Егерь. Столичный гамбит (СИ) - Скиба Николай

Старший стражник, грузный мужчина с седеющей бородой, выпучил глаза и едва не уронил связку ключей:

— Драконоборец⁈ Рад видеть вас! — Его голос дрогнул от волнения. — Конечно, проходите, пусть посмотрят, куда ведёт неправильный путь.

Чего? Драконоборец? Стёпа не упоминал такого прозвища. Я бросил взгляд на друга — тот выглядел одновременно гордым и смущённым, словно до сих пор не мог поверить, что тренируется у человека с такой репутацией.

— Именно об этом речь, — согласился Иван, подмигнув стражнику. — Наглядный урок дороже любых слов.

Второй стражник, молодой парень с нервными глазами, заметил питомцев. Красавчик сидел на моём плече, любопытно разглядывая незнакомое место, а двухвостый лис безмолвно следовал за мной на расстоянии.

— Постойте, — заикнулся молодой стражник, — зверей в темницу не пускаем. Правила есть правила.

Иван медленно обернулся к нему. Движение было плавным, почти ленивым, но в воздухе словно сгустилось напряжение. Он не сказал ни слова — просто посмотрел. В его взгляде не было ни угрозы, ни гнева. Только абсолютное спокойствие человека, который привык, что его слова не оспариваются.

Молчание растянулось. Где-то за стенами завыл ветер, а в коридорах темницы послышались отдалённые голоса. Молодой стражник заметно побледнел под пристальным взглядом ветерана.

Первый охранник быстро переглянулся со своим напарником, в его глазах читалась паника. Капли пота выступили на его лбу, несмотря на прохладный вечер.

— Пожалуй, для легенды можно сделать исключение, — неуверенно улыбнулся он, торопливо подбирая нужный ключ. Металл звякнул в его дрожащих руках.

Нас без дальнейших расспросов пропустили внутрь.

Что это, чёрт возьми, было?

— Драконоборец? — не удержался я от вопроса.

— Сказочки, — отмахнулся Иван, даже не повернув головы в мою сторону, что ясно дало понять — спрашивать ещё раз не имеет смысла.

Коридоры темницы были сырыми и мрачными, факелы едва разгоняли густую тьму. Запах плесени и человеческого пота висел в воздухе.

Тобольд сидел в одиночной камере в самом конце коридора, ссутулившись на узкой койке. Стёпа и Иван предусмотрительно остались у входа, давая мне свободу действий.

Когда бывший командир поднял голову и увидел меня, по его лицу прошла волна эмоций — сначала недоумение, затем узнавание, и наконец, плохо сдерживаемая ярость.

— Ты? — прохрипел он. — Что тебе здесь нужно?

— Поговорить, — спокойно ответил я, останавливаясь перед решёткой. — У меня есть вопросы.

— О чём говорить? — горько усмехнулся командир. — Ты же добился своего. Вот он, ветеран гильдии, в темнице, а ты получил награду.

Я внимательно изучил его лицо. Тобольд выглядел измождённым, с красными глазами и поникшими плечами. Он сидел прямо и смотрел на меня с плохо скрываемой злостью.

— Вообще-то, я не сделал ничего, чтобы ты оказался здесь, не передёргивай. Тобольд, ты знаешь, что такое «семя разрушения»?

Он нахмурился:

— О чём ты говоришь?

— А о Семёрке Друидов что скажешь? — продолжил я, внимательно наблюдая за его реакцией.

— Какой ещё семёрке? — Тобольд поднялся на ноги и подошёл к решётке. — Ты о чём вообще?

Я пошёл на хитрость.

— Группа магов, которые выступают против короны. Почему ты помогаешь им? Как ты мог предать своих людей?

Лицо Тобольда вспыхнуло. Он схватился за прутья решётки так сильно, что костяшки его пальцев побелели.

— Ты думаешь, я работаю на каких-то проклятых магов⁈ — взорвался он. — Я отдал службе пятнадцать лет! Пятнадцать! Моя жена умерла при родах! Наша дочь умерла ещё ребёнком от чёртовой «Серой Увязи». Служба и корона — единственное, что у меня было после всего дерьма, что со мной случилось! ДА, Я ВИНОВАТ В ТОМ, ЧТО НАПЫЩЕННЫЙ ИДИОТ, НО Я НЕ ПРЕДАТЕЛЬ!

Его голос перешёл в крик, эхо которого отразилось от каменных стен:

— Я ничего не знаю ни о каких друидах! Никого не предавал! Моя единственная вина в том, что я был слишком горд, чтобы прислушаться!

Резкий вопль заставил Красавчика подпрыгнуть на моём плече — горностай инстинктивно прижался ко мне, его маленькое тельце напряглось. Двухвостый лис отступил на шаг назад, уши прижались к голове, а янтарные глаза настороженно следили за источником шума.

Я быстро передал обоим питомцам волну спокойствия: «Всё в порядке, опасности нет». Красавчик постепенно расслабился, а лис перестал пятиться, хотя настороженность в его взгляде сохранилась.

В словах Тобольда звучала такая искренняя боль и оскорблённая честь, что я не мог сомневаться в их правдивости. Это был не спектакль — это был крик души человека, которого несправедливо обвинили в предательстве.

— Я поверил своему опыту больше, чем твоим словам, — продолжал Тобольд, тяжело дыша. — Думал, что знаю лучше. И теперь девятнадцать хороших людей мертвы по моей вине. Мразь, ты пришёл ещё раз напомнить об этом? Вали отсюда!

Я молча стоял перед решёткой, окончательно убедившись в том, что чувствовал с самого начала. Тобольд… Высокомерный, упрямый, но всё-таки честный солдат, который стал пешкой в чужой игре.

Только в чьей? Конечно, Всеволод ловко выставил его предателем, но там в дело вступала сухая логика, даже я поначалу поверил. Нет, не стоит вешать всех собак на верного солдата короны. Чёрт, как до всего этого дошло?

Я молча развернулся и направился к выходу. Красавчик беспокойно ёрзал у меня на плече — атмосфера темницы явно его тяготила. Лис безмолвно следовал за нами.

— Иван, — обратился я к наставнику Стёпы, когда мы прошли половину коридора, — что такое «Серая Увязь»? Тобольд упомянул, что его дочь умерла от этого.

Лицо ветерана потемнело. Он замедлил шаг, словно слова пробудили тяжёлые воспоминания.

— Проклятая хворь, — мрачно произнёс он. — Появилась в отдалённых гарнизонах лет десять назад. Затрагивала только детей. Кожа становилась серой, как пепел, и такой хрупкой, что одно неосторожное касание приводило к ужасным ранам. Силы покидали маленькие тела по капле, жизнь медленно угасала неделями. Никто не понимал, откуда это взялось.

Он сжал кулаки, и я заметил, как напрягся его шрам на правой руке.

— Пока алхимики искали лекарство, погибло много детей. Целые семьи разрушились. Тобольд был не единственным, кто потерял всё.

Внезапно из глубины тёмного коридора донёсся знакомый смех. Хриплый, надломленный, но я легко узнал его.

— Это ты, мелкий паршивец? — прозвучал из темноты голос из прошлого.

Я медленно повернулся в сторону звука и сделал несколько шагов к дальней камере. В слабом свете факела увидел фигуру, которую едва узнал.

Ефим сидел на полу у дальней стены, опершись спиной на холодный камень. Некогда самодовольный староста превратился в жалкое подобие прежнего себя. Щёки ввалились, седые волосы свалялись грязными космами, а в глазах, когда-то полных высокомерия, теперь светилось лишь отчаяние.

— Что ж, — протянул он, кривя губы в подобии улыбки, — посмотри на плоды своей победы, юный Зверолов.

Жалости я не чувствовал. Этот человек чуть не уничтожил нашу семью.

— Ефим, — произнёс я холодно. — Надеюсь, тебе здесь комфортно.

Старик медленно поднял голову, его взгляд переместился на стоящих рядом Стёпу и Ивана. Внезапно глаза Ефима расширились от ужаса.

— Нет… Не может быть… — прохрипел он, вжимаясь в стену. — Это… это ты?

Иван нахмурился:

— В чём дело, старик?

— Драконоборец, — выдохнул Ефим, его голос дрожал.

Стёпа удивлённо посмотрел на своего наставника, но тот только сжал губы и кивнул.

— Слышал о твоей судьбе, Ефим. Низко же ты пал, — сказал Иван спокойно.

Старик вскочил на ноги и схватился за решётку дрожащими руками:

— Драконоборец! Виола… моя внучка! Она пропала вместе с мастером Марком после моего ареста, мне рассказали! Я чую нутром — с ней что-то не так! Помогите ей, ты сможешь!

В его голосе прорезались отчаянные нотки человека, потерявшего всё.