Девушки бури и тени - Нган Наташа

30.

На следующий день у Майны едва хватает сил, чтобы выйти из каюты. Мы с Озой прогуливаемся с ней по качающейся палубе. Поначалу она валится с ног, но Лова объясняет это тем, что у неё ещё не развились “песчаные ножки”. На следующий день у неё немного прибавилось энергии, и она даже делает несколько кругов по кораблю, не шатаясь из стороны в сторону. На следующий день она, кажется, быстро набирается сил, помогает по хозяйству на корабле и ест полноценную пищу впервые с тех пор, как мы покинули остров Чо.

Майна присоединяется к нам на палубе за ужином в тот вечер. Это последняя ночь перед тем, как мы доберёмся до лагеря Амалов, и общее настроение являет странную смесь радости у Кошачьего Клана и мрачности у нас. Хотя Майна сидит рядом со мной, мы немного дальше друг от друга, чем обычно. Большую часть ужина мы проводим в тишине, слушая, как Лова, Нор и Оза обмениваются историями о том, как их клан сеет хаос по всей Ихаре. Мы едим вкусный сушёный салат из пшеничного булгура и орехов, в котором сочный изюм сверкает, как драгоценные камни.

В конце ужина Лова достает бутылку с какой-то тёмной блестящей жидкостью.

– За выздоровление нашей девочки! – произносит она тост. – И за то, чтобы следующей ночью мы уже спали в настоящих кроватях!

Все делают по глотку и передают бутылку дальше. Я беру её последней и на мгновение задерживаюсь, чувствуя, как все взгляды устремлены на меня. Я знаю: они вспоминают, как я в последний раз пила алкоголь. У меня возникает желание швырнуть бутылку через палубу, посмотреть, как она разобьётся, а содержимое разольётся по деревянным половицам. Вместо этого я делаю глоток и передаю её дальше.

Когда алкоголь согревает меня изнутри, я ощущаю почти мгновенный прилив облегчения. Я и не осознавала, как сильно скучала по такому ощущению, но подавила желание схватить бутылку и выпить ещё.

Хотя Цаэнь наблюдает за мной, он ничего не говорит. Я почти хочу, чтобы он что-то сказал. Я могла бы бросить ему в ответ так много слов, так много мрачных тайн, которые можно использовать в качестве оружия.

После ужина мы с Майной отходим от остальных, чтобы провести церемонию с подвеской, благословляющей рождение Хиро.

– Ты уверена, что достаточно оправилась? – спрашиваю я, когда она ведёт меня на корму.

– Для этого – да.

Мы опускаемся на колени. Она слегка наклоняется, перила здесь ниже, и создаёт ощущение, что мы плывём прямо по дюнам. Там, где лодка рассекает песок, он летит струйками, похожими на жидкость. Громкий шум окутывает нас, создавая барьер между нами двумя и остальными. Это кажется уместным, учитывая, что мы собираемся сделать. Над головой круглая и полная молодая луна. Волны переливчатого света разливаются по пустыне. Звёзды танцуют по небу калейдоскопическими созвездиями.

Майна достает из кармана кулон, благословляющий рождение Хиро. Она держит его бережно, как будто баюкает птенца.

– Я никогда не говорила тебе, какое слово было внутри моего кулона?

Ночной воздух становится прохладным, и я застегиваю воротник мантии, волосы хлещут меня по щекам.

— Майна, ты не обязана...

– Отец всегда говорил мне, что это плохая примета. Я знаю, что так считает большинство ихаранцев. И, возможно, так оно и есть. В конце концов, Хиро рассказал мне, какое слово было у него, и теперь он мёртв, – последнее слово звучит тяжело и уродливо. Она сглатывает, как будто пытается избавиться от него. Звёздный свет наполняет ей глаза, она серьёзно смотрит на меня. – Ты сказала вчера, что устала от того, что я что-то скрываю… Мне это самой не нравится. Я хочу, чтобы ты знала обо мне всё, Леи, потому что моё сердце полностью принадлежит тебе.

Одной рукой она сжимает кулон, благословляющий рождение Хиро, другую кладёт мне на колени. Наши пальцы переплетаются легко, инстинктивно, столь же привычно, как мои лёгкие делают вдох. На данный момент боль от вчерашнего нашего разговора приглушается.

Со вздохом я прижимаюсь к ней – носом к ложбинке её шеи.

Она целует мои волосы. Затем опускает лицо, поворачиваясь щекой к моей.

– Ты когда-нибудь слышала о кинью? – спрашивает она.

– Кинью?

– Иногда в двух кулонах содержится одно и то же слово. Это не так уж и редко. В нашем языке не так много иероглифов, а общи они у гораздо большего числа людей. Но редко встретишь кого-то с таким же словом, как у тебя, тем более что мы обычно не раскрываем свои надписи с благословением рождения.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

Майна отстраняется. Она проводит большим пальцем по кулону Хиро, золотая оправа отражает лунный свет.

– У нас с ним было одно и то же слово. Мы с Хиро были кинью.

Дрожь пробегает по моему затылку.

Она смотрит вниз, её грудь вздымается от медленных, глубоких вдохов.

– Какое? – шепчу я. – Какое у тебя было слово?

Проходит пауза, прежде чем она решительно отвечает:

– Жертва.

Слово тяжёлым грузом повисает в воздухе. Ещё одна дрожь пробегает по мне, на этот раз холоднее.

– Майна, – говорю я, – это не значит, что ты разделишь ту же участь, что и Хиро...

Она переводит взгляд на меня, её глаза сверкают:

– Разве слово означает что-то другое?

Не успеваю я ответить, как она взмахом запястья подбрасывает кулон Хиро в воздух и произносит короткое дао. Шелест волшебного ветра дует от неё, поднимая ей волосы и вызывая дрожь по моей коже.

Происходит вспышка. Золотые символы кружатся вокруг кулона, а он висит в воздухе, как подвешенный. По воздуху пробегает волшебная рябь, и кулон исчезает со вспышкой.

Золотые искры сыплются дождём, а потом гаснут.

Лицо Майны ничего не выражает, такое же холодное и суровое, как в тот день, когда я встретила её.

– Жертва может принимать множество форм, – говорю я, пытаясь скрыть боль в голосе.

Она не подаёт никакого знака, что услышала меня. Спустя долгое время она спрашивает:

– Правда?

Что-то сжимается у меня в груди.

– Когда на мой 18-ый день рождения открылся мой кулон, – продолжает она, – я заплакала. Не потому, что мне было грустно или страшно. Потому что я испытала облегчение. Всё это время я посвящала жизнь только одному, отказывалась от всего, что могла бы иметь, от всех жизней, которые могла бы прожить вместо этого, ради достижения цели своего отца. Когда я увидела это слово, я поняла, что была прав. Это моя жертва. Моя жизнь – за жизнь Короля.

У меня ёкает в сердце.

– Не отдавай ему свою жизнь, Майна. Он её не заслуживает. Твоя жизнь принадлежит только тебе. Борьба с Королём – всего лишь её часть. Зачем жертвовать всем только ради такой победы? Если ты это сделаешь, то в конечном итоге тоже проиграешь.

Она закрывает глаза:

– Когда мы узнали, что он по-прежнему жив, я почувствовала даже какое-то облегчение. Ты можешь в это поверить? Облегчение, опять же, потому что это означало, что в моей жизни по-прежнему сохранялся смысл. Что мне выдался ещё один шанс проявить себя.

– Майна, тебе не нужно никому ничего доказывать: ни своему отцу, ни Королю, ни мне!

Она поворачивается ко мне, её лицо сияет в лунном свете.

– За это я и люблю тебя, Леи. Ты всегда видишь в каждом лучшее.

Я хватаю её за щёки, из глаз текут слёзы:

– Это потому, что в тебе так много хорошего. Ты невероятная, Майна.

Когда она отвечает, её слова – всего лишь шёпот, неровное трепетание, которое уносит ветром.

– Невероятная – это не то же самое, что хорошая.

Той ночью, кажется, впервые за несколько месяцев, мы с Майной занимаемся любовью. Хотя в последний раз это было чуть меньше двух недель назад – ночью на лодке, пересекавшей океан в Китори. Кажется, с тех пор прошла целая вечность. Как будто тогда мы были совсем другими. От прикосновений Майны я всегда чувствовала обновление, её нежность и желание высвобождали во мне свежие запасы энергии, открывали новые резервуары любви и силы, о которых я и не подозревала. Но сегодня вечером её прикосновения меня опустошают. Мы прижимаемся друг к другу, наши губы и тела сливаются воедино, и когда мы отрываемся друг от друга, я чувствую, что меня стало меньше – даже меньше, чем наполовину. Я чувствую себя расколотой, опустошённой, разделённой на части.