Предатель (ЛП) - Райан Энтони

Два дня обернулись тремя, а потом и четырьмя, и всё это время при свете дня нас окружали стаи прожорливых насекомых, и мы часто падали в зеленоватые воды болота. Земля, какой бы она ни была, нередко оказывалась обманчивой. Твёрдая почва при первом же прикосновении копыта или ноги могла превратиться во влажную кашу. Ночи приносили облегчение от кровожадной мошкары, но не от влажного воздуха этой местности, отчего многие из нас начали кашлять и плохо спать.

Когда на четвёртый вечер мы разбили лагерь, я отыскал Эйн. Она сидела одна, как нынче обычно и бывало. Я сел рядом, и она встретила меня напряжённым усталым взглядом, а потом отвернулась, притворяясь, будто разглядывает стоячую лужу поблизости.

— Если не хочешь говорить, — сказал я, — я не могу тебя заставить. Но я спрошу. Как твой друг.

Она не смотрела на меня, но я увидел, как по её лицу пробежала тень, после чего она тихо пробормотала:

— Так спрашивай.

— Что случилось с тобой в Куравеле? Где Эймонд?

Сначала Эйн ничего не говорила, а только взяла с земли маленький камушек и бросила в лужу. Любопытно, что по ночам на болотах небо часто было безоблачным, и свет полумесяца на поверхности лужи превратился от брошенного камня в изогнутые полосы.

— Мы делали, как ты приказал, — сказала она, когда волны начали угасать. — Играли те роли, которые ты нам назначил, и это получалось легче всего. В Куравеле тогда было много таких, как мы — потерянных и нищих, которым приходилось влачить на улицах то существование, на какое хватало сил. Легко было затеряться среди такого количества людей, но не так-то просто избежать взгляда тех, кто охотится на несчастных. Большинство отпугивал вид наших ножей, но не всех. Мы, как могли, прятали трупы, и двигались дальше. — На её лбу появилась тревожная складка, а голос ещё потяжелел. — Я знала, что Эймонд уже убивал, но никогда не видела, как он это делает. Ты знаешь… — она сглотнула, — ты знаешь, что я делала. Может, ты удивишься, но мне это никогда не нравилось. Просто мама велела мне так делать, и, как все хорошие детки, я делала, что велено. Эймонд был другим. У него становился такой взгляд…

Эйн замолчала и бросила в лужу ещё один камень, породивший сильный всплеск.

— Я пыталась не думать об этом, — продолжала она. — Большую часть времени он оставался старым добрым Эймондом. И мне всё это даже нравилось. Разнюхивать, подслушивать разговоры других людей, а по вечерам петь за еду. Мы нашли таверну, где нам дали комнату и кормили, чтобы я пела каждый вечер. Тут нам повезло, поскольку вечерами в подвале то и дело собирались кое-какие люди и шёпотом обсуждали то, что другим слышать не следовало. Мы узнали множество гневных сплетен, но эта компания не просто делилась своими жалобами на короля и его мать. Они составляли планы. Сперва они нас опасались, но, видя день за днём одни и те же лица, начали доверять нам, и уже вскоре мы стали желанными гостями на их встречах по разработке планов.

Она невесело усмехнулась.

— Все их грандиозные схемы были сплошной глупостью. И менялись день ото дня. Сначала они собирались как-то похитить мальчишку-короля, вырвать из злобных лап матери. Потом думали, что лучше будет похитить леди Дюсинду и назначить её королевой. Когда поняли, что это не сработает, то решили, что они могут сделать только одно: поднять весь город на восстание. В том подвальчике ни разу не собиралось больше пары дюжин человек, но они убедили себя, что им всего-то и надо — нарисовать на стенах несколько лозунгов, выстроить баррикаду, и под их знамя хлынут тысячи людей.

Она снова замолчала, отвела взгляд от ряби на луже и ещё сильнее нахмурилась.

— Среди них был один по кличке Окоп, который говорил больше всех. Громче всех кричал. Призывал к самым диковинным планам. Мне хватило пары дней, чтобы понять, кто он такой. Только человек, который на самом деле не боится, что его схватят, может вести себя настолько пылко. Эймонда это не убедило. Понимаешь, Окоп ему нравился. Окоп легко цитировал свитки мучеников и признавался в большой любви к Помазанной Леди. Но я вижу лжеца с первого взгляда. Думаю, просто чтобы меня заткнуть, Эймонд согласился после одной встречи пойти за Окопом. Тот был осторожен, как человек, который хорошо знает улицы, но он не привык, что за ним следят такие, как мы. Мы шли за ним до другой таверны — это было место в квартале ремесленников, где спиртное стоит дороже, но в переулках не так воняет дерьмом. Там он встретил другого человека, одетого лучше многих, но не настолько, чтобы привлекать внимание. По его виду сразу можно было понять, что он опасен, хотя я не заметила у него никакого оружия. Мы не стали больше следить за Окопом, а вместо этого пошли за хорошо одетым мужчиной, и он, конечно же, направился к небольшим боковым воротам в стенах дворца.

— Окоп был одним из шпионов Леаноры, — сказал я. — У неё их много, во всяком случае, было раньше.

Эйн кивнула, и её лицо ещё сильнее помрачнело.

— Я говорила Эймонду, что надо просто уйти. Наше время истекало, и мы не нашли никого полезного для дела Леди. Эти люди, собиравшиеся в том подвале, скоро будут висеть на верёвке, и нам к тому времени лучше уйти подальше. Но Эймонд… Он сильно рассердился на Окопа.

Она ещё ниже опустила голову и ничего не говорила, пока я не подсказал:

— Эймонд убил его, да?

— Хуже того. Он заманил его в нашу комнату в таверне, когда меня там не было, чтобы его остановить. Я ходила на рынок купить продуктов в дорогу. Когда вернулась… — Она сглотнула и потрясённо посмотрела на меня. — После того, как меня коснулась Леди, всё плохое, что я сделала, казалось, исчезло, словно кошмары, которых я почти не помню. Я никогда особо об этом не думала, потому что не хотела. Когда я открыла дверь и увидела Эймонда с Окопом, всё вернулось. Я стояла там, неподвижно, как статуя, и смотрела, как он его режет. Знаю, он выглядел в точности так, как выглядела я, когда ты пинком открыл ту дверь сарая в Каллинторе. — Голос её оставался твёрдым, но слёзы, струившиеся по щекам, говорили об ужасной внутренней боли. — Я была безумна, так ведь, Элвин? Вот почему ты за мной присматривал. Бедная безумная девочка со своим острым ножиком.

— Я заботился о тебе, потому что ты заслуживала моей заботы, — сказал я. — Потому что именно это мы делаем для тех, кого любим. И к тому же, на моих страницах гораздо больше крови, чем на твоих.

Она крепко зажмурила глаза, лицо несчастно сморщилось.

— Я была безумной, но стала лучше, по крайней мере, я так думала. Взглянув на Эймонда, я поняла, что он настолько же безумен, как я была когда-то. Возможно даже сильнее. «Имя главы шпионов?», всё спрашивал он Окопа, и резал, хотя тот явно уже был мёртв. «Назови его имя!». Я попросила Эймонда остановиться, но он едва меня слышал. Я толкнула его, чтобы привлечь внимание, и он… — Эйн содрогнулась, обхватила себя руками и, рыдая, повалилась вперёд. Я бросился к ней, поднял и крепко обнял.

— Всё в порядке, — прошептал я. — Не нужно больше ничего говорить.

Она покачала головой, шмыгнула носом, прокашлялась, и слова снова полились:

— Он набросился на меня, в точности, как и остальные. Как те, кого мама говорила ранить. Он бредил, Элвин. Говорил такие вещи… я и не подозревала, что они приходили ему в голову. Сказал, что я должна принадлежать ему. Сказал, что я с радостью продалась бы сыну того герцога на севере. Сказал, что сама Леди предупреждала его обо мне. Предупреждала, что я не была верна делу. Что я её предам. Он не хотел этому верить, но теперь увидел правду.

Она обмякла в моих руках, и слёзы уже лились свободно. Я держал её, пока дрожащие рыдания не сменились неглубокими вздохами.

— Зачем она ему такое говорила? — спросила она меня. — Зачем, Элвин?

— Виде́ние, — вздохнул я. — У неё было очередное ебучее виде́ние. — Осознание этого вызвало множество неудобных вопросов. «Сколько она видела? Как далеко и как глубоко заходит её прозрение?». Я прижал Эйн покрепче, и ради неё, и ради себя, а потом повернул её лицом к себе. — Ты его убила?