Ученик мертвого Дома (СИ) - Бриз Виталий

«Я кровь от крови земли, плоть от ее плоти. Я свет, и свет — воплощение моей воли!»

Десяток печатей легли одна на другую.

И ничего не изменилось.

Недостаточно⁈

Я вытряхнул из кошеля оставшиеся кристаллы фохата. Объединить техники двух Домов? Я проделывал подобное с младшими печатями и несколько раз со средними. Но ударить в полную силу одновременно старшими печатями Лозы и Шипа — совсем другой разговор.

В памяти всплыло, что случилось с Вэем, когда он без подготовки проглотил кристалл изумрудного фохата. Я… Есть большая вероятность, что со мной произойдет то же самое, вот только мне никто не поможет.

Риск огромный, но иначе остается только позорно отступить.

Один за другим я проглотил последние два камешка.

А вкус у кристаллизованного фохата прежний — никакой.

Три удара сердца ничего не происходило, а затем под ребрами взорвался фейерверк. Инстинктивно я выплеснул огонь вовне, вкладывая в печати.

На миг пришло облегчение. И новый взрыв, к которому я был почти готов. Главное, поймать правильный ритм. Поверхность скалы пошла рябью. Получается? Еще раз! И еще! Чуть-чуть поднажать…

Фохат закончился. И тот заемный, из кристаллов, и другой, что давал окружающий мир — словно упал огромный камень и перекрыл поток, оставив сосущую голодную пустоту внутри и… барьер снаружи.

Бесполезно? В бессильной ярости я саданул кулаком по преграде. Барьер ставили мастера, чтобы защитить обитель от равных себе. И не ученику пытаться взломать его.

Бесполезно! Все оказалось бесполезно!

Камень в груди с каждой секундой давил все сильнее, мешая сделать вдох. По венам расползался лед. Во рту воцарился солено-медный вкус крови.

Ноги подкосились. Я сполз на траву.

Мир перед глазами гас.

Я погружался в туман. Тонул в серой хмари, где не было ни небес, ни земли, а лишь одно ничто. Звуки глохли. Чувства притуплялись, будто тоже растворялись в тумане.

Знакомое место. Я уже бывал здесь — в полусне, когда медитировал в сливовой роще.

Черноволосая тоже оказалась здесь. По ту сторону незримого барьера. Когда она заметила меня, на ее кукольном лице на миг проступило облегчение. И тут же тонкие брови нахмурились, а губы раздраженно сжались.

— Это ты позвала меня сюда? Ты… Фань Уцзю? [Один из двух служителей загробного царства, что приходят за душами мертвых].

Спросил и сам же усмехнулся своей глупости. Хотя, уверен, многие предпочли бы, чтобы в загробный мир их душу провожала юная красотка, а не угрюмый мужчина с темно-синей кожей и жуткими желтыми глазами. И уж точно Фань Уцзю не обзывает других баранами с помощью жестов.

Незнакомка, выплеснув раздражение, отступила — движение было столь изящным, что я невольно залюбовался. Девушка же взмахнула руками, заставляя сползти к локтям широкие рукава темно-сиреневого, почти черного шелкового ханьфу, сложила пальцы в фигуру. Еще в одну. А затем фигуры последовали с такой скоростью, что я едва успевал следить за ее руками.

Это ведь печати? Странные, вывернутые наизнанку, но печати!

Она тоже заклинательница?

Что бы незнакомка ни намеревалась сделать, у нее ничего не вышло. Она с досадой топнула. Отбросила с лица выбившуюся из прически длинную прядь. Надолго задумалась, кусая губу и смотря вдаль.

— Эй? Я могу тебе чем-то помочь?

Я нес чушь. Во-первых, судя по скорости и уверенности ее движений, та если еще не стала мастером, то была близка к этому. А во-вторых, я даже не слышал собственного голоса, а значит, не могла услышать и незнакомка.

Но заклинательница вдруг обернулась, заинтересованно посмотрела на меня, приблизилась. Положила ладонь на барьер. Тонкие длинные пальцы едва заметно подрагивали, словно тщась продавить разделявшую нас преграду.

Повинуясь наитию, я сделал то же самое. Пожалел, что наши руки не могут соприкоснуться. Глупость несусветная, если рассудить, ведь мы во сне — а здесь не должно быть ничего невозможного.

Барьер под ладонями треснул. Острые осколки впились в кожу, раня до крови. Боль была до того внезапной и реальной, что я очнулся…

Какой странный сон! Или это не просто сон?..

Я ошеломленно смотрел на свою ладонь, от которой по проявившемуся барьеру прожорливой плесенью расползалась тьма. Глянцевое пятно росло, словно капля масла, упавшая на поверхность воды, жадно съедая фохат. Черное, до того черное, что казалось ослепительнее солнечного света. Оно грозило поглотить все, до чего дотянется: барьер, скрывавшуюся за ним обитель, гору Тяньмэнь, Дома, Окраину… весь мир!

Я отдернул руку, отшатнулся.

И все закончилось.

Мир не канул в небытие. Гора все так же грозно возвышалась над озером. И даже барьер Лозы остался на месте, почти не тронутый. По светящейся салатовым стене прошла рябь, и она снова стала невидимой. Только напротив меня фрагментом другой картины, затесавшимся в мозаику этой реальности, начиналась высеченная в скале лестница.

Это я сделал? Что я вообще сделал⁈ И как?

Скверное дитя? Возможно, жители моей родной деревни были не так уж неправы в своих суевериях. Я с опаской посмотрел на собственную ладонь. Грязная, в мелких шрамах и свежих царапинах, затянувшихся черно-бурой коркой. Обычная.

Как бы то ни было, путь открыт. Нужно поспешить, пока барьер не восстановился.

Глава 25

Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Дорога к Небу — с крошечной ступени. И еще одной. И еще. И… На очередную я обессиленно сел, переводя дух. Лестница вихляла по склону, пряталась за низкорослыми соснами и уступами, не позволяя оценить, идет ли кто-нибудь следом, насколько высоко мне удалось забраться и долго ли еще до конца.

Впрочем, какая разница? Все, что ни есть, мое.

Я прислонился разгоряченным лбом к камню, закрыл глаза. Стоило дать слабину, и накатила усталость, даже мысль сдвинуться с места вызывала протест. Три дня на горе Тяньмэнь я постоянно сражался — с духом проклятого леса, обезумевшим стражем ущелья, паукообразными тварями, с возомнившим о себе невесть что крысюком Шу и вышедшим из-под контроля фохатом в собственном теле.

А ведь это фундамент без здания на нем! Самая трудная часть — проникнуть в обитель, найти учителя Лучаня и освободить его — впереди! Справлюсь ли? Обязан! Иначе никогда не прощу себе.

Немного отдохну, пару минут, не более, и пойду дальше.

Жизненный путь складывается из десятков тысяч дней…

— … если бы этим вечером ты должен был умереть, что бы ты сделал? — Линг обслюнявил кончик пера. — Вот скажите! Почему мастер Пенгфей не мог дать для сочинения нормальную тему?

— Нормальную — это ту, которую ты бы списал в архивах? — съязвила Минджу, успевшая заполнить целый свиток мелкими иероглифами. — Поработай головой! Полезно! А то мозги скоро прокиснут.

В последнее время наставники повадились задавать нам вопросы, не имевшие однозначных ответов. Чья жизнь ценнее — десяти обычных человек или одного заклинателя? Придумайте убедительное оправдание для преступления, которое не заслуживает прощения?

Что вы сделаете в последний день перед смертью?

Утро выдалось теплым и ясным, радуя лазурью безоблачного неба. А потому размышлять над аспектами бытия мы отправились в Сады Тишины, полагая, что царившее под сенью персиковых деревьев умиротворение настроит на нужный философский лад.

С ладами было туго.

— Не вредничай!

Линг попытался заглянуть подруге через плечо, получил щелбан и обиженно потер лоб.

— Я вот считаю: говорить о смерти всуе значит кликать ее! — заявил Куан, укладываясь на траву и устремляя взгляд в небо, опутанное сетью листвы. — А вы что думаете?

— Что вы, мальчишки, горазды сочинять оправдания собственной лени, — проворчала Минджу. — Яньлинь, ты закончила? Пойдем!

— А списать? — заикнулся Линг.

Минжду хмыкнула и показала язык. Подхватила заколебавшуюся Яньлинь, утягивая за собой.