Жуткая история. Кот - Горькая Ксения

Он перевел дыхание, наблюдая за тем, как Хёну сосредоточенно слушает.

– Вместо этого я придумал себе кучу оправданий, позволивших мне оставаться рядом с тобой, – он криво улыбнулся и накрыл глаза ладонью. – Ты бы знал, как по-ублюдски эта ситуация выглядит с моей стороны. Каждый раз, когда мне стоило сделать шаг назад, я делал два шага к тебе, убеждая себя, что все это из лучших побуждений, – Кай убрал руку и встретился взглядом с Хёну. – Я предложил тебе быть со мной, оправдываясь тем, что это временно. Говорил себе, что тебе рано или поздно надоест и ты уйдешь или…

Он вдруг опустил глаза и замолк.

– Или что ты слетишь с катушек и навсегда останешься пантерой, и наши отношения закончатся сами собой, – Хёну жестко закончил за него.

Кай тяжело смотрел в ответ.

– Так, – Хёну снова сделал глубокий вдох, – давай разложим все по полочкам. Первое. То, что было в прошлом, не изменить и не исправить. Но я убежден в том, что наша встреча не случайна, я не верю в такие совпадения. Второе. То, что происходит сейчас, вовсе не обязано повторять сценарий из прошлого. Сейчас все иначе, потому что я люблю тебя.

– Ты всегда был таким. Любил тех, кто этого не заслуживает, – он пробормотал себе под нос.

– Ты же не можешь говорить это всерьез? – Хёну смотрел на него сочувствующе. – Нельзя заслужить любовь и наоборот – нельзя быть недостойным ее. Потому что любовь на самом деле ничего не говорит о том, кого любят. Зато она очень много говорит о том, кто любит.

Кай нахмурился, обдумывая его слова, а Хёну продолжил:

– Третье. Ты хочешь оставаться рядом со мной, потому что это делает тебя счастливее. Один хороший человек как-то сказал мне: «Не нужно чувствовать вину за желание быть счастливым».

Он сделал небольшую паузу, как бы закрепляя свои слова.

– И четвертое. Я хочу быть с тобой. Долго, – Хёну открыто смотрел в глаза, ища понимания и искренне стараясь донести, что он чувствует. – Я хочу, чтобы мы были счастливы друг с другом. Хочу, чтобы ты снова мог чувствовать без моих сил. И конечно же, я хочу, чтобы твоя личность сохранила целостность, чтобы ты остался со мной таким, каким я тебя знаю.

Он немного помолчал, разглядывая покрывало и подбирая слова, после чего снова вернул взгляд к лицу Кая и продолжил уже жестче:

– Я искренне верю, что все поправимо. Что проклятие можно снять, а твое состояние – стабилизировать. Но. Как бы сильно я этого ни хотел, итоговое решение – за тобой. Если ты хочешь навсегда стать пантерой и убежать в лес – флаг в руки, барабан на шею. Я не хочу даже пытаться спасать того, кому это не нужно. Ты меня понимаешь?

Глаза Кая растерянно скользили по комнате. Он пытался переварить то, что сказал Хёну.

– Поэтому, пожалуйста, Кай. Отбрось всю шелуху из псевдопричин, в которую ты закопался по уши, сделай над собой усилие и честно скажи мне, чего ты на самом деле хочешь?

Причины

– Я… – Кай растерянно смотрел куда-то в пол.

Хёну был морально готов услышать отказ. Или просто обманывал себя, потому что тонкие дрожащие пальцы напряженно сжимали край толстовки. Время тянулось мучительно медленно, и, когда ему уже начало казаться, что любой ответ будет лучше этого подвешенного состояния, Кай наконец негромко произнес:

– Я правда… очень хотел бы быть счастливым.

Хёну замер, боясь даже дышать. Это отказ? Это согласие? Почему это прозвучало так, как будто он собирался сказать «но»?

Кай поднял голову, и Хёну увидел, что в его красивых продолговатых глазах стоят слезы. Сердце тягостно заныло.

– Я безумно… – его черные ресницы подрагивали, а взгляд беспокойно блуждал по лицу Хёну, – безумно хочу быть с тобой.

Это значит – да? Он все же хочет спастись?

– Значит, – Хёну произнес неуверенно, – ты будешь бороться… за себя?

Кай, закусив губу, прикрыл глаза, слеза прочертила дорожку по его щеке.

– Да. Я буду бороться за себя, – он взял напряженные ладони Хёну в свои. – И за нас.

Глаза Хёну расширились, а брови поползли вверх, он несмело улыбнулся, а потом кинулся на Кая, заваливая его на кровать и беспорядочно целуя лицо от избытка эмоций. У него все-таки получилось сделать так, чтобы он захотел остаться. Быть может, это и не конкретный способ снять проклятие или остановить распад, но это ключевой компонент, опорный стержень, без которого все остальное было бы бессмысленно.

– Я так боялся, что ты продолжишь убегать, – он поцеловал уголок глаза, чувствуя губами соленую влагу. – Не знаю, что бы я делал, если бы ты решил сдаться…

Кай тепло обнял его за плечи и с сожалением проговорил:

– Прости, что понял только сейчас.

– Ничего, ничего… – он буквально лежал на Кае, упираясь локтями в кровать, коротко целуя в мягкие розовые губы и то и дело отстраняясь, чтобы со всхлипом втянуть воздух из-за сбитого от слез дыхания.

– Хани… мне кажется, ты уже наплакал маленькое озеро, – Кай украдкой чмокнул его в мокрую от слез щеку.

– Знаю… Но мне становится легче, – он, шмыгая носом, спустился чуть ниже и уткнулся ему в шею, часто моргая.

– Это главное. Плачь сколько хочешь, солнце, – Кай погладил его по волосам, – если мы начнем тонуть – Ён позовет Ёджуна.

Хёну мягко фыркнул, сползая под бок, чтобы не лежать на нем всем весом, и обнял поперек груди. Кай успокаивающе гладил его по голове, неторопливо перебирая волосы. Так заботливо и трепетно, что хотелось запереть дверь и остаться с ним в этом умиротворенном мгновении навсегда. Понемногу даже напряженные мышцы расслабились, зажатые плечи опустились, и Хёну прикрыл глаза, наконец-то по-настоящему успокаиваясь.

Это чем-то напоминало то, как его успокаивала мама, когда он был младше. Она всегда приходила в его комнату, когда он в знак протеста отказывался идти обедать из-за очередного конфликта в школе или плохих оценок за поведение, садилась на край кровати и ласково гладила по волосам, игнорируя смущенное ворчание, до тех самых пор, пока он не успокаивался и не засыпал. Его мысли вернулись к семье.

Интересно, как его родители живут теперь, без него? Все ли у них хорошо? Дописал ли папа свою книгу про космическую экспансию? Болят ли у мамы колени из-за перепадов давления и изменчивой погоды? Едва ли он может снова заявиться туда после спектакля, который устроил в прошлый раз. Но было бы неплохо каким-то образом поддерживать контакт. Может, они и забыли его, но Хёну ведь помнит, чей он сын.

Он думал о них не так уж часто и чувствовал за это неприятно скребущуюся где-то на границе сознания вину. Совесть острыми болезненными уколами настигала его в моменты, когда он был наиболее уязвим, как сейчас. Он пытался понять: вспоминает ли он о той прежней жизни так редко потому, что с ним слишком много всего происходит? Или он просто никудышный сын? Может, Хёну никогда и не был тем, кто инициирует общение с родственниками, но сейчас он единственный, кто вообще помнит о родстве. Если забудет он – все прожитые годы и совместные воспоминания лопнут как мыльный пузырь. Это будет чертовски неблагодарно по отношению к его родителям.

Он немного повернул лицо к Каю:

– Возможно, этот вопрос прозвучит немного по-идиотски, но… кем были твои родители?

Кай приподнял брови, удивленный внезапным личным интересом Хёну.

– Кошками. Не бакэнэко, – он добавил, прочитав замешательство в распахнутых от любопытства глазах. – Не так уж много кошек в итоге становятся духами, так что… Меня разлучили с ними почти сразу после рождения, поэтому я помню о них очень мало.

– Получается, ты рос сам по себе, без семьи? – Хёну чуть повернулся на его плече и поднял взгляд к потолку. Комнату освещал только крохотный ночник, отбрасывающий на потолок эллипс рассеянного желтого света.

– Нет. У меня была семья. Кай… заботился обо мне. А потом, почти сразу после… – он немного споткнулся и, будто успокаивая себя самого, погладил Хёну по плечу, – после становления меня нашел Тэхо. И моей семьей стал Круг.