты.

— Кать, — повернулся я к Милославской, когда Маша отстранилась, — это неофициальная просьба, но официально вам никто ничего не скажет. Считаю, это здорово, что у вас с Машей есть личный приватный канал для связи.

Сделал многозначительную паузу. Катя прониклась и напряглась.

— Короче, в следующий раз снайперы при любом блике будут стрелять на поражение. Новая инструкция-циркуляр по дружине. Вашим журналистам и конкретно Тулиной повезло, что была ночь, точнее утро, и оперативная не решилась брать на себя ответственность за устранение ваших репортёров. А остальные, кто выше её, спали, и будить их она тоже не решилась. Но в следующий раз…

— А разве они наши? — нахмурилась девушка.

— Кать, давай без галстуков? — Я устало нахмурился. — Я сказал — ты услышала, а кто номинально в чьей вертикали подчинения — мне в сортах говна ковыряться недосуг. И да, ата-тай им всё равно будет, и я не рекомендую за них вписываться любой ценой — и вам перепадёт. СЕЙЧАС всё будет очень серьёзно.

Пусть потом не говорят, что это война без предупреждения. И да, лишь бы мама выдержала давление и дожала.

— Я услышала, — склонила голову Катя. — Передам.

Тем временем Романовская свалила. Не в закат, но, учитывая, что через минуту за ней в сторону туалета последовали обе княжны — и такой адрес направления возможен.

— Маш, проконтролируй, чтоб не убили, — попросил я сестрёнку.

— А чего сразу я? — нахмурилась она. Не может простить, что заставил целоваться?

— А кто? Мы тут — власть. Даже Зайки всего лишь наша охрана. А вот власть — только ты, я и Женя, и Женя вмешается, только когда там будет труп. А я бы не хотел до этого доводить.

— Хорошо. Но пошли вместе? Твои юбки — твои разборки. Я только разниму.

Не поспоришь! Согласен.

— Я с вами! — А это следом за нами и хвостиками-Зайками вскочила и хозяйка вечера.

Успели. Романовская сидела на коленях, обхватив голову. Лицо в крови, волосы подпалены, платье порвано. Долгорукая и Вяземская с двух сторон её мутузили, в рукопашную, но фигуры по туалету до этого летали: ближайшие кабинки были повреждены, пробиты дырки в стенках и дверцах. И несколько плиток в кафеле несущей стены были треснуты, а часть обуглена. Платье на Вяземской сверху к поясу разорвано, из-под лохмотьев проступала грудка в симпатичном лифе. Его там можно и не носить, но девочкам в её возрасте слишком сильно хочется создавать объём. Лицо Долгорукой тоже окровавлено, да и платье порвано, просто разодран не так бросающийся в глаза подол. Симпатичные у неё ножки!

— Сучки, что творите? — Злая-презлая Маша, да ещё не совсем трезвая, это что-то. Она даже руки не распускала — два расходящихся взмаха ладонями, и обе княжны отлетели в разные стороны — одна спиной врезалась в стену, другая упала на пол в метре от нас. Я теперь вижу фигуры, и её «толчок» это нечто, чем можно по кузнечной наковальне шарахать вместо пресса. И это она сдерживалась!

Следом за нами в туалет ворвались две охранницы клуба, Аня, видно и позвавшая их по дороге жестами, а ещё чуть позже забежала испуганная и взмыленная младшая боярыня Суслова, которая «мама Гульнара».

— Что тут происходит? — сразу взяла власть в руки боярыня.

— Как не стыдно, девочки! — это Аня.

За ними заверещали в той или иной степени все, включая Машу, кроме разве что спокойных, как камень, Заек. Я же отошёл в дальний уголок и подозвал вошедшую следом за боярыней Нарышкину:

— Ты их предупредила? — прошептал на ухо.

— Да, всё передала, — прошептала Наина в ответ. — Обеим.

— … А я сказала заткнулись обе! — А это тем временем в их коллективных пререканиях слово взяла Маша, и, просто чтобы все замолчали и обратили на неё дополнительное внимание, сотворила в ладонях огнешар размером с футбольный мяч. От которого и охранницы, и боярыня, да и непроизвольно и я сам в компании Нарышкиной попятились. — Вы где находитесь, не забыли? Вы чего хорошим людям вечер портите? Нам больше всех надо вас тут по туалетам ловить, чтоб не перебили друг друга?

— Маш, прости… Мы не специально… — Это мудрая Даша закономерно не полезла на конфликт с подругой и включила «виноватая я, простите люди добрые».

— Тебе конец, сучка! Тебе не жить! — А это более тугодумная Варя не поняла политику партии. — Слышь, Романовская? Ты в политех хотела поступить? Так вот, ты никогда там не будешь учиться! Не поступишь ни на следующий год, ни через десять лет! Иди прачкой или посудомойкой — там твоё место!

— Да пошла ты! — фыркнула мещанка.

— Я тебя достану, сучка! Конец тебе, поняла? И семье твоей конец, хотя там у тебя той семьи… — Презрение.

— Варвара Николаевна! Вы не много на себя берёте? — А это рявкнул чуть обалдевший от такого спитча я.

— Сколько надо, — рыкнула она мне. Меня, в отличие от Маши, она не боится. Учтём. — Где твоя мать работает, мымра? Швеёй в ателье? Всё, больше она там не работает! И нигде не работает!

— Так, Наин, ты ТОЧНО передала, что использовать влияние и ресурсы семьи и рода запрещено? — Это я громко, для всех, чуть обернувшись к боярышне.

— Разумеется, Саш, — развела Нарышкина руками.

— Варь, мне жаль, но ты выбываешь из гонки. — Тональность ледяная, и сделать оную получилось — ибо был зол. Ибо достали! И охотой своей достали — я им что, заяц? Или лось? И этот великосветский шовинизм достал отдельно — память «я» не давала забыть, кем он был ТАМ, и позволять общаться в таком тоне с низшим сословием какому-то аристократическому быдлу я позволить не мог. — У меня не может быть интересов с несдержанными особами, которые не могут своего добиться исключительно за счёт собственной силы и подключают связи и ресурсы семьи. Всего хорошего, Варвара Николаевна!

— Саш, нет! — подскочила Варя и кинулась ко мне… Но врезалась во вставшую перед нею стеной Соль. — Саш, подожди! Я пошутила! Я со зла, не специально! Я не думала так…

— А ну назад! Назад, сучка! Фигуры деактивировать! — а это шаг вперёд, отпихивая меня за плечо, вышла Селена, и выд у неё был настолько грозный, что все, находящиеся в женском туалете, подались назал. Перед собой же Селена активировала огненную фигуру, пусть не такую большую, как Маша, но зато с вихрями, расходящимися в стороны. Зайки опасные девочки! Впрочем, с конкурсом кадетского корпуса иные туда просто не поступают.

Пауза, и отход на несколько шагов растерявшейся Вари:

— Я чо… Я ничё! Просто…

— Нет, всё под контролем, — а это ожила Соль, картинно опустившая кронштейн микрофона гарнитуры. Когда он поднят, он деактивирован, а если опускаешь — включается. — Нет-нет, никакого конфликта, и тем более драки. Никаких нападений. Просто девочки поссорились и подрались друг с другом, очень громкие девочки. Его высочеству… Обоим их высочествам ничего не угрожает. — Пауза. Слушала ответ. — Поняла. — Повернулась ко мне. — Саш, давай покинем помещение? Они волнуются.

О как! Не зря взял на дело девочек. И защитили, и обстановку разрядили, и на место всех поставили — показали «кто здесь папа». А то как-то смотрели на меня… Ну, не как на говно, но всерьёз никто из малолеток не воспринимал.

— Сейчас, — кивнул ей я, и, отодвинув Селену, сделал пару шагов вперёд.

Мне было всё равно на Варю и бывший ансамбль. Принц Саша тепло относился к этим козявкам, но он умер три месяца назад. Мне же… Да, правильно сказал сразу, мне плевать. Малолетки они и есть малолетки, не собираюсь с ними нянчиться. И если они хотят чего-то добиться… Им надо именно добиваться, а не почивать на лаврах. Ишь, думали, очаровали мальчугана, попами и сисями покрутили (было б там чем крутить), на виолончелях с ним вместе поиграли, и всё, он в их собственности. Жаль таких обламывать, но иначе жизнь не учит.