Изгой Высшего Ранга (СИ) - Молотов Виктор

Первым делом он нашёл группу Академии Петра Великого в социальных сетях. Там вовсю обсуждали грядущее событие: появление мага S-класса. Нового героя России. Глеба Афанасьева.

От этих восторженных постов Виктора тошнило. Они не знали правды. Не знали, какое на самом деле ничтожество этот Афанасьев. Пустой, которому просто повезло. Случайность. Ошибка системы. И не более того.

И тогда Виктор решил открыть им глаза. Он вступил в группу. Представился будущим учеником, что было правдой. И добавил, что знает Глеба лично. Что учился с ним в одном центре.

«Он не тот, за кого себя выдаёт, — написал тогда Виктор. — Высокомерный ублюдок, который считает себя лучше всех. Унижает других студентов. Громова героем не считает. Да я сам слышал, как он говорил, что тот был слабаком и сам виноват в своей смерти».

Ложь? Конечно. Но зато какая убедительная ложь!

«Пустые все такие, — продолжал он убеждать. — Антиобщественные элементы, озлобленные на весь мир. Афанасьев — не исключение. Он ненавидит магов. Считает, что все ему должны только потому, что ему случайно достался сильный Дар».

Ему удивительно быстро поверили. Наверное, людям хотелось верить. Хотелось найти причину ненавидеть того, кто получил то, о чём они сами мечтали. S-класс. Дар легенды. Славу и почёт.

А тут какой-то Пустой…

Виктор подкинул идею с акцией протеста. Чёрные рамки, молчаливое осуждение. Показать Афанасьеву, что его здесь не ждут. Что он чужой.

Студенты согласились. Но один из них — какой-то умник с третьего курса — возмутился, мол, почему они должны делать всю грязную работу, пока Ладковский сидит в стороне?

И тогда Виктору пришла в голову новая идея. Лучше прежней. Обострить ситуацию. В первый или второй день.

Он изучил расписание работы всех общественных мест Академии. Узнал, когда перерывы, когда пересменки. Выяснил, где висит портрет Громова в актовом зале. И тот студент с третьего курса даже помог Виктору его снять и передал при тайной встрече. Парень ещё тогда похвастался, что смог отключить камеры в актовом зале и его не заметили.

Весь вечер Виктор просто следил за Афанасьевым.

Когда тот вышел с полигона, Виктор уже знал, что будет дальше. Ужин пропущен, столовая закрыта. Остаётся только буфет. И там как раз начинается пятнадцатиминутный перерыв.

Это была идеальная возможность. И Ладковский ей воспользовался.

Всё заняло меньше пяти минут. Зайти, повесить портрет в траурной рамке, нанести надпись. И уйти, пока никто не видит.

Виктор даже подготовил запасной план, если в итоге Глеб после тренировки не пойдет в буфет: вскрыть комнату Афанасьева и устроить демонстрацию там. Но буфет был лучше. Поскольку это публичное место. Больше свидетелей. Больше унижения.

Телефон завибрировал. Новое сообщение в чате.

@Бивень: «Скоро Пустой сам свалит отсюда. Таким здесь не место!»

@Лисий_нос: «Ага. Он всего лишь пустое отродье. Пусть катится обратно в свою дыру или из какой задницы он там вылез».

Виктор улыбнулся и начал печатать ответ. Надо что-нибудь едкое и резкое…

Но внезапно его прервал стук в дверь.

Ладковский нахмурился. Кого там принесло на ночь глядя?

— Кто? — крикнул он, не вставая с кровати.

— Дружинин.

Виктор расслабился. Это всего лишь его инструктор из ФСМБ. Наверное, какие-то формальности по переводу. Или проверка того, как устроились новички.

Он встал, подошёл к двери и открыл. Но за ней стоял Глеб Афанасьев…

Рядом с ним был Дружинин. Однако Виктор смотрел только на Афанасьева. На его холодные, спокойные глаза. На лицо, лишённое всякого выражения.

— И как ты это объяснишь, ублюдок? — тихо спросил Глеб.

Виктор открыл рот. Закрыл. Снова открыл. Слова не шли.

В голове билась только одна мысль: как? Как он узнал? Виктор был в капюшоне, в перчатках, лицо закрыто. Он всё продумал! Всё просчитал! И всё равно попался.

Телефон в его руке завибрировал снова. Пришло новое сообщение в чате. Но Виктору было уже не до него. Он понял, что влип по-крупному.

Мы с Дружининым поднялись на этаж, где располагалась моя комната. Там же находились покои всех остальных ребят из нашего центра ФСМБ, нас поселили рядом.

После того, как я подробно объяснил свои выводы Дружинину, он сам указал мне на нужную комнату.

Охране, правда, тоже пришлось объяснять. Иначе они нас отпускать не хотели. Мы едва смогли договориться, чтобы они дали нам полчаса на разговор. И только потом пришли за нарушителем порядка.

Всё-таки зря ректор на них наговаривал. В Академии работают профессионалы, которые знают свою работу.

И сейчас дверь предо мной открылась. А на пороге стоял Виктор Ладковский.

Увидев меня, он скривился. На губах появилась презрительная ухмылка. Он явно не рад меня видеть.

А я-то уж как доволен приходом сюда… Он даже не представляет.

— О, какие люди, — протянул он. — Сам Пустой пожаловал. Чего надо?

— Поговорить, — я шагнул вперёд.

— Нет. Вали отсюда, — бросил он мне.

Я не стал отвечать. Просто вошёл, отталкивая дверь. Дружинин последовал за мной.

Ладковский отступил, но взгляд оставался надменным. Он явно чувствовал себя хозяином положения. Думал, что ему ничего не грозит.

— Ну и наглость, — он скрестил руки на груди. — Вламываетесь в чужую комнату посреди ночи. Может, мне охрану вызвать?

— Вызывай, — спокойно ответил я. — Они будут рады узнать, кто сегодня устроил представление в буфете.

Охрана явится через полчаса, но если сообщу об этом сейчас, то сломаю весь разговор. Будет гораздо сложнее вытянуть сведения из Виктора.

— Понятия не имею, о чём ты, — хмыкнул он.

— Правда? А записи с камер говорят другое.

Ладковский дёрнулся. Совсем чуть-чуть, но ухмылка стала чуть менее уверенной.

— Какие ещё записи? — он сделал вид, что ничего не понимает.

— Те самые. Где человек в чёрном вешает портрет Громова и рисует граффити на стене. Лица не видно, это да. Зато отлично видно шрам на правой руке.

Я кивнул на его запястье. Ладковский машинально схватился за руку, пытаясь прикрыть шрам.

Поздно метаться.

— Это ничего не доказывает, — он уже не выглядел таким самоуверенным. — Мало ли у кого шрамы. И вообще, даже если это был я, ну подумаешь, портрет повесил. Это не преступление.

— Виктор, — вмешался Дружинин. Голос его стал холодным. Даже официальным. — За попытку убийства мага S-класса вас не просто выгонят из Академии. Вас отправят под трибунал. Завтра же утром.

Вот тут Ладковский побледнел. По-настоящему. Вся его надменность слетела, как шелуха.

— Какого убийства⁈ — спросил он с выпученными глазами.

— Того самого, которое ты спланировал, — я посмотрел ему в глаза. Выводил на эмоции. — Чёрная сфера в рамке портрета. Очень неприятная штука. Если бы я не среагировал вовремя, последствия были бы… печальными. Не только для меня, но и для работников буфета.

— Я не знал ни про какую сферу! — Ладковский отступил на шаг. В глазах заблестела паника. — Клянусь! Я только портрет повесил! И граффити нарисовал. Всё! Больше ничего!

— Вот, — хмыкнул я. — Уже признался. Прогресс налицо.

— Да пошёл ты! Я ничего такого…

— Виктор, — я перебил его. — В твоих интересах рассказать всё честно. Сейчас единственный момент, когда мы ещё можем уладить конфликт. И ты не окажешься в тюрьме.

Я блефовал. Его судьба уже предрешена. Но мне нужно узнать, с кем в сговоре действовал парень.

Ладковский замолчал. Сглотнул. От прежней надменности не осталось и следа.

— Да серьёзно, какое убийство? — уже тише спросил он. — Мне всучили портрет, я его повесил. Всё! Больше ничего не делал. Я думал, это просто… ну, чтобы припугнуть тебя. Никакой магии!

— Кто всучил? — строго спросил я.

Ладковский замялся. Отвёл взгляд.

— Не хочешь сдавать подельника? — я усмехнулся. — Благородно. Только вот он тебя уже подставил. Ты понимаешь это? Он использовал тебя, как пешку. Как орудие убийства. А сам остался в тени.