Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Убедившись, что ее пассажиры наконец разместились, Поля вдавила педаль, рассеянно прислушиваясь к этому разговору. Бабушка — первая жрица — тоже решила позабавить себя, скрасить свои последние столетия колыбельными и сказками, а потом подарила кукле жизнь, но не дала ей свободы.

Закусив до боли губу, Поля набрала скорость, этот перевал она знала как свои пять пальцев, могла проехать по нему с закрытыми глазами, и слезы не мешали ей нестись вперед. Ей не нужна будет чужая кровь, чтобы забрать свое. Произошедшее сегодня — случайное, страшное — остро и резко напомнило о мечтах и желаниях, захвативших ее перед самой свадьбой. Она хотела жить, страдать и любить, но позабыла об этом, покинув пещеры.

А так хотелось — вспомнить.

Поля так разогналась, что перевал — вжух! — и закончился. Даня подавил нервную дрожь. Ну вот, он снова по эту сторону гор и совсем скоро вернется в город из янтаря и черного камня, а ведь обещал себе больше не ступать по его мостовым. К счастью, Полино превращение в волчицу и обратно вынуло из него всю душу, и чувства пока так целиком и не вернулись. У него просто не хватало сил на новые переживания.

На КПП Плоскогорья никого не ждали, поэтому машину встретили не сразу. Но вот из здания вышла женщина в форменном кителе, поспешила к ним.

— Привет, Женечка Петровна, — закричала Поля, высунувшись из окна.

— Что… что происходит? — та испуганно заглянула в салон, охнула, увидев, что он полон, и ее рука потянулась к рации на поясе.

— Смертоносные духи покинули перевал! — объявила Поля. — А это делегация из Верхогорья… Доложите Постельному, ладно?

Начался форменный переполох, сотрудники КПП забегали туда-сюда, кто-то при этом не убирал ладони с табельного оружия, кто-то безо всякой надобности натирал окна, кто-то глазел на прибывших во все глаза. Не прошло и получаса, как на просторную площадку влетел представительный кортеж из пяти черных автомобилей, и Александр Михайлович Постельный молодцевато выскочил наружу, не дожидаясь, пока перед ним распахнут дверь.

Начался протокольный церемониал, прямо на стоянке.

Поля и Даня держались в сторонке, пока старейшины раскланивались и представлялись. Однако когда пришло время рассаживаться по машинам, Постельный коротко кивнул им, безмолвно велев ехать с ним.

— Как папа? — спросил он, как только охрана слаженно хлопнула дверьми.

Александр Михайлович потянулся к бару и налил себе выпить. В просторном салоне с кожаной обивкой могло разместиться человек десять, не меньше.

— Хорошо ваш папа, — отозвался Даня мрачно, — велосипеды чинит. Вином нас угостил. Выглядит здоровым.

— Это радует, — Постельный опрокинул в себя коньяка и откинулся на спинку, вытянув ноги и прикрыв глаза. — Коротко. Что, шайны вас забери, происходит?

— Перевал снова открыт…

— Когда это случилось? — резко перебил его подручный по всем вопросам.

Даня хотел уже было что-то соврать, но Поля взяла и сказала правду:

— Несколько недель назад, Александр Михайлович.

— Понятно. А вы, стало быть, решили встать на сторону горцев? Диких, но благородных?

И снова Поля — да что же такое-то, кто из них тут признанный балабол — ответила раньше Дани:

— Мы всего лишь хотели дать Верхогорью возможность подготовиться.

— К чему, Поленька? — насмешливо спросил Постельный. — Что вы там себе вообразили? — и он зевнул.

Поля не дрогнула, и тут Даня понял: это была ее территория. Она хорошо знала Постельного и хорошо знала князя, они не вызывали в ней ни страха, ни волнения. Она разговаривала с ними на равных.

Впрочем, никто и ничто не вызывали в ней страха и волнения, да только…

И до него дошло: Поля перекинулась волчицей, когда Федоровский наставил на Даню обрез. Из-за него, ради него.

От этой мысли перехватило дыхание.

Не умея по-настоящему чувствовать, эта девочка вывернулась буквально наизнанку, чтобы защитить Даню. А он, идиот, страдал из-за того, что она недостаточно страстно ему отдается! Любовь, казалось, издевалась над Даней, каждый день меняясь и перечеркивая все, к чему он пришел накануне.

— Александр Михайлович, не валяйте дурака, — сказала меж тем Поля совершенно равнодушно. — Вы ведь прекрасно понимаете, что силы слишком неравны, чтобы речь шла о справедливых условиях.

— К счастью, это не нам решать, — снисходительно улыбнулся он, по-прежнему не открывая глаз. Расслабленный, вальяжный.

Поля промолчала, уставившись в окно.

Они медленно въезжали в Первогорск, в сияющую бездну огней.

Внутренне поежившись, Даня позавидовал Поле — ему бы в этот вечер соломенное сердце тоже не помешало.

Князь принимал делегацию торжественно, хоть и явно наспех. В большом зале для переговоров не успели поставить цветы, а на завитушках портретных рам едва заметно серебрилась пыль.

— Арсений Вахрамович, Зиновий Николаевич, — он вышел из-за стола, чтобы первым приветствовать старейшин, как и предписывали загорские традиции.

Старики разулыбались: им было приятно, что он помнил их по именам.

— Андрей Алексеевич!

Последовали объятия и рукопожатия, а потом старейшины принялись представлять батюшку Леонида и Акобу.

— Внук? — удивился князь добродушно. — Должно быть, за прошедшие годы Загорье сильно изменилось.

При этом он так ловко делал вид, что не переписывался с Акобой, пытаясь впихнуть Даню в наместники, что любо-дорого было смотреть.

Горцы никогда не спешили с важными разговорами, и князь не спешил тоже. После заверений о радости от встречи и от того, что перевал снова открыт, гостям предложили отдохнуть в их комнатах перед ужином, но когда Даня с Полей попытались улизнуть тоже, им преградил дорогу Постельный. Смирившись с неизбежным, Даня неохотно вернулся к длинному столу и плюхнулся на стул. Одна из неприметных дверей открылась, и в зал вошла неулыбчивая юная девушка в строгом костюме. Расширенными от страха глазами она впилась в лицо Дани, а потом опустила голову. Поля осталась стоять, прислонившись плечом к стене. На ее щеках все еще полыхал нездоровый румянец, должно быть, температура так и не спала, зато прилив энергии пошел на убыль — веки то и дело опускались, как будто Полю клонило в сон.

— Объяснись, — велел князь, нависая над Даней, — что ты натворил?

— А что я натворил? — он встал, налил воды из графина и отнес его Поле. Она сделала несколько глотков и улыбнулась, благодарно и ободряюще.

— Почему вот уже несколько лет недель из меня будто воздух выпустили, а княгиня и вовсе лежит в лихорадке? Знаешь, что говорят врачи? Я даже не могу повторить это вслух, а тем более поверить.

У Дани отвисла челюсть. До сих пор он вообще не думал, что на них этот жуткий ритуал тоже отразится, — настолько отучился, даже мысленно, называть князя и княгиню отцом с матерью. Но ведь это логично: плохо и ребенку, и родителям. А княжна Катя? А Егорка?

— Княгиня очень больна? — растерянно и тихо спросил он, и тут князь взорвался.

— Ты действительно осмелился это сделать! — зарычал он, хватая Даню за футболку на груди. — Осмелился! Неужели так сильно ненавидишь?

— Тише, — сказал Даня, немедленно переходя в режим спокойной благожелательности, — тише, Андрей Алексеевич. Не надо нервировать мне жену, у нее и так выдался нелегкий день.

И он высвободил свою футболку, оглянулся на Полю, подмигнул ей — все хорошо, не о чем переживать. Однако Поля на него не смотрела — ее яростный взгляд был устремлен на тонкую девичью фигурку с опущенной головой.

— Жену?

— Мы с Полей сплелись венками.

Отчего-то это известие утихомирило князя. Он шумно выдохнул, выпил воды прямо из графина и сел на стол, как школьник на перемене.

— Ты разорвал семейные узы, чтобы снова вернуться в семью? — спросил устало. — Мальчишка, что в твоей голове?

— В семью? — не понял Даня, а потом понял. Он же теперь приемный зять! Вот так номер!

Пока Даня осознавал это откровение, князю явилось другое: