Ворон, который меня пленил (СИ) - Началова Екатерина

Дома, за которым надо следить, у меня не предвиделось. Дети, судя по всему, не близко. Делать что-то надо. А выбора у женщины не так много — если замуж не идешь и некому обеспечивать, либо вечно готовь, либо вечно убирай, либо вот, сиди на бумажной работе.

А если, я не могу работать на приеме, то, что я могу?

Задавая себе вопрос за вопросом, я вспомнила, что оставила в подсобке плащ и обед.

Ни то, ни другое не было особенно ценным, но развернулась я, почти не думая, и уже через несколько минут второй раз за день приземлилась на балконе почтовой башни.

Пустое бюро смотрело на меня настороженно. Половицы поскрипывали вопросительно.

Я опустилась в потертое кресло. Поставила перед собой книгу учета, должностную инструкцию, посмотрела на обе и вздохнула.

Что там двенадцатый говорил про вес посылки? И про какой прочерк упомянул?

Я открыла инструкцию.

Насчет прочерка выяснилось быстро.

Получив письмо (-ма), вестник указывает приемщице предполагаемое время возвращения. Если вестник не рассчитывает вернуться в тот же день, ставится прочерк.

Бегло просмотрев подписи Воронов, я обнаружила, что сегодня большая часть вестников вернется. И возвращение Воронов было весьма кстати, потому что у меня осталось еще восемь неформатных посылок. С отвергнутым камнем — девять.

А количество вестников, которые должны были вернуться — шесть.

Девять или восемь против шести.

Покусав губы, я пододвинула к себе однолапые весы.

Впереди полдня, сбежать еще успею.

А ну-ка…

С весами я возилась долго, бесконечно передвигая подвижную гирю по шкале, сверяясь с картой и с инструкцией.

Максимальный вес обычной посылки — пять единиц. Вес камня четыре с половиной единицы. Но максимальный вес посылки рассчитывается в зависимости от дальности полета. Если дальность следования больше одного крыла, вес посылки должен составлять полпроцента от веса вестника, но не больше трех единиц. Вредный двенадцатый оказался прав.

Четыре с половиной единицы…

Значит ошибка снизу, на приеме.

Я тщательно взвесила каждое из оставшихся отправлений, примерно прикинула расстояния и не нашла ничего предосудительного. Затем слетела вниз вместе со спорным камнем. Отправлять его на подъемнике с запиской мне показалось невежливым. Я решила отдать камень Данае лично. Заодно и познакомиться.

Пешего входа на мое рабочее место не существовало — бюро находилось над первым этажом почты и к нему не вела ни одна лестница. Их просто не существовало. Вход с балкона предназначался только для рода Воронов. Посещение даже пеших великородных любого ранга не предусматривалось. А уж людей тем более.

Парадный же вход на почту был открыт всем.

Я вошла внутрь и огляделась.

Просторный зал освещало солнце из нескольких огромных окон. На полу матово блестела серая каменная плитка, светлые стены украшали доски с объявлениями, стенды с почтовыми тарифами и портреты неизвестных мне почтальонов. Я узнала только одного — Китея Безногого, жившего весен триста назад. Китей был безродным пешим почтальоном, который шел через лес и встретился с медведем. Та встреча закончилась плачевно — Китей лишился ноги. Но он все равно ухитрился доползти до пункта назначения и доволок заляпанную кровью сумку с письмами. На полотне художник изобразил как раз этот момент. Окровавленную сумку из руки обессиленного героя принимала сразу дюжина оборванных селян, простирающих к раненому руки.

— Ох!

Какая-то женщина шарахнулась от меня, прилипнув к стене. Пусть прошло больше двадцати лет после Черного года, воронорожденных все еще побаивались и сторонились. В ответ я сделала вид, что не заметила реакции. Быстро миновала несколько столов, за которыми что-то усердно писали сразу несколько горожан, прошла мимо ругающейся в очереди крупной женщины с огромным мешком, в котором что-то хрюкало, увернулась от Быка, тащившего сундук к столу приема, и прошла в отдельную зону, огороженную аркой. На арке значилось:

Важное. Срочное. Ценное.

Под надписью был изображен ворон, распахнувший крылья.

Наша.

Стоило только шагнуть за арку, как обстановка неуловимо менялась. В воздухе чувствовался сложно-уловимый аромат важности. Очереди не было. Оно и понятно — услуги вестников стоят недешево и подходят не всем. Большинство пользуются обычной пешей или грузовой почтой.

Невольно приосанившись, я подошла к приемщице, одиноко восседавшей за единственной стойкой на высоком стуле. Человеческая женщина выглядела необычно — взрослая, но маленькая, как будто укороченная: детские ручки, ножки, коренастое тело, украшенное непропорционально большой головой с высокой прической.

Я знала, что порой рождаются такие дети, но лично никогда не видела. Стараясь не слишком пялиться, обратилась к женщине аккуратно.

— Доброго дня. Где я могу найти Данаю?

— Это я, — она улыбнулась, показывая чуть кривоватые зубы. Но эта особенность ее не портила, даже придавала прелести. Лицо у женщины было миловидным, почти кукольным.

— Касия, — представилась я.

Она непонимающе сморщила лоб.

— Сверху, — я ткнула пальцем в потолок.

Лицо Данаи озарило понимание.

— А! Лада!

— Да нет… — настала моя очередь поморщиться. — Лада умерла… От старости. Я ж говорила вам. Не помните? Я Касия, работаю вместо Лады…

Говорить от имени бюро, имея крупные сомнения в завтрашнем дне, было непривычно, даже неловко, но я скрыла эмоции. Не пристало Ворону показывать чувства чужим.

В ответ глаза Данаи изумленно округлились, а рот открылся, став похожим на кружок кренделька. Я осознала, что все мои недавние объяснения прошли зря.

— Умерла?!

— Да, к сожалению. Время пришло, — сочувственно произнесла я.

Даная удрученно замолчала. Она была человеком. Читать мысли я не могла, но эмоции ощущала. От женщины горчило недоверием, сожалением, немного страхом, но не печалью.

— Вы были хорошо знакомы? — из вежливости спросила я.

— Нет, не так хорошо, — она покачала головой. — Больше через шахту переговаривались. По работе все. Жалость-то какая… Много лет я ей каждое утро письма поднимала. Добрая женщина была.

Я вспомнила ее утренний вопль «чтобы ты преставилась», и сдержала усмешку.

— Да… — согласилась я.

Отдавая дань почтения ушедшей, мы помолчали. Я печально сложила руки, посмотрела в пол. По нему медленно полз невесть откуда взявшийся жук. Даная обратилась ко мне первой.

— А вы, миса, значит за нее будете…?

— Да. Касия, — в очередной раз повторила я имя, надеясь, что хоть сейчас запомнит.

— Только не читайте!

Даная вдруг закрыла голову руками, как будто защищаясь.

Защитный жест, как и возглас, был мне понятен. Все опасаются Воронов: боятся, что прочтут сокровенное. Да только мало кто понимает, что среди вестников бюро нет всеведущих. Те, кто способен читать мысли, работают не на гражданских и не летают с кружевами между городами. Ведающие — птицы гораздо более высокого полета. А всеведущие и подавно.

— Ну что вы… Это не моя работа, — успокоила я ее и решительно перешла к делу. — Тут вышла неприятность…

Я показала ей «ценную руду».

— Это отправление не соответствует положенному весу. К сожалению, мы не можем его принять.

Не хотелось предъявлять претензии и ссориться с коллегой, поэтому я говорила аккуратно, не давила.

Успокоившись, что ее не прочитают, Даная отняла руки от лица и огорченно уточнила:

— Не соответствует?

— Да. Оно выше, чем надо для этого расстояния. Понимаете, вестник…

Даная внезапно жалостливо сморщилась и быстрым шепотом заговорила, враз сокращая почтительную субординацию между человеком и великородным до дружеской.

— Касия, милая, — она перешла на «ты», — да понимаю я! Я это, я… Большая голова выросла, но глупая. Ошиблась я. Не посмотрела на карту, взяла, а потом уж поздно было. Сглупила… Что делать-то теперь?