Предатель (ЛП) - Райан Энтони

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Поле после битвы — зрелище всегда неприятное, но обычно уродство сохраняется лишь на день-другой. Трупы знати и воинов увезут товарищи или родня, чтобы похоронить. Рекрутов из простолюдинов обычно хоронят в братской могиле, и всегда можно рассчитывать на то, что местные керлы очистят поле от оружия и бесчисленного количества мусора, который множится после резни. Но только не в случае с триумфом восходящей-королевы над Алгатинетами. Здесь мёртвые лежали там, где погибли — с них сняли доспехи и ценности, и оставили гнить. Поэтому вонь с места сражения достигла до нас задолго до того, как оно попало в поле зрения.

Остановив Черностопа на невысоком холме, я по положению тел смог понять, как разворачивалась битва. Около сотни лежало неровной линией с запада на восток, а там число мёртвых увеличивалось, образуя жуткий холм. Ворон и других стервятников было мало, и это говорило о том, что самое легкодоступное мясо уже съедено. Основная часть трупов была разбросана или свалена вместе в изогнутую к северу вереницу, которая завершалась возле вершины высокого холма, известного среди местных жителей как Гребень. Соответственно, при описании этого события учёные чаще всего использовали название «Битва на Гребне».

— Встретили их у подножия долины, — протянул Уилхем, осматривая зрелище с гримасой профессионального пренебрежения. — Плохо закрыли левый фланг. Думаю, герцог Вирулис повёл своих рыцарей в атаку, пробился насквозь. После этого сомнений в исходе уже не было. — Он кивнул на усеянный трупами холм к северу. — Им надо было оставаться там, заставить Эвадину подниматься по склону. Кого бы Леанора не поставила во главе этого фарса, он заслуживает виселицы, если всё ещё жив.

— Готов поспорить, во главе она поставила себя, — сказал я. — Она никогда не была сильна в тактике.

— Я-то думал, она отдаст своё войско в руки Элберта или лорда Альтерика.

— Элберт боец, а не генерал. А репутация лорда Альтерика, скорее всего, подмочена после того, как ему не удалось схватить свою дочь. Леанора, наверное, сомневается в его верности.

— Должно быть, больше тысячи убито, — прокомментировала Джалайна приглушённым голосом из-за тряпки, которой она прикрыла нос от вони.

— Двенадцать сотен и пятьдесят шесть, — сказала Эйн, чем привлекла удивлённые взгляды всех присутствующих. Если не считать тихого отрицательного бормотания всякий раз, когда я пытался побудить её заговорить, это были первые слова, которые мы услышали из её уст после Куравеля. — Насколько мне видно, — добавила она.

Я её не подталкивал, но решил вызнать побольше, когда вечером разобьём лагерь.

— Тяжёлые потери, — сказал я. — Но не настолько большие, чтобы лишить Леанору её войска.

— А это ещё не все, — сказала Десмена. К моему удивлению, её было легко уговорить проводить нас сюда, хоть это и стоило двух золотых из кошелька Лорайн и всех заводных лошадей, которых Тайлер украл в Альберисе. Она сопровождала нас со всей своей ротой, сохраняя настороженное молчание на протяжении всего пути. В качестве условия передачи золота я взял с неё клятву не возобновлять дуэль с Уилхемом. Это же обязательство я наложил и на него, к его вящему неудовольствию.

— Не обманывайся её предполагаемой преданностью мёртвому самозванцу, — предупредил он меня. — Свои амбиции она всегда ставила превыше всего.

Первые найденные нами головы торчали на пиках, вкопанных на гребне холма. Всего пятьдесят, и у каждой на лбу было вырезано слово «еретик». Разинутые рты, пустые глаза и бурые лохмотья подсушенной кожи на лицах ясно давали понять, что эти мучения причинили перед обезглавливанием.

— Этого я знаю с Хайсала, — сказал Тайлер, глядя на одну голову. — Рыцарь из роты Короны.

— Как ты определил? — спросила Джалайна, кривясь на рваную, исклёванную воронами плоть.

— Вот. — Тайлер открыл рот головы и вытащил что-то блестящее из верхней челюсти. — Ему это уже не понадобится, не так ли? — сказал он, игнорируя неодобрительный взгляд Джалайны, и спрятал золотой зуб себе в кошелёк.

— Похоже, после этого они обленились, — заметил Уилхем, осматривая пологий северный склон холма. Под натянутой весёлостью его тона я уловил небольшую дрожь. Хорошие люди нередко прибегают к легкомыслию, когда сталкиваются со зрелищем, которое должно заставить их кричать.

Намного больше голов насыпали курганом, а тела свалили поблизости менее аккуратной кучей. Я был благодарен тем дням, которые прошли после этого безумия, поскольку, когда мясо было ещё свежее, всё поле наверняка кишело мухами. Дальше по склону резня проходила хаотичнее, обезглавливания сменились быстрыми убийствами — многие до сих пор лежали лицами вниз с перерезанными глотками и связанными за спиной руками. Трупы тянулись больше мили, отмечая холмистые поля парадом резни.

— Прекрати считать, — сказал я Эйн, увидев, как она осматривает поле боя, сосредоточенно нахмурив лоб. Меня беспокоило, что она глядит на это поле ужасов без потрясения или терзаний, а выражение её лица выдавало лишь смутный интерес. К тому же мне не нужны были точные цифры, чтобы понять, что большая часть войск Леаноры встретила свой конец, убегая с битвы. Победители обычно преследовали побеждённых и утоляли кровожадность боя, уничтожая убегающего врага. Однако в этих убийствах явно прослеживался метод, который говорил о чём-то большем, помимо мстительного безумия. Большинство из этих солдат оказались окружены и бросили оружие в надежде на пощаду. После Поля Предателей Эвадина запретила роте Ковенанта принимать участие в резне. Теперь же подобные сомнения были ей ни к чему.

— Элвин, — сказал Уилхем, обращая моё внимание на одно зверство. Это тело было привязано к колесу телеги, закреплённому на спешно сооружённом эшафоте. Голое, всё в крови и нечистотах, голова опустилась на серую, холодную плоть груди. Подойдя поближе, я увидел на трупе несколько порезов и множество синяков, но ничего такого, что могло бы представлять собой смертельную рану. «Избавили от пыток, но подвесили, чтобы он стал свидетелем всего этого», предположил я, уставившись на побелевшее лицо Альтерика Курлайна.

— Не могу сказать, что вы мне когда-либо нравились, милорд, — мрачно пробормотал я. — Но вы заслуживали лучшей кончины.

Я не смог сдержать испуганного вздоха, когда бывший рыцарь-маршал Королевского Воинства открыл глаза и посмотрел на меня взглядом, в котором осуждения было не меньше, чем страдания. Он попытался что-то сказать, но получился только хрип. И всё же, пока мы его снимали, мне удалось разобрать несколько вразумительных слов.

— Наша вина… Писарь… — из его горла валил отвратительный смрад. — Твоя и… моя… наша вина…

Лорд Альтерик продержался всю ночь до первых проблесков рассвета. Мы унесли его с поля боя и разбили лагерь в лесочке в миле к северу. Завернув его в одеяла, я прислонил его к дереву и начал разжигать огонь, пока он то приходил в себя, то снова терял сознание. Он смог выпить лишь немного воды, которую мы лили ему в рот, а его тело содрогалось так, что становилось ясно: спасти его невозможно. Видя, как он страдает уже больше часа, я сказал Эйн, чтобы она перестала подносить флягу к его губам.

— Я поговорю наедине с его светлостью, — сказал я, а потом сидел у костра и смотрел, как отец Эвадины погрузился в сон, ожидая, что в любой момент его грудь может перестать тяжело подниматься и опускаться. Но он снова меня удивил, резко очнувшись, и некоторое время смотрел по сторонам в смутном непонимании. Потом на него нахлынули воспоминания, он содрогнулся и жалобно всхлипнул.

— Ты… — начал он скрипучим, прерывистым голосом, настолько непохожим на голос рыцаря, который отдавал команды на стольких полях сражений. — Ты… гордишься тем… что ты натворил, Писарь?

— Нет, милорд, — прямо и честно сказал я. — Не горжусь.

— Хорошо… и не должен. Но ведь… — он поднял голову, потрескавшиеся губы отодвинулись от зубов в пародии на улыбку, — я тоже… я, да? В конце концов, это были мы. Ты… и я. Мы сделали её… — Он напрягся, подавляя крик. — Женщиной, которая… может сотворить такое со своим отцом.