Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина

Главой нашего поселения значился Митрин — здоровенный мужик, который в управе обычно и не заседал. При большом хозяйстве своих дел немало: и семья, и стада, и земля... Но сейчас Митрин сидел за широким столом, недовольно дергая пыльным сапогом, щедро испачканном в навозе. Рядом с ним стоял Дарун, наш смотритель за порядком.

Оба ждали как будто бы меня.

— Сядь миса, — холодно произнес Дарун. Значок власти на полурасстегнутом мундире груди блеснул сталью.

Нехорошее предчувствие, подползшее к ногам еще на подходе к управе, теперь крепко обняло меня за пояс. Я нервно вытерла повлажневшие ладони о подол.

— В чем дело? — бодрясь, спросила, усаживаясь на побитый деревянный стул. Перекрещенные рамы на оконце, вдруг показались мне тюремной клеткой.

Не глядя на меня, Митрин, с трудом зацепил тостыми пальцами тонкий серый листок и зачитал, наполняя небольшую каменную комнату густым басом:

— Мы, совет семи старейшин великого рода Волка, сообщаем о нарушении со стороны рода людей. В третью луну этого месяца на нашей территории была обнаружена человеческая женщина, добывающая корни эускариота. Женщину заметили свидетели. Она оставила собственный нож и запах, который также засвидетельствовали. Определено, что всего женщина унесла девять корней с нашей территории. От имени рода Волков напоминаем, что добыча, охота и просто нарушение наших границ неприемлемы. Требуем разыскать и добровольно выдать совершившую деяние женщину для наказания по закону Порядка. В случае неподчинения или молчания, больше, чем на два дня, оставляем за собой право выслать охотников.

— Подписано семью старейшинами, — медленно договорил и обратил пристальный взгляд на меня. — Что скажешь, Аса?

Я смотрела на черный герб волка, оттиснутый на бумаге, и ошеломленно молчала.

«Что скажу?! Что скажу?!»

Лицо точно пошло пятнами.

— Да врут они, бэр! — выпалила. — Врут как дышат! Это неправда все! Точнее... я была там, да. Случайно перешла границу, не специально, не поглядела! Но корни с их территории я не забирала! Ни одного!

— А нож? — молвил Дарун, который все это время истуканом стоял рядом с главой.

Заколебалась.

— Нож оставила, — признала, после паузы. — Но корни не брала, нет! Я же не спятила, чтобы у Волков красть! Я туда только пришла, как они меня прогнали. Больше не возвращалась! Могу кровью поклясться!

Смотритель презрительно хмыкнул, явно не веря моим словам. Митрин тяжело вздохнул и, наконец, посмотрел мне в глаза из-под грузно нависших век.

— Аса. Я тебя понимаю, ты ж не деньги крала, а корни добывала для лечения... Лично я все понимаю, не осуждаю, но сделать ничего не могу. Тебе придется отправиться к ним. Там можешь клясться как угодно. Официальный вызов имеется! — он потряс в воздухе листом. — Теперь Волкам надо доказывать, не мне.

Холодея, я вскочила.

— Не пойду я к ним, бэр! — от несправедливости я пнула стул и он со скрипом отодвинулся на шаг.

— Ты мне тут не скалься! Не пойдешь сама, поведем силой! — повысил голос Дарун, делая шаг ко мне. — Границу же ты нарушила?

— Случайно!

— Этого достаточно! Мы не можем тебя не отдать! Свидетели, запах, улика... пропажа! Нечего тут рассусоливать, все решено! — безжалостно вывел он.

— Да как же...

— Они правы, — хмурясь молвил Митрин, разом легко перебивая и мой голос и голос Даруна. — Закон на их стороне, тебе придется ответить! Не отдам — уже мне голову вон, Аса! — он растопырил два пальца около толстой шеи и все его крупное лицо побагровело. — Не могу я великородным сопротивляться.

Я тяжело опустилась назад на стул. Ноги не держали.

— Что они со мной сделают? — прошептала. Голос резко сменился на сипящий. Митрин глянул на Даруна. Тот прижал подбородок к груди и долго подумал.

В управе наступила тишина, в которой что-то звенело. Кажется, это звенело внутри меня.

То дрожь.

— От тебя зависит, — заключил смотритель. — Ты повинись, по-женски разжалобь их, не серди... Тогда малой кровью отделаешься.

«Малой кровью?!»

— На рассвете отведу тебя к границе, — добавил он, как будто мне этого всего было мало. — Бежать не вздумай.

***

Камешек в окошко звонко звякнул об стекло, отвлекая меня от грустных мыслей.

Я уже и посердилась, и поплакала, и обсудила все с матушкой. Как ни крутили, выходило, что идти мне к Волкам за несправедливым наказанием. Не убежать от Волков, выследят. Да и куда? В лес? Эти найдут где угодно...

Непонятно было только, кто на меня донес. Те двое, наверное, и донесли...

Тогда зачем отпустили?

И кто выкопал корни? Сами Волки или кто другой?

Непонятным было многое.

Я думала, что эускариот раздобыл тот чужак, а то и сами Волки, и все на меня свалили. Матушка горестно вздыхала и говорила, что такова воля Порядка.

— Аска! Аска! — тихий голос Олова за окном вызывал меня на улицу, как в детские годы.

Закутавшись в платок, вышла к нему. На небе уже зажглись звезды, дул прохладный ветер. Село погрузилось в уютную дрему. Олов ждал меня, сидя на крыльце.

— Чего ты? — вполголоса спросила вместо приветствия, присаживаясь рядом. — Бальзама надо матушке? Как она?

— Кряхтит... Я не за тем, — отмахнулся. — Слышал, тебя Волки для наказания потгебовали... Судачат все.

В ответ я только шмыгнула носом. Судачат... Еще этого не хватало. Все село будет болтать об этом не то, что дни — недели. А может и всегда. Я еще не успела подумать о перспективе такой огласки, но, как представила, тотчас ощутила тошноту в горле.

«Не быть мне травницей...»

— Боишься? — спросил.

Кивнула, ничего не говоря. В горле все еще стоял ком. И опять страх, только теперь он стал больше.

Олов сочувственно приобнял меня за плечи, я всхлипнула, прижимаясь к его боку. Он хороший, этот рыжий мальчишка, он как я — неостепенившийся, хотя и рукастый, хозяйственный... У меня с подругами как-то незаладилось, ни одной настоящей, а с мальчишками дружила. Жаль, сейчас все женаты. Нормальные жены с незамужней подругой запрещают общаться, один Олов в друзьях и остался...

Он потянулся ко мне шершавой рукой, и только тут я обнаружила, что мужские губы уже совсем близко, явно намереваясь меня поцеловать.

— Ты что делаешь? — отпрянула, мигом отсаживаясь так, чтобы создать между нами воздушный коридор.

Друг смущенно кашлянул.

— Слыш, я тут... подумал, — он начал запинаться, картавя еще сильнее. — Волки ведь право собственности пгизнают, метки чуют. А ты ничья... Если я тебя... А ты к ним... То они не тгонут, понимаешь?

Меня всегда смешила его «р», но сейчас не до смеха. Прижалась спиной к шершавым прохладным доскам.

— Что? Ол, ты...

— Сегьезно. Ты погаскинь мозгами...

Его голос оставался смущенным, но серьезным.

Я же судорожно соображала.

Еще и ЭТО?!

Может Олов и прав, но... С ним? Может и не все так плохо!

Он придвинулся ко мне, и теперь я вскочила.

— Нет, — однозначно отказалась без долгих размышлений. — Нет, нет, никак! Я не могу. Мы же друзья. Я не хочу... Я, ты... Это невозможно!

Я толком не видела его лица, но услышала, как он усмехнулся в темноте.

— Н-да... Ну, как хочешь.

Больше нам не говорилось. Несколько минут в неловком молчании и Олов соскользнул с крыльца, не прощаясь. Оглушенная, я вернулась в дом, назначила самой себе тройную дозу успокаивающей настойки, которая должна была успокоить быка, и, стараясь не думать, упала спать.

Если думать — еще страшнее.

Глава 4. На чужой земле

На рассвете следующего дня солнце взирало, как смотритель сопровождает преступницу через поле. Казалось, вся трава сочувственно притихла, и даже пение птиц звучало для меня как поминальное.

Впервые на своей памяти я шла в лес нехотя, принудительно переставляя ноги. Влажный туман почтительно отступал, стелясь ниже колен. Роса падала на кончики ботинок, словно слезы роняла. Мокрая трава упруго проминалась под ногами поскрипывая тонко, жалобно. Сзади тяжело ступал Дарун. Я шагала как на казнь, думала. Обо всем думала: о маме, о Волках, но больше — о себе. Что теперь будет? Чего ждать?