Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

— А старик Постельный ведь прав, — согласился Даня, — повезло мне, что я стал Стужевым.

Глава 34

Поля рулила и думала, думала и рулила, и кровь Федоровского, которую она совершенно случайно попробовала, уже перебродила и выветрилась, а надежда осталась. Казалось, ее коснулась уверенность богини Дары, что все, чего она желает, — это правильно, это сбудется.

Даня вполне ловко притворялся, что его вовсе не расстраивает бесчувственность жены, он умело делал вид, что ему хорошо и с такой Полей, и скорее всего они проживут хорошую, дружную жизнь. Даня справится с чем угодно, он с детства привык терпеть и не жаловаться, а вот Поля до конца своих дней будет знать, что могло быть все иначе, острее, ярче, интереснее.

— Первая жрица что-то говорила о том, что надо сжечь соломенную куклу, чтобы поговорить с ней, — припомнила она. — На разговоры меня пока не тянет, а вот сжечь что-нибудь — очень даже. Я так зла, что готова спалить весь этот мир.

— Ой, это еще кто такой злобный в тебе проснулся? — насторожился Даня. — Волчицы и мертвой старухи нам недостаточно, неужели есть еще какая-то нечисть?

Стрелка спидометра давно перевалила за 150 километров, и Поля не собиралась тормозить. Перевал за окнами превратился в одну серую смазанность.

— Может, ты впервые видишь меня саму, — усмехнулась она.

— Виделись уже, — напомнил Даня, — три дня первой ночи.

Он не сводил глаз со спидометра, однако никаких замечаний на этот счет себе не позволял.

И только на КПП Поля прикоснулась к тормозу, внедорожник взвизгнул, батюшка Леонид громко выругался, не просыпаясь, а Поля бросилась к зданию.

— Где он? — крикнула она рыжему детине, замещавшему Горыча.

— А?

— Федоровский!

Даня едва успевал за ней. Он был насторожен, бросал на Полю долгие встревоженные взгляды, однако держал себя в руках, не вмешивался.

От собственной решимости было страшно, весело и азартно.

Федоровский, привязанный прочной веревкой к колонне таможни, пил чай. Рядом резалась в карты пара охотников.

— Ты! — Поля нависла над ним, уперев руки в бока.

Федоровский чуть чаем не захлебнулся, на его лице проступил ужас.

— У-у-у-у! — взвыл он. — Не подходи ко мне, зверюга!

Охотники уставились на нее с уважением — такая малявка и так запугала этого гнусного мародера.

Они просто не знали, что «зверюга» — это не эвфемизм.

— Пойдешь со мной, — рявкнула Поля.

— Никуда не пойду! — рьяно заверил ее Федоровский.

Она сузила глаза, приподняв верхнюю губу. Он прижал к груди искусанную руку.

— Эм, вообще-то это пленник, которого надо доставить в Сытоглотку, — вмешался рыжий детина. — Арра будет решать, что с ним делать.

— Доставим, — кивнула Поля. — Он будет хорошо себя вести по дороге. Правда, Федоровский?

— Не отдавайте меня ей, — взмолился он, и это решило дело. Охотники поднялись и начали отвязывать вредителя.

При посторонних, а их был целый салон, Даня не задавал никаких вопросов, весело балагурил с одним из охотников, отправившихся в качестве конвоя, и с пробудившимся батюшкой Леонидом.

Федоровский, зажатый между тем и этим, вел себя тихо, лишь иногда что-то бормотал под нос, сумасшедший со связанными руками. Не самый надежный помощник в серьезном деле, которое задумала Поля.

Даня рассказывал об одном горте, которого две сестры несколько раз воровали друг у друга, о том, как слуга трех господ, многоликий великий, едва не превратил его в призрака, о том, как сватались к Поле все сыновья старейшины Заградыни разом, смеялся и был таким красивым, что тонкие шрамы, разбегавшиеся от его губ, нисколько его не портили. И при этом — Поля явно видела это — он оставался сосредоточенным и серьезным, готовым, наверное, ко всему.

Последние недели их обоих потрепали, Даню больше, а Полю так, за компанию, но и очень сблизили тоже. Решив подкинуть его однажды до Костяного ущелья, могла ли Поля даже предположить, что они заберутся так далеко. И вот теперь она готова поставить на кон все, чтобы найти саму себя, хоть и понятия не имела, существует ли на самом деле.

Если выдрать из нее волчью силу, безмятежность тьерры и защиту первой жрицы, то что останется после? И останется ли хоть что-нибудь?

Пока Даня болел, Поля много читала. В монастыре бога Лорна книжки водились исключительно теологические и посвящены были в основном убеждениям самого Лорна. Про захватывающую непредсказуемость бытия и чудеса, которые всегда приходят с переменами и никогда без них. И сейчас у нее захватывало дух: неужели и с ней случится настоящее чудо?

«Глупая девочка, — скрипел в голове голос мертвой старухи, — неужели ты думаешь, что без моей защиты тебе станет лучше? Человеческие сердца беспокойны, в них живут тревоги и печали, глупость, зависть и страх. Какой дурочкой надо быть, чтобы променять свое спокойствие на все это?»

Чтобы не отвечать, Поля принялась напевать колыбельные, так тихо, что они растворялись в шуме мотора. Но Даня услышал, Даня крепко сжал кулаки, словно готовился к драке, — а потом начал травить новую байку.

— Где начинаются границы монастыря? — спросила Поля, когда они объехали по объездной Лунноярск и снова вплотную приблизились к северным районам. Ночь была звездная, хорошая, ясная.

Федоровский и охотник спали, Даня глазел в окно, батюшка Леонид тихонько тренькал на своей губной гармошке.

— Так вон сразу за той елкой, — пояснил он, отвлекшись от своего музыкального занятия.

— Прекрасно. Будите Федоровского.

— Может, ну его? — насупился батюшка. — Противный ведь человечек, да к тому же, кажется, совершенно чокнутый.

— Противный не противный, а потомок Дары. Духи ему подчиняются, помнишь, как было в Сытоглотке?

— Поль, — вмешался Даня. — Я ведь тоже договаривающийся с духами.

— Ты договариваешься, а он им — приказывает.

— И что дальше?

— Дальше? — Поля припарковалась за елками на довольно просторной каменистой площадке, где едва пробивалась самая упрямая трава. — Дальше мы разведем костер.

— Подожди нас немного, — попросил Даня батюшку Леонида и первым вышел из машины. Поля последовала за ним.

Надрывались сверчки. Ветра почти не было, и высокие деревья казались неподвижными стражами. Яркие фары освещали узкую дорогу

но монастырь оставался слишком далеко и прятался в темноте.

Поля поежилась от прохлады и привычно нырнула в Данины объятия, греться. — Ты понимаешь, что делаешь? — спросил он. — Уверена?

— Я хочу попробовать. Однажды мне уже повезло во владениях Лорна, и я смогла избавить тебя от шайнов.

— Удача капризная, знаешь.

— Будешь меня отговаривать?

Даня чуть отстранился, заглядывая ей в лицо. Неохотно мотнул головой:

— Не буду. И знаешь, почему? Потому что ты меня поцеловала в ту ночь после ритуала.

— Что? — она вспомнила, как умирающий Даня просил поцелуй, а она испугалась, что он не хочет больше жить. Но прозвучало его слабое «пожалуйста», и Поля откликнулась на эту просьбу, хоть происходящее и отдавало безумием. Поверила вере его, и теперь Даня собирался поступить так же?

— Тогда, — Даня снова прижал ее к себе, теплый, так по-родному пахнущий, — я подумал, что если ты меня все-таки поцелуешь, то я пойду с тобой до самого конца света. Кажется, сегодня именно он.

— Кажется, — откликнулась она, купаясь в его спокойствии. Начни Даня сейчас метаться в сомнениях, все было бы куда труднее. Разве мало ей бабкиного ворчания в голове? — Который по счету конец света у нас на этой неделе?

Он тихонько засмеялся, растрепал ей волосы, чмокнул в макушку — беззаботный, расслабленный.

— Ты, главное, ничего не бойся.

— Ага.

Правда была в том, что Поля всегда боялась огня. Ее соломенное сердце содрогалось при виде языков пламени. И глядя на то, как сонно-недовольный Федоровский льет в костер свою кровь, готовясь призвать анков, она изо всех сил удерживала в себе панику. Волчица поскуливала внутри, первая жрица ругалась уже в голос, и в этой какофонии батюшка Ленька еще и дудел на своей надоевшей до муннов губной гармошке.