Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

— Я видел. Но в машине было столько людей, что я не решился спросить, почему.

— Я плакала от злости на первую жрицу.

— Да уж, завидное наследство нам оставила бабуля. Хорошо, Поленька: мне было грустно в горной управе — потому что князь уверен, что я ненавижу его. А я — нет. Мне все равно. Это значит, что я хуже, чем князь думает обо мне?

— Если тебе важно, что он о тебе думает, значит, тебе не все равно, — рассудительно возразила Поля.

— И еще я хотел бы увидеть княгиню, но боюсь разбередить ее раны. Хотя все переживания этого дня затмила твоя волчица.

— Страшно тебе? — спросила она, приподнявшись. — Боишься, что я перекинусь, пока ты спишь, и перегрызу тебе горло?

— Что? — изумился он, а потом расхохотался, обхватил ее голову руками и поцеловал в лоб. — Мне бы хотелось сказать, что я буду рад пасть от твоей руки… то есть клыков, но я не настолько балабол. Нет, душа моя, я эгоистично радуюсь тому, что моя жена способна постоять за себя — и за меня заодно. Вот обалдеют тринадцать братьев, если вздумают за мной явиться!

— Это смешно? — сосредоточенно хмурясь, уточнила Поля.

— Нет, — тут же покаялся Даня. — Но немного да. Представляешь, если ручные мунны старейшин донесут о том, как ты на четырех лапах прыгала? Да плюс слухи, которые я так старательно распускал, — ну про то, что ты мастерица проклятий. И я смогу рассказывать всем подряд, что моя жена — самая зловещая и грозная во всем Верхогорье. И тогда не найдется ни одного дурака, который осмелится тебя обидеть, а у меня всегда будет прекрасная тема для новых баек…

— Есть ли что-нибудь, не забавляющее тебя? — спросила она с улыбкой.

Этот день был тяжелым, изматывающим, пугающим и никак не забавным, но он уже почти превратился во «вчера», а только глупец страдает об ушедшем.

Поэтому Даня охотно закрыл глаза, чтобы побыстрей перенестись в завтра, обнял Полю покрепче и спросил, тепло проваливаясь в сон:

— Ты злишься на первую жрицу из-за волчицы?

Полин голос тоже звучал уже совсем вяло, слабо:

— Она создала меня, правильно ли роптать на своего создателя? Но, шайны ее забери, почему же она лишила меня — меня?

Они завтракали в ресторане гостиницы, и это было действительно вкусно.

Даня считал себя аскетом, бродягой, который сможет спать на голых камнях и питаться, чем Дара пошлет, но ему определенно нравилось это утро, и он подносил к Полиным губам нежнейший сыр, и ягоды, и блины с рыбой, и она по-настоящему смеялась, заражаясь его хорошим настроением. А потом вдруг примолкла, глядя куда-то вбок.

Даня проследил за ее взглядом: через несколько столиков от них сидела красивая женщина со следами лихорадки на бледном лице. Она не сводила с них живых черных глаз, полных сияния. Сердце пребольно стукнулось о грудную клетку: мама.

Мягкая улыбка осветила ее, а Даня так и сидел, будто окаменев, не в силах что-то сказать или сделать. Его поразило, как мгновенно он узнал ее, будто и не старался забыть много лет.

А потом явился Постельный, всплеснул руками и увел за собой не сопротивляющуюся, покорную княгиню.

Пора было убираться из Первогорска, пока призраки совсем не окружили Даню.

На улице их ждал батюшка Леонид, явно утомленный княжеским застольем. Он меланхолично наигрывал на губной гармошке, сидя на парапете, дрыгал ногой и частенько прерывался, чтобы выпить кваса из наполовину опустевшей бутылки.

— Долго спите, — приветствовал он Даню с Полей.

— А ты чего?

— А я совсем не ложился. Всю ночь благословлял крепкий торговый союз да во всех подробностях. Пили за то и за это, а уж слов истратили — не сосчитать. Старейшины вообще не знают усталости, а Герка-то Акоба уже к полуночи сдулся, его, смешно сказать, уносили… Противный он, заносчивый, а еще к нашей Поле давеча приставал.

— К нашей Поле? — переспросил Даня скептически. — Батюшка, ты у кого гармонику спер?

— Спер у княжны, — гордо ответил он, с трудом встал и покачнулся. Да он все еще пьян, осенило Даню, и он поспешил подхватить его за тощие плечи, пока священнослужитель не растянулся на асфальте.

— Что ты делал с княжной? Поль, найди нам такси… Батюшка, тебе вообще куда?

— Мне — отсюда.

— Поленька, такси до КПП, машина-то там осталась.

Она закрутила головой и почти сразу замахала руками, привлекая внимание.

— Княжна требовала, чтобы я тайно обручил ее, — захихикал батюшка.

— Княжна Катя? — удивилась Поля, открывая перед ними дверь такси.

Даня запихал пьянчугу на заднее сиденье, уселся рядом, поддерживая то и дело заваливающуюся тушку.

— Тс-с, это секрет!

Закатив глаза, Даня повременил с расспросами. Потом им с Полей пришлось приложить немало усилий, чтобы перетащить батюшку из такси во внедорожник, а потом еще долго дожидаться разрешения на выезд. Женщина в форменном кителе переговаривалась по рации с таким видом, будто защищала границу.

Скоро это КПП станет простой формальностью, люди начнут свободно перемещаться из Верхогорья в Плоскогорье и обратно, как это было пятнадцать лет назад. Даня не сомневался в том, что князь выполнит данное Поле слово, — Лесовские не жульничали по мелочам, — но не сомневался он и в том, что своей выгоды тот не упустит. Впрочем, старейшины тоже не лыком шиты, и переговоры могут занять недели.

Наконец шлагбаум поднялся, и Даня не удержался от облегченного вздоха: свобода, свобода.

— Так что там с княжной Катей? — спросила Поля, когда КПП превратился в маленькую точку в зеркалах заднего вида.

— Девчонка, — батюшка Леонид залпом допил квас и икнул. — Вообразила себе, что может облапошить богиню Дару… Говорит — свяжи этого мужчину со мной брачными обязательствами, да поскорее. «Воля ваша, — отвечаю я, — да только ведь жених мертвецки пьян и, смею заметить, храпит так, что стены сотрясаются». Все равно, говорит она, мы с ним потом разберемся. Притащила даже мастера рун с собой, рисуй говорит, свои закорючки, чтобы никуда от меня жених-то не делся. Словом, полнейшее безобразие. Я вот представил себе, как просыпаешься ты такой, а на тебя незнакомую девицу навесили, женись мол, и все тут, — аж мурашками весь покрылся. Страх-то какой.

— И за кого же так рвется княжна? — спросил Даня, хоть и догадывался.

— Так за Акобу… Мне бы позлорадствовать: мол, так ему, поганцу, и надобно, а я его шкуру вместо этого спас. Провел церемонию с фигой в кармане, ха!

— Так руны же, — напомнила Поля.

— Руны на священное слово настроены, а у меня фига… словом, просто замысловатые картинки в итоге. Вот и уношу теперь ноги, пока Акоба не проспался, а княжна не поняла, что все еще в девках. Она ведь как думала: пришлый батюшка из диких краев послушно выполнит все, что ему велят, а потом уедет куда подальше, с глаз долой, от слухов подальше. А я ей — фигу!

— А если бы без фиги?

— Ох и страшное княжна придумала: намалевать на Акобе несмываемую руну, которая бы так сильно чесалась у жениха и зудела, что не видать ему покоя, пока не переплетется венками с той, у кого парная руна.

— А она молодец, — хмыкнула Поля. — Поняла, что Верхогорья ей не избежать, и сразу решила оформить союз с самым амбициозным и перспективным дикарем.

— По любви или расчету, — провозгласил батюшка Леонид, — не суть, но обе стороны обязаны быть согласными! Или хотя бы в сознании.

— А гармошку-то спер, — засмеялся Даня.

Батюшка попытался что-то наиграть, но быстро притомился и вскоре заснул.

— Знаешь, — сказал Даня, — я даже немного жалею, что батюшка у нас такой принципиальный. Посмотрел бы я на Акобу, который проснулся после попойки, а у него зудит и чешется и княжна Катя нависает над кроватью с рассолом и калиной-рябиной.

— А я просто рада, что мы едем подальше от Лесовских. Жаль только, что я так и не повидалась с Егоркой. Бедный… Если княжна Катя отправляется в Верхогорье, то ему светит княжество.

— Насколько я знаю эту девицу, она все равно так или этак выскочит за Акобу, чтобы подмять под себя Верхогорье целиком. Не будет она размениваться на наместника, маловато ей будет.