Наперегонки с ветром. Буря (СИ) - Виннер Лера

Оставшись стоять за фонарем, Кайл еще раз взвесил пистолет в ладони, а потом протянул его мне.

– Лучше, если леди Элисон это сделает. У нее больше практики.

Предложение было неожиданным, и все же отказаться не представлялось возможным.

И вовсе не из-за того странного тепла, что так неуместно разлилось в груди.

Женевьева встала не за моей спиной, а чуть сбоку, чтобы оставаться в поле моего зрения, и я подумала, что стрелять она наверняка тоже умеет.

Пистолет показался неудобным, – слишком тяжелым, с непривычно длинным стволом.

Оружие специалистов Совета и правда было выше всяких похвал.

Тусклый свет теперь бил мне в висок, отгораживая и от Кайла, и от Женни, и ото всего Фьельдена разом.

Самуэль стоял на дороге.

Он развернулся спиной к дому и занял такую позицию, что не попасть в него было невозможно.

Я прицелилась и спустила курок, не думая, просто доверившись ощущениям.

Готтингс глухо вскрикнул и, схватившись за предплечье, упал на землю.

Женни бросилась к мужу. Склонившись ближе, она дождалась от него короткого одобрительного кивка, и только потом встала посреди дороги, сделала глубокий вдох и закричала что было сил.

На этот раз двери и окна захлопали сразу.

Кто-то просто кричал, другие высыпали на улицу.

Испуганный полуодетый мальчишка лет пятнадцати вызвался бежать за полицией и доктором Бэккетом.

Незаметно отлучившийся, чтобы снова положить пистолет рядом с мертвецом Кайл вернулся, коротко коснулся пальцами моей руки, а потом направился к Самуэлю.

Оправившись после первого неизбежного шока, тот смог сесть и что-то говорил Женни.

Со стороны это смотрелось очень трогательно – пострадавший и истекающий кровью герой утешал жену, а так удачно очутившийся рядом сосед пытался помочь ему.

Вздохнув, я пошла в дом за водой и бинтами.

Остаток ночи обещал быть суетным, и так оно и случилось.

Примчавшийся первым Габриэль окинул меня тревожным взглядом и занялся осмотром раненного, наотрез отказавшегося двигаться с места.

Пуля задела руку старшего и единственного теперь сына мэра по касательной, хотя крови и было много, но у него, как выяснилось, отчаянно кружилась голова.

Времени, потребовавшегося доктору на все необходимые манипуляции, хватило, чтобы услышать в подробностях все то, что Самуэль рассказал заспанному, но сосредоточенному дознавателю: вместе с супругой он навещал графа Нильсона, и стрельба началась, когда они уже собирались домой.

Как и ожидалось, Бюль запомнил мое имя, и обратился за подтверждением и дополнениями так серьезно, что я в третий раз им восхитилась.

Первый был в доме Уортенов.

Второй – когда стало очевидно, что он палец о палец не ударит, чтобы наказать того, кто избавил Фьельден от Альфреда Готтингса.

Теперь же он был всерьез настроен на работу, потому что то, что было допустимо с младшим сыном мэра, ни при каких обстоятельствах не должно было произойти с Самуэлем.

Когда Готтингсов уже отпустили домой, а Габриэль предварительно подтвердил, что причиной гибели горе-стрелка стало неудачное падение, дознаватель пожелал переместиться в дом.

Небольшая толпа, состоявшая из желающих поглазеть, значительно поредела, но для нас все началось с начала.

Бюль спрашивал и менял формулировки, как если бы всерьез ожидал, что может услышать что-то помимо уже озвученной ему версии: раненый Самуэль упал, потом раздался шум. Отправившийся узнать в чем дело граф Нильсон обнаружил тело, рядом с которым лежал пистолет.

В четвертый раз повторив, что не знаю погибшего и не могу припомнить, видела ли его прежде, я все-таки надавила на переносицу продуманно усталым жестом, которым Кайл не преминул воспользоваться.

– Графиня устала. Если позволите, мы продолжим завтра.

В его собственном голосе тоже слышалось вполне понятное утомление и такая же обоснованная, хотя и сдержанная досада.

Бюль нам не верил. Он чуял подвох, хотя и не мог указать ни на что конкретное, и до определённой степени я ему даже сочувствовала.

На месте дознавателя я не рискнула бы голословно обвинять во лжи и заговоре, – как минимум потому, что это прозвучало бы глупо.

Как максимум – потому что подобное могло быть воспринято всеми участниками событий как оскорбление.

Самым верным способом добиться правды в такой ситуации было спрашивать об одном и том же до бесконечности, заходить с разных сторон, продуманно меняя очередность задаваемых вопросов в надежде подловить на противоречиях и напрямую уличить во лжи.

Скромно принеся извинения ему, его помощнику и бледному Габриэлю, я двинулась к лестнице, красиво и трогательно опустив плечи.

После такого зрелища Кайлу должно было хватить пятнадцать минут, чтобы всех выпроводить, а потом ещё отчистить пол от грязи парой щелчков пальцами.

Мне же это время было нужно, чтобы принять ванну и привести мысли в порядок до того, как он поднимется.

В том, что он придёт именно ко мне, я ни секунды не сомневалась. Равно как и в том, что сейчас нет необходимости проверять лошадей.

Они были в порядке, а вот моё дыхание сбилось снова, потому что всё происходящее начинало подозрительно напоминать бред.

Ни три дня назад, ни вчера, ни сегодня в горах ничего особенного не случились.

И всё же я ждала его не с настороженностью, а с предвкушением. Как будто нам выпал шанс хоть что-то поменять или хотя бы переиначить.

Отражение в зеркале порадовало и даже удивило непривычным блеском в глазах – не лихорадочным, не азартным, а почти забытым.

Таким же забытым, как ощущение бесконечной лёгкости в уме и теле.

Ночь за окном уже сделалась чёрной, обещая близкий рассвет.

Думать о том, как хорошо было бы встретить его в одной постели казалось недостойным.

Половицы в коридоре заскрипели, как будто по ним кто-то шёл.

Кто-то чужой и тяжёлый.

Совершенно точно не Кайл.

Ледяной, ни с чем несравнимый и легко узнаваемый могильный холод надвинулся волной, пробирая до костей, и я резко развернулась, вскинула руку, чтобы начертить в воздухе защитный останавливающий знак, но всё равно не успела.

Холод коснулся моей щеки и пальцев, а секунду спустя мир перед глазами смазался, утратил яркость, как если бы его затянуло темной, но тонкой пеленой.

Рука дрогнула и упала плетью, но я уже её не почувствовала, как не почувствовала и того, как поднялась с пуфа.

Тело двигалось неловко, ломаными рваными движениями, а потом застыло, привыкая к положению в пространстве. Всего пара шагов, но таких… характерных.

У меня не было ни голоса, ни возможности бороться. Оно оказалось не просто холодным и сильным, а огромным, как пресс, – ни сопротивляться, ни вырваться.

Только смотреть и ужасаться.

Мои пальцы, – как чужие, – прошлись по туалетному столику, и ощущение полированного дерева под ними показалось непривычным, новым. Диковинным и оттого очень ярким.

Левая рука поднялась на уровень глаз, – так, чтобы кольцо, которое мы выдали за обручальное, было лучше видно.

И оно, и сама ладонь показались знакомо-незнакомыми, своими и чужими одновременно. Как долгожданное и дорогое приобретение, в которое еще не веришь до конца.

Это было сильнее меня. Намного сильнее и старше, и растерянность начала переплавляться в ужас.

Все видя и понимая, я не могла ровным счетом ничего с этим поделать.

– Элис, – голос Кайла раздался с первого этажа.

Теперь по-настоящему усталый, но спокойный.

Он не поднялся сам, но звал меня. Быть может, хотел что-то обсудить. Или просто предложить поужинать.

Прямо сейчас я готова была кричать и звать его на помощь, но вместо этого почувствовала, как губы кривятся в усмешке.

Холод, среди которого мне пришлось застыть, не оставил ни единого шанса, не давал предпринять совсем ничего. Мне оставалось только беспомощно наблюдать, как то, что владело теперь моим телом, поправляет пояс халата и подчеркнуто неторопливо, смакуя каждую секунду своей власти, идет на этот зов.