Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина

А может и казнят?

Нет, они не должны...

Или могут?

Я не представляла.

Мы почти не контактировали с Волками, незачем. Они не стремились к нам, мы боялись их. Всем известно, что Волчий род не отличается мягкосердечием. У них свой Порядок, у нас — свой.

— Дарун, люди ведь нарушали границу, не первая же я. Что с ними было? — я нарушила молчание, когда мы уже подходили к лесу.

Смотритель в ответ только что-то буркнул. Не хотел говорить.

Матушка тоже не хотела, как я не спрашивала, прятала глаза, все меня успокаивала.

Это убедило меня в том, что кара легкой не была.

— Не любят они нарушителей... — через несколько минут молчания Дарун внезапно заговорил. — До старейшин, правда, обычно дело не доводили, на месте разбирались. Ты одна такая получилась с официальным-то предупреждением. С мужиками всякое делали... Надо сказать, не церемонились. Уж десятый год даже самые буйные к ним не лезут, границу обходят насколько глаз видит. А вот что с вашим бабским родом — не отвечу. На своем веку не припомню, чтобы кто в управу обращался. Предположить можно... Если и случилось чего, смолчали, небось, постыдились оглашать. Думаю, могло и так. Чем оно обернется, скоро сама узнаешь. Главное, не зли их.

Это единственное, что он сказал, пока шли.

Я сжимала в руке мешочек с вещами и свою единственную защиту — запечатанное письмо от Митрина, в котором говорилось, что нарушительница направляется к семи старейшинам для наказания.

Около последней предупреждающей зарубки, Дарун кивнул на чащу.

— Всё, дальше не пойду. Ступай.

— Одна? — с первобытным ужасом посмотрела вперед.

Я думала, что меня встретит и проводит какой-нибудь волчий смотритель, но на границе было пусто. Никто меня не ждал.

— Иди. Остановят, письмо покажешь, — повторил Дарун, подтолкнув меня за границу.

На негнущихся ногах я вступила в волчий лес, под взглядом Даруна поплелась в чащу. Пройдя с сотню шагов оглянулась. Он стоял.

«Караулит, чтобы не сбежала», — поняла.

Чего караулит? Бежать-то некуда...

Отвернувшись, пошла дальше.

Лес просто продолжался, но территория великородных казалась мне запретной, страшной. Виделось, что каждый шаг по чужой земле — это шаг по земле, в которой где-то спрятан капкан. Вот-вот он выпрыгнет из-под травы и с лязгом сомкнутся на ноге острые зубья.

Фигура смотрителя уже пропала из виду, а я все шла, прихватив длинную юбку. Неудобно. Обычно лес я посещала в штанах, но, памятуя, что предстоит перед волчьими старейшинами показаться, облачилась в платье. Авось в платье больше женщина, больше шансов, что пожалеют? Конечно, пугала перспектива оказаться в платье среди Волков, которые могут сделать со мной что угодно. Но старейшины были важнее.

Деревья тихо перешептывались друг с другом, настороженно осматривая меня. Я чувствовала их недоверие и на ровной поляне остановилась. Присев около толстой многолетней сосны, молча разгребла ладонями черную землю до ближайшего корня. Этим утром я испекла хлеб с каплей своей крови. Щедрый его ломоть, бережно положила в получившуюся ямку.

Присыпая хлеб землей, тихо зашептала заговор:

— Отец-лес, прими меня, Асу, свое дите неразумное. Не дай врагу подойти, дай подойти другу. Мне путь покажи, отец-лес, убереги от зверя лютого, от места коварного. Позволь по земле твоей ходить без боязни, позволь срывать твою траву без страха. Добро тебе принесла, отец, прими.

Мы пользовались заговорами при сборе трав, при варке отваров, настоек, сборе листьев, ягод, заговаривая боль. Слова — это растворимое в воздухе вещество, то каждая травница знает. Слова проникают в пространство, пропитывают его собой, и создают то, что несут.

А лес втягивает любые слова, поэтому важно говорить правильные.

Земля под ладонью стала теплой. Улыбнувшись, я поднялась, ощущая умиротворение, и тут же улетела.

Что-то сбило меня с ног, подбросило в воздух и снесло на траву.

Лежа спиной на зарослях дикой черемши, я успела только одно — вскрикнуть, в мгновение придавленная тяжелой тушей. Воздух разом выбило из груди.

Беспомощно глотая воздух ртом, как рыба, в панике открыла глаза.

Мужчина. На мне. Лежит. Тот, первый Волк. Злой!

Это все, что я успела уловить.

— Ты?! — в подтверждение мыслей мужчина зарычал, обнажая острые зубы, быстро оглянулся назад и хорошенько тряхнул меня за шею. — Ори!

— А? — я пыталась спихнуть его с себя.

— Кричи, говорю! — рявкнул, яростно зыркнул на меня и резким рывком прихватил подол платья, задирая его наверх. Вот этот жест был понятен. Осознав, что меня собираются насиловать, я автоматически завизжала.

Мужчина тут же вскочил и... тоже закричал, даже заорал. Смотрел он куда-то в чащу, не на меня. Крупный нож серой сталью блеснул в его руке.

«Сумасшедший?!»

Ничего не понимая, я осеклась, одновременно отползая и шаря глазами по кустам.

А из леса...

Из леса несся огромный бурый медведь. Бежал он быстро. На нас. Казалось, земля гулко вздрагивает под тяжестью толстых лап. Я чувствовала череду маленьких землетрясений. Или это сердце?

«МАТУШКА!»

Я набрала воздуха в грудь и мой визг перекрыл мужской крик. Перекрыл птиц, стук сердца, сопение медведя, его топот, оглушительной плотной вуалью покрыл лес, деревья, каждую травинку...

Медведь резко свернул, будто наткнувшись на невидимую стену. Волк зажал ухо свободной ладонью.

Прервавшись на несколько секунд, я набрала в легкие еще воздуха, когда меня бесцеремонно заткнули.

— Хватит! — ругнулся мужчина, который уже оказался сзади. Подкрепляя слова, грубо зажал мне рот шершавой ладонью.

Несколько минут он вслушивался в лес. Затем, прихватив за ворот платья, поднял так легко словно, меня в платье не было и зло гаркнул в лицо:

— Зачем прыгаешь под ноги, дурная?

Искаженное гневом лицо мужчины было совсем рядом. Я зажмурилась.

— Ничего я не прыгаю... Я шла... У меня наказание... — пролепетала, пытаясь прийти в себя. — А ты, что... Зачем платье задирал?

— Затем, что так девки громче визжат! — огрызнулся, отодвигая меня. — Дрей, ты не всеми лапами пользовался в этот раз? Ещё медленнее не мог бежать?

Последние слова он адресовал куда-то поверх моей головы.

Оглянулась.

Из леса выпрыгнул огромный серый волк. Черный нос — с мой кулак, лапы — как две моих ноги.

Огромный! Голову откусит и не подавится!

Волк спружинил на земле, прыгнул куда-то вверх, словно бы собрался кувыркнуться на месте, и тут же превратился в знакомого уже мне мужчину с серыми глазами и шрамами. Я взвизгнула еще раз, но коротко.

— Тихо, девка! — ругнулся черноволосый. — И так уже уши от визгов заложило. Дрей, пустая башка...

— Сам виноват! — с вызовом хрипло ответил сероглазый. «Дрей», как я поняла. — Куда смотрел, когда несся? Не почуял медвежат? Или нос отшибло?

— Я с подветренной стороны бежал, тупица!

— Как твою башку отгрызу, загляну, посмотрю, что у тебя там... Мне, кажется, дерьмо. Тебе уши на что? А эта что здесь?

Обратившийся из волка, кивнул на меня. Я неслышно стояла, наблюдая за огрызающимися Волками, как деревце — ни живая, ни мертвая, тихая-тихая.

— За наказанием пришла, хапунья, — презрительно объяснил за меня черноволосый. — Сидела мышью в траве. И поднялась перед носом, аж запнулся об нее.

Он посмотрел на меня неодобрительно, совершенно без жалости. На губах же сероглазого мужчины расцвела многообещающая улыбка.

— А, за наказанием? Отлично. Накажем? — он заинтересованно наклонил голову, показывая подбритый висок, и, широко расставив ноги, потянулся к поясу серых штанов.

Я взвизгнула еще раз, отступая.

— Мне к старейшинам надо! — выпалила, поспешно роясь в мешке. — У меня письмо! Я с ними буду говорить.

Оба Волка хохотнули, даже не пытаясь взять письмо.

— Больно нужна... Мараться только, — небрежно проговорил черноволосый, сбрасывая улыбку. Нож он опустил точно в ножны на поясе. — За нами топай, хлебушек. В город доведем. И не отставай, ждать не будем и не посмотрим, если кто надкусает.