Император Пограничья 1 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Люди загомонили, подаваясь вперёд. В их глазах вспыхнула ярость, зазвучали выкрики:

— Ах ты, гнида продажная!!

— Тля мохнатая!

— Себе в карман, значит, нашу деньгу клал? Ну, всё, молись!

Староста аж затрясся, но вновь попытался выкрутиться:

— Не слушайте вы их! Ясно же, что боярин силой выбил эти речи. Пытал, поди, купца, вот он и мелет что ни попадя, лишь бы шкуру сберечь!

Я усмехнулся и обернулся к толпе:

— Что ж, Савелий верно говорит. Негоже судить без веских улик. Давайте-ка послушаем тебя самого, что скажешь? Гаврила, нашли?

Из-за ближайших домов вышли Федот с Гаврилой, держа в руках магофон. Не зря я их отправил обыскивать избу Рындина, пока Силантий, а потом и я отвлекали внимание деревни. Ради этого, а также возможности послушать, что будет болтать староста, всё представление и было затеяно.

При виде артефакта лицо старосты побелело, порозовело и пошло красными пятнами. В толпе раздался истошный женский вскрик — жена Федота, считавшая мужа погибшим, бросилась к нему на шею.

Я принял у охотника магофон, открыл записи и принялся зачитывать вслух:

— Так, что тут у нас… О, какая прелесть! «Макар, забери поскорее Эссенцию. Недоумки притащили пол-пригоршни. Хочу уже поскорее свалить из этой дыры, пусть и дальше тут гниют в нищете». Занятно, не правда ли?

По толпе будто огонь пробежал. Люди взревели от ярости, надвигаясь на старосту с кулаками. Тот упал на колени, заливаясь слезами и соплями:

— Помилуйте, люди добрые! Бес попутал, каюсь я, каюсь! Не губите, я всё верну, сторицей отплачу!

Однако людей было уже не остановить. Добавив частичку магии в голосовые связки, я рявкнул, перекрикивая гвалт:

— Стоять! В этой деревне я вершу суд, а потому пройдёт он быстро и справедливо.

Мужики неохотно отступили, сверля старосту ненавидящими взглядами. Я повернулся к провинившимся и громко объявил:

— Данной мне властью я, Прохор Платонов, воевода Угрюмихи, признаю вас виновными в злоупотреблении доверием, мошенничестве, сговоре и покушении на убийство. Приговариваю обоих к смертной казни через повешение.

Рындин взвыл, хватаясь за сапоги селян. Гривин лишь трясся и скулил, как подбитая собака.

Я ожидал, что жители Угрюмихи задумаются, возможно, кто-то вступится за своего старосту, но толпа смотрела на Савелия так, словно он для неё уже умер.

Через минуту из толпы вышли кузнец Фрол и охотник Борис, размотали верёвку и перебросили её через высокую перекладину деревенских врат. Силантий же вбил напротив них два крепких кола прямо в мёрзлую землю.

Я повернулся к приговорённым, которым накинули петли на шеи.

— Будут ли последние слова?

Макар разрыдался пуще прежнего, умоляя о пощаде. От страха он непроизвольно обмочился, окончательно растеряв всякий приличный вид.

— Да будьте вы все прокляты! — брызжа слюной и бешено вращая глазами, выкрикивал Савелий. — Сдохнете в муках, как последние собаки! Как черви подохнете! И ты, Платонов, трижды проклят будешь за моё убийство! В аду гореть тебе, выродку! И детям твоим, и внукам…

— Да-да, — отмахнулся я, — и племянникам, и кошке с собакой, и моим соседям. Я тебя услышал.

Сбоку раздался негромкий звонкий голос. Это Гаврила, щуря глаз, пропел куплет старой песни:

♪ Он не скрывал злобу свою,

Он всех ненавидел нас.

«Да, я вернусь, слово даю!» ♪

По толпе пробежал нервный смех.

Я подошёл к лежащей на земле верёвке и, сжав в кулаке, активировал Медвежью силу. По телу разлилось приятное тепло, мускулы вздулись, наливаясь невероятной мощью.

Тот, кто выносит приговор, должен сам заносить меч.

Резко рванув верёвку на себя, я в одиночку вздёрнул Гривина высоко в воздух. Раздался хруст, петля затянулась, перекрывая доступ воздуха. Тело судорожно задёргалось в предсмертной агонии, но я равнодушно обмотал конец верёвки вокруг вбитого в землю кола. После чего повторил процедуру со старостой.

Долго ждать не пришлось. Тридцать ударов сердца, и оба приговорённых обмякли.

В толпе стояла гробовая тишина. Люди потрясённо взирали на дело моих рук. Первой опомнилась бабка Агафья. Размашисто осенив себя крестным знамением, она пробормотала:

— Диво дивное, силища нечеловеческая!

Мельник Силантий согласно закивал, не сводя с меня изумлённых глаз. Плотник Михей задумчиво почесал в затылке, будто прикидывая, как бы такую мощь применить на пользу делу.

Но самой любопытной была реакция учителя Петровича. Он стоял чуть в стороне, сложив руки на груди, и с отстранённым видом наблюдал за происходящим. На его лице не дрогнул ни единый мускул — ни когда я зачитывал компромат, ни во время суда, ни даже при виде казни. Казалось, всё это его совершенно не касалось, будто шло по давно написанному сценарию.

Моё внимание привлекло движение сбоку. Это Василиса, побледнев и зажмурившись, отвернулась от жуткого зрелища. Что ж, её можно понять. Не всякий способен хладнокровно смотреть на расправу, даже если она справедлива.

Зато верный Захар взирал на повешенных с совершенным спокойствием. Более того, в его взгляде читалось мрачное удовлетворение, будто свершилось то, чего он давно ждал. Может, и правда ждал, понимая, сколько местные натерпелись от произвола старосты за эти годы.

Я окинул взглядом притихшую толпу, всё ещё не оправившуюся от шока, и повысил голос:

— Послушайте меня, люди! Я знаю, вам нелегко. Страх, безнадёга, тяготы — вот ваши постоянные спутники, но пора это менять.

В каждое слово я вкладывал всю силу своей убеждённости.

— Запомните: я пришёл сюда не в роли добренького благодетеля или сладкоголосого дельца. Я — ваш воевода, и власть моя незыблема. Однако я буду править вами честно и справедливо. Отныне закон — единый для всех, от нового старосты до последнего батрака. Каждый получит по труду его, без обмана и поборов.

По толпе пробежал одобрительный гул. В этих простых людях ещё теплилась вера в твёрдую руку и правильные устои. Что ж, они её получат.

— Присмотритесь! — я указал на распахнутые ворота, за которыми виднелись гружёная припасами телега. — Вот ваш шанс пережить зиму без страданий. Еда, утварь, инструменты — всё, что нужно для жизни. Я купил это на свои деньги, потому что верю, Угрюмиха может стать процветающим краем. Но это не подачка, а аванс. Залог вашего труда на общее благо.

Я выдержал эффектную паузу, обводя людей тяжёлым взглядом.

— Да, работать придётся много. Угрюмиха — не курорт, и здесь каждый должен вносить свою лепту. Но труд ваш не канет в пустоту. Вместе мы отстроим деревню заново. Укрепим частокол и сторожевые вышки, расчистим и засадим поля. Будем добывать трофеи с Бздыхов и продавать их по выгодным ценам, вкладывая полученное в развитие села. Это сделает жизнь каждого из вас лучше и безопасней.

В толпе зашептались, закивали. Селяне чуяли в моих словах правду. Тяжёлую, но необходимую.

— Подумайте вот о чём, — продолжил я. — Здесь, в Угрюмихе, вам выпал редкий шанс. Шанс выбраться из ямы, куда вас загнали равнодушие и алчность князя. Мы отрезаны от города, предоставлены сами себе. И это наш козырь. Вместе мы создадим общину, какой ещё не видывали, — провозгласил я. — Край, где люди защищают друг друга, где растят детей в достатке, где знания и мастерство ценятся дороже золота. Вот он, наш путь. Другого нет.

Толпа взорвалась криками.

После казни я выкатил на площадь бочонок медовухи, привезённый с собой, и под это дело местные мигом зарезали откормленного поросёнка, закатив настоящий пир. Глядя на то, как споро они управляются, я усмехнулся:

— Сначала планировались торжества… потом аресты… решили совместить.

Стоящий неподалёку Борис мрачно хмыкнул.

Вскоре по деревне разносились смех и песни. Люди накрыли столы прямо на улице, вынося из домов нехитрое угощение. Женщины суетились у самоваров, разливая горячий чай по кружкам. Мужики, приложившись к хмельному, громко обсуждали произошедшее, то и дело поглядывая на меня с уважением.