Хозяин теней 6 (СИ) - Демина Карина

Наверное, он что-то такое понял, если расслабился и произнёс.

— Она ведь даже горничную с собой не взяла. И вещей никаких. Просто спустилась в гараж. Сама. Взяла машину и уехала. Никому не сказала куда. Отец… очень разозлился. И пытался её найти. Он даже у меня спрашивал, но…

— Но ты промолчал?

— Я действительно не знаю, куда она уехала.

А про беременность Елизара, как понимаю, не спрашивали.

Интересно. И вдвойне интересней, потому что больше ничего-то интересного вокруг и не происходило. Мы учились. И снова учились. Скрипели перьями, страдали и хором повторяли латинские склонения. Потом падежи, которых оказалось отнюдь не шесть[3].

Ворон тоже учил, причём арифметике, не делая попыток как-то завлечь наши неокрепшие умы в сети революции. Если и заговаривал о чём-то, выходящем за рамки программы, то были это вещи обыкновенные.

Театр там.

Книги.

Погода, которая уже намекала на приближение осени, а посему Ворон советовал ловить момент, ощутить спокойствие душою. И в этом мне чудилась скрытая издёвка, намёк на то, что он знает обо мне чуть больше, чем мы надеялись. И таким хитрым образом показывает своё знание.

Приставленные к нему тени не сильно прояснили ситуацию.

По вечерам он читал книги из школьной библиотеки.

Проверял тетради.

Готовил конспекты к новым лекциям. Он и территорию-то школы не покидал, хотя это само по себе подозрительно выглядело. А в тот раз, когда Георгий Константинович обратил на то внимание, что, мол, неужели не скучно ему, Ворон лишь пожал плечами и тихо ответил, чтознакомых у него в столице нет, гулять он не особо любит, да и не считает возможным, ибо работы много и он, к сожалению, не во всём разобрался.

По ночам он мирно спал.

По утрам выполнял гимнастические упражнения по какой-то методичке. В общем, вёл унылое обывательское бытие. И честно, с каждым днём наблюдать становилось всё тяжелее. Я уж начинал прикидывать, как бы его подтолкнуть к реальным действиям, но идеи были сплошь одна глупее другой.

Хоть и вправду ящик динамита пожертвуй, на нужды революции.

Но тоже, как-то надо… невзначай?

А как?

Короче, к концу недели нервы мои были натянуты до предела, организм требовал действия и я чуял, что ещё немного и сорвусь. Главное, ощущения были двойственными. Там, прежде, я ведь умел ждать. Без этого умения, вроде бы простого, многого не добиться.

И да, научился не сразу.

Но ведь научился. Наблюдать. Оценивать противника. Готовиться. Медленно и без спешки. Оставаться где-то там, на грани, так, чтобы о твоём существовании забыли. А самому помнить, следить, но не вмешиваться, лишь изредка подталкивая события в нужном направлении. А тут? Тут время от времени меня накрывало. Яростью ли. Обидой какой-то совершенно глупой, возникшей вот здесь и сейчас. Желанием сотворить пакость, вроде мухи в чернильнице, но чтоб поизощрённей. Или другим, ударить, просто взять и ударить. Всякий раз это происходило вдруг, совершенно беспричинно, от косого ли взгляда, от смешка в спину или случайного будто бы тычка одноклассника. Они меня тоже бесили несказанно, хотя прямо драться не лезли и в целом держались в стороне.

Но вот…

И ведь знакомо всё это, проходилось, пусть тогда я ничего не знал ни о переходном возрасте, ни о взрослении, зато сполна — о злости, которая берет и затмевает разум напрочь. И о том, как эту злость выпустить. Тогда, раньше, я просто не сдерживался. Хотелось ударить? Бил. Наклёвывалась драка? Тем лучше. Там можно сполна воздать за обиды, настоящие ли, вымышленные. Как я тогда никого не убил? Чудом, не иначе. А теперь вот сдерживался. С трудом, но всё-таки. Давил ярость. Глушил злобу. Стискивал зубы. Выдыхал. Напоминал себе о терпении.

Выдержке.

И о том, что я — человек взрослый. И что первично сознание, оно управляет телом. А потому сдержит всякую дурь. Или хотя бы найдёт для неё безопасный выход.

Потому я и обследовал, что школу, что пансион. Не сам, конечно. Тени справились, заодно уж и почистили окрестности. Увы, ни там, ни тут ничего-то интересного не обнаружилось. На чердаке пылилась старая мебель, заботливо убранная под чехлы. Стояли вдоль стен рамы, какие-то пустые банки или даже бочонки. Главное, что всё это добро укрывал пушистый ковёр серой мягкой пыли. И очевидно, что возник тот не за один месяц. А ещё, что в последние недели на чердак не поднимались.

В подвалах было веселей. Там тебе и бочонки с квашеной капустой, мочёными яблоками, мёдом, мукой и прочими, крайне нужными в хозяйстве вещами. Мешки и вязки соломы. Хворост. Дрова. Снова старые шкафы, правда, судя по виду, как раз на дрова разбирающиеся. Главное, что ничего-то зловещего. Ну, разве что банки с самогоном, которую закопал в кустах сторож. Или тайника, куда повар складывал куски мяса, обернувши их холстиной, масло или вот мешочки с чаем да приправами. Дело, в общем, житейское.

Под лабораторией тоже подвал нашёлся. Он был полон каких-то железяк, мотков проволоки, банок, склянок, большею частью пустых. В дальнем углу стояло ведро с застывшей намертво краской, из которой торчала рукоять кисти. Этакий Эскалибур хозяйственной направленности.

К преподавателям я тоже приглядывался, хотя и понимал, что вряд ли тот, кого мы ищем, выдаст себя. Но бездействие выматывало, а это всё занятие. Увы, преподаватели тоже вели себя обыкновенно. Ну, я так думаю, потому что прежде необходимости следить за учителями не возникало. Но вот… Георгий Константинович озадачил трёх моих одноклассников докладами. Мол, очень хочется у него услышать личное их мнение на тему отмены крепостного права и великих реформ.

Латинянин поставил нам с Метелькой по двойке, за недостаток старательности. А учитель по грамматике, явно не забыв своего позора, прилюдно разобрал выполненное мною упражнение. И как-то так умудрился, сухо, деловито, но с толикой насмешки, что я чудом, не иначе, сдержался, чтобы не скормить его Тьме.

Эразм Иннокентьевич всё так же читал лекции тихим усыпляющим голосом, а Евдокия Путятична и вовсе в младших классах не показывалась. Основы целительства начинали с пятого класса.

Один Ворон лучился дружелюбием.

И этим бесил.

Как и прыщ, который взял да и вылез прямо посередине лба, вызвав очередной приступ ярости. Нет, переходный возраст, я вам скажу, — период не для слабонервных.

[1] Правилах внутреннего распорядка Мариинского училища, составленные принцем Ольденбургским

[2] К сожалению, часто случалось так, что забеременевшую прислугу, если та была не замужем, просто выставляли за дверь. Порой и жалованье выплачивали не полностью, если вовсе выплачивали.

[3] До реформы 1918 г официально существовало 7 падежей, хотя на деле лингвисты выделяли и 15.

Глава 31

Глава 31

Гуляние в городском саду, по набережной и по улицам ученикам разрешается: летом до 10 часов, а в учебное время до 7 часов вечера, причем строго воспрещается хождение во всех этих местах гурьбой и вообще более, чем по два в ряд.

Правила поведения для учеников гимназий [1]

— Кстати, в субботу всё в силе, — Демидов отвлёк меня от дурных размышлений о том, не подбросить ли Каравайцеву записку о том, что я всё знаю.

— Прости? — я моргнул, тихо радуясь, что вовремя отвлекли.

Нет, с дурью надо что-то делать.

Это от безделья всё. Точнее от затянувшегося этого ожидания с одной стороны, снижения физической нагрузки с другой и увеличения нагрузки умственного плана, которой мой и Савкин мозг всячески сопротивлялся.

Я и в комнату-то пришёл о латыни проконсультироваться, потому как Серега что-то там чертил на пару с Елизаром, то ли машину строили, то ли артефакт. В общем, не до нас им было. Метелька в латыни понимал ещё меньше моего, а вот Орлов с компанией помочь могли.

— В прошлую субботу не получилось собраться, — пояснил Демидов, — но отец сказал, что будет рад, если вы наведаетесь в эту.