Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

— Я не могу прийти в жандармерию с повинной, — сказал он наконец. — Тем самым я испорчу репутацию дочери. Сломаю ей жизнь. И своей супруге.

Голос стал ниже, будто он говорил сам с собой.

— Но я готов уйти. Уехать. Удалиться.

Родион замолчал, а потом произнёс чуть тише, почти с покорностью:

— На севере, на самой границе Империи… есть монастырь. Приют для тех, кто не вернётся к мирской жизни. Я готов провести там остаток дней.

Комната снова погрузилась в тишину, и только пламя в камине продолжало жить своей жизнью, потрескивая, как память.

— И в чём будет заключаться плата? — спокойно, почти буднично осведомился я, не отводя взгляда от окна.

— Что? — не сразу понял Нечаев.

— Вы оставите всех, кто в вас нуждается, здесь… — я повернулся к нему, не повышая голоса, продолжил, — а сами спрячетесь от жизни в келье. От гнева, от стыда, от необходимости быть рядом. Не думаю, что это справедливо. Ни по отношению к ним, ни к вам самому.

— Но… — начал было он, но я перебил, не давая уйти в оправдания.

— Арина не будет счастлива, если вы окажетесь вдали от неё и её матери. А та, между прочим, искренне вас любит.

— Я тоже… люблю своих девочек, — прошептал Родион Романович. Слова прозвучали едва слышно, но в них была боль.

Я молча сдвинул шторы. Свет исчез, уступив место полутьме. Комната стала мягкой, тусклой. Пламя в камине вспыхнуло, будто отреагировало на слова, отбрасывая на ковер дрожащие отсветы.

— Значит, мы можем оставить всё как есть, — проговорил я, глядя в огонь. — Вы будете для своей семьи тем, кем должны быть. Поддержкой. Мужчиной, которого любят, и которому верят.

Я повернулся к нему.

— Я никогда не упрекну вас в том, что произошло в прошлом. Как и Яблокова. Неважно, какой она была тогда. Сейчас она та, кто принял решение простить. Значит, так тому и быть.

Нечаев сидел, не двигаясь, будто не решался поверить в то, что услышал. Потом шевельнул губами:

— Арина…

— Ей не надо знать, — тихо, но решительно сказал я. — Она сильная, да. Но даже самые сильные не всегда должны нести всё. Давайте убережём её от этой правды. Пусть она останется здесь, в этой комнате, в этой темноте. Навсегда.

Нечаев опустил голову, будто внутри него утих последний порыв сопротивления. Потом медленно откинулся на спинку кресла.

И произнёс:

— Так тому и быть. Но ваше решение не даёт вам права мешать мне заботиться о дочери.

Я кивнул:

— Согласен.

— Тогда завтра вы выйдете вместе на церемонию получения титула госпожи Беловой. Пусть у Арины будет на пальце кольцо. И на вашем. Я хочу, чтобы Империя видела: моя дочь сделала свой выбор. И чтобы вы понимали: если ошибётесь…

Я кивнул, давая понять, что услышал. И чувствуя, как в груди поднимается тяжёлое, но ясное чувство ответственности.

Я позволил себе короткий вдох, ровный, как перед важной репликой в зале суда. А затем ответил:

— Я понял вас, Родион Романович. — Произнес спокойно, почти официально. — Ошибок не будет.

Нечаев чуть прищурился, взгляд его стал ещё острее, будто он искал в моём лице хоть тень сомнения. Но, не найдя, кивнул:

— Хорошо, — сказал наконец собеседник. — Я не стану мешать выбору дочери. Но и не позволю никому его превратить в фарс.

Он положил тяжелую ладонь на резной подлокотник и на миг прикрыл глаза. Пламя камина высветило глубокие морщины, и мне почудилось, что передо мной не только отец невесты, но и человек, слишком давно несущий тяжелый груз.

— Скажите, Павел Филиппович, моя дочь знает, кто вы? Какой вы внутри?

— Знает, — ответил я односложно.

— А вы… — спустя паузу спросил Нечаев. — Вы знаете, кто она? Насколько она… уникальна?

— Знаю, — сказал я, вложив в это слово особый смысл. — Я не причиню ей боли.

— Хорошо, — произнес Родион Романович, и на его губах появилась тень улыбки. — Я рад, что смогли поговорить.

— Благодарю вас за откровенность. И за доверие. Но мне пора.

— Конечно, — вздохнул Нечаев и поднялся на ноги.

Мы пожали руки, а потом я вышел из комнаты.

В конце коридора меня ждал распорядитель, который молча повёл меня обратно. Шаги по ковру звучали приглушённо, но я всё равно ощущал на себе десятки невидимых взглядов.

Глава 29

Тайны закрытого клуба

Я остановился посреди холла клуба и огляделся. Мертвые, которые встречали меня у входа, собрались в комнат и не сводили с меня внимательных взглядов.

— Желаете задержаться? — тихо уточнил распорядитель, но я заметил, что на его лице появилось нетерпение.

— Я хочу знать, кто пытался подслушать мою беседу, — произнес я негромко, но этого оказалось достаточным, чтобы все присутствующие в зале отвлеклись от своих занятий и повернули головы в мою сторону.

— О чем вы? — сипло осведомился сидящий на потертом кресле у окна старик. Он свернул газету, положил ее на стол перед собой и строго взглянул на меня. — Молодой человек…

— Я спрашиваю не живых, — бесцеремонно перебил я мужчину и щелкнул пальцами.

Буся тотчас выбрался из-под пола и деловито принялся осматриваться. Он замер, с восхищением заприметив роскошный фикус в горшке, который стоял у арки, что вела к выходу. Даже приосанился, чтобы казаться выше.

— Что вы себе позволяете, молодой человек? — возмутился невысокий мужчина в бежевом костюме с пышными усами. — Я требую, чтобы вы немедленно покинули заведение. Вы нарушаете правила…

— Здесь не принято говорить громко, — заметил я с холодной усмешкой. — Но вы не услышите голосов тех, кто станет мне отвечать. Если только я этого не пожелаю.

— Что происходит? — из бокового коридора вышел высокий мужчина в клетчатом пиджаке и в сбитой на одну сторону шляпе. Он был возмущен и совершенно точно был мертв, судя по огромному красному пятну, испортившему когда-то белоснежную рубашку. — За все годы в наших стенах не происходило такого вопиющего безобразия…

— И вам здравствуйте, — усмехнулся я и щелкнул пальцами. От тотема потянулись тонкие нити, которые проявили бывшего хозяина заведения для остальных посетителей.

Завсегдатаи «Эгоиста» замерли, рассматривая мужчину, который будто сошел с висевшего над камином портрета.

— Кто-то из членов клуба распорядился прослушивать мою беседу, Олег Николаевич, — пояснил я, прочитав имя мужчины на табличке под картиной. — И хоть в ней не было ничего тайного, я все же хочу знать — кто это был. Кто посмел нарушить правила этого клуба и подслушать приватный разговор.

— Молодой человек, вы что-то путаете… — пробормотал побледневший распорядитель, который старательно избегал взгляда мертвого хозяина «Эгоиста». — Этого не может быть. Правила клуба гласят о том, что никто не имеет права подслушивать разговоры в комнатах второго этажа.

Я усмехнулся:

— Вот как? Тогда может быть выясним правду у тех, кто никогда не лжет? — спокойно отозвался я и взмахнул руками, являя свету всех мертвых в помещении.

Живые замерли, в ужасе рассматривая своих соседей. Призраки принялись поправлять прически и одежду, пытаясь привести внешность в порядок. Словно это было возможно.

— Итак, я хотел бы уточнить, — в гнетущей тишине произнес я, обращаясь к призракам. — Кто позволил подслушать разговор?

Призраки одновременно подняли руки, указывая пальцами на старика у окна, который чуть раньше возмущался шуму.

— Трофимов, — просипел Олег Николаевич. — Как ты мог, пройдоха. Мы ведь с тобой когда-то…

Старик поднялся на ноги и направился к выходу.

— Я не собираюсь участвовать в этом фарсе, — пробормотал он, но не успел дойти до двери. Путь ему преградил Буся, который взмахнул позаимствованным из подставки зонтом, словно боевой дубиной. Выглядел пень невероятно внушительным. Он покосился на фикус в горшке, будто убеждаясь, что тот наблюдает за его геройским поведением, и воинственно застрекотал.

В руках Трофимова вспыхнуло пламя, а за плечами появились, сливаясь в хороводе, огненные птицы-тотемы.