Легионеры Сандиса приступили к строительству осадных башен, но процесс шёл медленно из-за нехватки материалов. Всю пригодную древесину в округе враг уничтожил, а наши большие составы снабжения ходили редко. Слишком значительным было расстояние через степь. Кроме того, им начала досаждать шаддинская лёгкая конница. Её отряды переправлялись выше по течению и устраивали налёты на наши караваны подальше от лагеря легионов, вокруг которого летали грифоны.
Эти атаки происходили так: из темноты выскакивало несколько десятков всадников, осыпая стрелами лошадей, мулов и других тягловых животных. Они не пытались уничтожить караван, не вступали в бой, а лишь создавали проблемы. Враг действовал чрезвычайно расчётливо. Истощал нас как мог и ждал подходящего момента.
Сандис же всячески пытался продемонстрировать, что подходящий момент вот-вот настанет. Не дожидаясь строительства осадных башен, Иворна регулярно посылал своих воинов огребать от защитников Табира. Фидаины из гарнизона города ликовали. Они, наверняка, уже грезили как за такие подвиги получат лучшие места в шаддинском посмертии. Каждому по особняку с гаремом или что-то в этом роде. Возможно даже, они уже лелеяли мысли, что перед посмертием успеют пожить героями, потому как мы вообще не возьмём город.
Каждый такой штурм стоил Сандису полсотни-сотню человек убитыми. Общие потери уже приближались к тысяче безвозвратно выбывших погибшими и тяжело ранеными. Но Сандис, словно наизусть зная монолог Вааса о безумии, продолжал посылать свои отряды на стены города.
Мы с Октаном, Нималексисом и Ориной играли роль поддержки, прикрытия, однако более всего напоминали мрачных зрителей какого-то странного изуверского шоу.
Каждый приступ Сандис старался обставить с помпой. Он выводил к стенам свою элиту, провозглашал торжественные речи о неизбежной победе Империи, обещал награды тем, кто возьмёт первую крепостную башню. Затем угрюмые легионеры с явной неохотой шли на штурм, под пристальными взглядами лучших частей легионов Сандиса. Свою элиту он не отправлял на убой.
Приступ захлебывался и, под торжествующие крики шаддинцев, легионеры отступали, стараясь оттащить от крепости раненых. А через несколько часов на стене выставлялись головы тех, чьи тела остались наверху. Это зрелище не прибавляло энтузиазма участникам следующей попытки. Никто не хотел лезть на стену первым. Все лишь надеялись получить рану полегче и что товарищи смогут унести их прочь.
Однако несмотря на просадку боевого духа, Сандис жёстко контролировал дисциплину своих людей. Тех, кто слишком нерасторопно шёл на штурм или подозревался в намеренном падении с лестницы, сурово наказывали. Легко провинившихся лупили палками. Тех, чей поступок был тяжелее забивали почти до смерти. Их окровавленные ели живые тела вывешивались на стенах лагеря в назидание остальным. Это не было смертной казнью, но многие приговорённые умирали там на жарком солнце.
— Немыслимо! — в личном разговоре возмущался Таркус Дарен. — Да как он смеет казнить легионеров, граждан Рега такой позорной смертью⁉ Это же считай распятие на кресте! Хочет навести порядок — пусть вешает или рубит головы.
Его возмущение было хорошо понятно всем ветеранам легиона. Военная машина Империи существовала благодаря насилию. И не только против врагов. Наведение дисциплины было даже более важным аспектом этой системы. Однако также легион существовал благодаря традициям и законам. Здесь грань между двумя этими понятиями была тонкой. Граждан Рега не казнят позорным способом распятия.
Сандис показательно попирал традиции. Статус триумвира вроде как наделял его такими полномочиями, однако возмущение накапливалось.
Кроме упорядоченного террора Сандиса происходили и стихийные расправы. Убийства тех, в ком заподозрили вражеских агентов. Паранойя нарастала. Среди моих легионов удавалось сохранить подобие порядка, но наёмники и вспомогательные части боялись собственной тени.
Более тридцати человек по приказу Клестуса были жестоко выпороты за спонтанные расправы над товарищами и слугами. Все утверждали, что избавлялись от шаддинских шпионов.
Особенно тяжело дался нам пятый штурм крепости. Легионеры Сандиса действовали медлительно и с плохо скрываемым страхом. Они добрались до стен под прикрытием наших орудий, но бежали, встретив малейшее сопротивление. Это привело Сандиса в ярость или же он ее натурально изобразил. Иворна направил свои лучшие когорты и чудовищ, чтобы погнать воинов в новую атаку. Началась толчея, а обезумевшие от страха или гнева люди кидались на заградотряды и собственных центурионов. Это было братоубийственное помешательство. Те, кто пришли сюда вместе за победой, схватились как дикие звери.
В конце концов более мотивированные и находящиеся в строю заградотряды погнали штурмовиков обратно на стены. Их приступ был жалким актом безнадежного отчаяния. Одни сражались как загнанные звери, другие пытались сдаться в плен. Шаддинцы не щадили никого. Они легко опрокидывали лестницы. Сбрасывали на легионеров тяжёлые камни и мешки с песком. Потерявшие дух и дисциплину имперцы несли тяжелые потери без какого-либо толку.
Три сотни убитых легли на пыльную сухую почву, прежде чем Сандис разрешил войскам отступить. Шаддинцы отделались десятком раненых и тремя погибшими.
— Позор! — закричал кто-то из рядов моих легионеров и через секунду воины других когорт подхватили этот клич.
Тысячи голосов звучали как шум ураганного ветра. Мои легионеры, воины Октана Мерцина и Нималексиса Царона скандировали одно лишь слово.
Позор.
Мне уже начинало казаться, что спектакль Сандиса зашёл слишком далеко. Гнев и горе пожирали армию словно раковая опухоль. Опасные метастазы опутывали организмы легионов.
Когда пятый штурм завершился, я заметил как Орина устремилась в свой шатер, практически переходя на бег. Когда я зашёл туда вслед за ней, то обнаружил, что девушка плакала. Это было удивительно, странно и страшно. Дочь Севера, так пострадавшего от рук Империи, рыдала по её сгинувшим сынам.
— Я… я… больше не могу в э-этом участвовать, — сквозь слезы говорила она, уткнувшись мне в плечо. — Это… н
не сражение даже. Это какая-то казнь каждый раз! Я согласилась быть вашим воином, а не палачом для безумия Сандиса! Он спятил! Даже Карра я могу уважать. Ненавидеть, но уважать. А этот…
— Тихо, тихо, — шептал я. — Скоро прибудут детали осадных башен. Тогда станет легче.
— Но зачем штурмовать сейчас⁈ — резонно вопрошала девушка. — Это глупо! Это несправедливо, жестоко, мерзко, подло… Я не знаю, есть ли в мире слова, чтобы полностью передать все это безумие.
Есть.
Холодный, безжалостный рассчёт. Стратегия с жертвой собственных фигур.
— Спокойно, спокойно… — тихо повторял я, взяв Орину за руку. — Сандис однажды за все ответит.
Сомневаюсь, но надо было это сейчас ей сказать.
— Я… Я… Простите! — неожиданно засмущалась она, отстраняясь. — Прошу прощения. Мне не следовало так…
— Все нормально. Мы проходим сквозь тяжелые испытания. Даже Канртег при всех его опасностях не так давил на нервы.
