Адвокат Империи 15 (СИ) - Фабер Ник

В очередной раз Николай подавил накативший на него приступ раздражения. Эти разговоры напоминали ему игру в шахматы, где вся партия уже заранее расписана по ходам. Только вот как бы он ни старался, он не смог бы нарушить её ход.

— Ты видел, что будет дальше?

— Видел. Варианты. Возможности, — негромко сказал альф, поворачиваясь назад к столу. В воздухе опять зазвучал звук шуршащего по бумаге карандаша. — Вы ошиблись.

— Ошибся?

— Да. Но это не страшно. Все ошибаются.

— Я не могу…

— Вы не можете позволить себе ошибаться. Я знаю.

Подавив растущее вместе со страхом раздражение, Николай сделал глубокий вдох и только после этого продолжил.

— В чём ошибаюсь?

— Во всём. И ни в чём одновременно.

— Что?

— Варианты. Возможности. Все они переплетены между собой. Так тесно. Так близко друг к другу. Один умрет. Другой убьёт. Не тот, на кого вы рассчитываете…

— Рахманов…

— Вы ошиблись, — вновь перебил его мальчик. — Вы думали, что сможете его использовать, ведь так?

— Зачем спрашивать, если ты и так знаешь ответ?

— Затем, что будущее не высечено в камне. Судьбы нет. — Одетый в подобие больничной пижамы альфарский ребёнок пожал плечами. — Вы хотели его проверить. Готовы были пожертвовать своим инструментом ради… ради чего?

— Ради способа контроля.

— Ради того, чтобы передать этот контроль в чужие руки?

— Даже такой контроль лучше, чем ничего, — в унисон ему ответил Меньшиков.

— Тот, кто довольствуется малым, рискует потерять всё.

— Для того я и…

— Используете меня? — спросил альф, на несколько секунд повернувшись к нему и встретившись с его взглядом своими слепыми глазами.

— В том числе, — не стал отрицать Меньшиков. — Но ты не единственный вариант.

— Конечно. Не единственный. Иначе вы были бы слабы. А вы боитесь слабости. Контроль рождает сила. А доверие порождает…

— Доверие, — закончил за него Николай.

Этот разговор начал вызывать у него раздражение. Настолько сильное, что оно стало превалировать над страхом.

— Что ты видел? — резко спросил Меньшиков.

Мальчик не ответил.

— Что. Ты. Видел, — чеканя каждое слово потребовал он.

— Вы ведь надеетесь на Рахманова, так ведь?

— Хватит отвечать вопросом на вопрос! — рявкнул Меньшиков. — Я хочу знать…

— Вы хотите знать, выживет ли он. Вы хотите знать, какую сторону он примет. Кто из братьев окажется вам полезней. Что будущее сулит вашей столь горячо любимой империи.

Поджав под себя ноги, альфар поднялся с ярко-оранжевой подушки, и только в этот момент Николай заметил, что она сделана в форме морды весёлой собаки. Эта странная, находящаяся на грани сюрреалистичности картина сбила его с толку. Кто будет выбирать нечто подобное для того, кто никогда не сможет увидеть.

Кто вообще в здравом уме будет относиться к этому существу как к ребёнку⁈

Мальчик взял лист бумаги, исчерканный карандашом, и подошёл к нему. Поднял руку и протянул листок.

— Вы ошиблись, Ваше Высочество, — негромко сказал мальчик. — Точно так же, как ошибся ваш отец двадцать лет назад…

В комнате раздался тихий и глухой стук. Кто-то барабанил по стеклу с другой стороны, стараясь привлечь его внимание. И стоящий перед ним мальчик тоже его услышал.

— Вас ждут, Ваше Высочество, — с пугающей улыбкой произнёс он.

Секунда. Другая. Николай резко развернулся и направился на выход. Открыв дверь, он вышел и закрыл за собой, отдельно проверив, чтобы замок был заперт.

— Что случилось⁈ — резко спросил он у бледного мужчины в медицинском халате. Ещё пять минут назад его здесь не было. И, судя по запыхавшемуся лицу, он примчался сюда только что.

— Ваше Высочество… партитура! Она изменилась!

— Покажите! — потребовал Меньшиков.

Слово, которое обозначало нотную запись музыкального произведения, где каждая партия для отдельного инструмента записывалась отдельно, чтобы опытный дирижер мог увидеть всю композицию целиком, подходило в их случае идеально. Николай так и не смог узнать, кому именно пришла в голову эта идея, но смысл в этом имелся.

— Вот, Ваше Высочество, — торопливо ответил учёный, сунув ему в руки электронный планшет.

Меньшиков взял его и посмотрел на экран. Ещё утром она достигала девяносто семи процентов. Потом, чуть позже, упала до семидесяти девяти и пяти.

Сейчас же перед Николаем горели цифры в шестьдесят пять процентов с небольшим.

— Всё ещё больше шестидесяти, — с нотками облегчения вздохнул Николай. — В пределах наших ожиданий…

— Но Ваше Высочество! Мы потеряли больше десяти процентов всего за час! Это…

— Мы уже видели подобное в октябре, — отрезал Николай. — Ничего страшного.

Он уже собирался вернуть планшет, как вдруг показатели на экране вновь сменились. Меньшиков даже моргнул, не способный поверить в то, что видит. Прямо на его глазах партитура вновь сменилась. Шестьдесят пять процентов превратились в зловещие сорок семь.

Стоящий рядом с ним мужчина побледнел, как если бы кто-то поднёс ствол пистолета к его голове.

— В… Ваше Высочество? Что это значит? Такого ещё не было и…

Николай его не слушал. Вместо этого он посмотрел на рисунок в своих руках. Затем снова на дисплей.

Сорок семь процентов мигнули и превратились в одиннадцать.

Цепочка прогнозируемых событий разваливалась прямо у него на глазах.

— Отправить группу в клинику Распутина! — приказал он. — Немедленно! Пусть действуют по второму варианту. Нельзя допустить, чтобы он…

Число одиннадцать мигнуло, а шкала оценки партитуры событий с обозначением «А. Р.» провалилась вниз.

До самого дна.

На дисплее горели два нуля.

Глава 22

В этот раз сознание возвращалось куда медленнее и болезненнее, чем в прошлый. Оно вернулось ко мне вместе со вспышкой боли. Сильной настолько, что я практически ничего не видел. Да и не соображал толком. Просто на то, чтобы принять тот факт, что я всё ещё жив, потребовалось некоторое время. Только я бы никогда не смог сказать, сколько именно. Секунда. Минута. Или же целая грёбаная вечность.

Единственное, что я понял, — я всё ещё жив. Каким-то чудом. Уже чуть позднее пришло понимание, что даже двигаюсь. Нет. Не сам. Меня куда-то тащили… наверное.

Попытался открыть глаза, но перед мир вокруг оказался размытым и нечётким. По крайней мере, поначалу. Резкость возвращалась постепенно. Слово кто-то крутил верньер, осторожно настраивая её.

Да. Меня тащили, грубо держа под руки, пока ноги бесполезно волочились по полу. Первая же попытка пошевелиться привела к тому, что грудь и правый бок отозвались пронзительной и резкой болью. Это немного меня отрезвило и рассеяло муть перед глазами.

И, честно говоря, лучше бы этого не случилось. Потому что мир вокруг походил на написанную безумным художником картину. По некогда чистому полу неровными мазками размазана кровь. Вот в поле зрения мелькнуло лежащее на полу тело с простреленной грудью, одетое в форму сотрудника клиники. Затем ещё одно. И ещё. Вон у стены мужчина в костюме. Лежал на спине, раскинув руки, а шея вывернута под не предусмотренным природой углом. Рядом с ним другой. В тёмной экипировке, напоминающей военную. Тоже мёртвый. В груди отверстий больше, чем в куске сыра…

И чем дальше, тем безумнее становилось. Взгляд наткнулся на другого мертвеца. Ещё один из нападающих, наверное. Его тело было перемешано со стеной так, что наружу торчали лишь ноги и часть руки. Рядом с ним другой. Только в этот раз, прежде чем меня протащили мимо, я успел заметить из покрытой трещинами стены лишь торчащие ноги. Трещины расходились от них спиралью.

Почему-то создавалось впечатление, что кто-то скрутил коридор, перемолов всех, кто находился внутри него, а затем вновь вернул ему привычный вид. Ну, насколько это было возможно.

Ещё пара тел. Только в этот раз они выглядели так, как если бы умерли лет пятьдесят назад. Иссушенная плоть. Натянувшаяся кожа. Из них словно высосали всю жизнь без остатка. Наверное, Распутин и Лазарев постарались. Или…