Впрочем, наследством он явно не тяготился, хотя по отцу и скучал. Понемногу вникал в дела, предпочитая по большей части оставлять их на немалый штат управляющих. Налаживал отношения с важными людьми и партнёрами, с которыми состоял в одном клубе – в основном за карточным столом или на теннисном корте. И в целом вел привычную жизнь богатого бездельника. Судя по его рассказам о том, как проводит время, удовольствия занимали его гораздо больше, чем работа.
В числе прочего ему достались крупнейшие судоремонтные верфи, морская торговая компания и два пассажирских лайнера – невероятно прибыльное дело. Но он предпочитал кататься на яхте и признался, что разговоры о торговле и перевозках вызывают у него дремоту. В фамильный замок не наведывался с детства, а теперь и вовсе разрешил водить туда туристов, сочтя это забавным. Старинную ткацкую фабрику, на которой его предок когда-то сколотил первый серьезный капитал, он мечтал сбыть с рук, жалея, что дед перед смертью успел взять с него обещание этого не делать.
– Железного нрава был старик дедуля Лессар, да смилостивятся в аду черти над его душой, – усмехался Милош, вспоминая вредного родственника с некоторым даже восхищением. – Над его гробом никто из домочадцев не пролил ни слезинки, боясь вызвать его гнев даже с того света. Он терпеть не мог нытиков. Правда, когда огласили завещание, плакать все дружно расхотели. Разве что от досады.
– Выходит, он все оставил тебе, – кивнула я, отмечая, что мне, возможно, повезло. Если в остальном он не такой же жадный, как в кормежке. – Или у него был единственный сын? У тебя что, нету братьев и сестер, хотя бы двоюродных?
Ляпнула – и спохватилась, что Николина должна была все это узнать еще до свадьбы. Вон, только что про какую-то толстую тётку говорили, с которой она точно знакома. Однако мой муженёк внимательностью явно не отличался и продолжал как ни в чем не бывало.
– После оглашения завещания можно считать, что нету, – хохотнул он безо всякого сожаления. – Но для нас с тобой это и к лучшему. Не станут докучать. Скучнейшие люди все эти дядюшки, тётушки, кузены... Только и норовили залезть к старику в карман и сделать все возможное, чтобы другие не залезли. Видела бы ты, как они вокруг него увивались. Готовы были день и ночь перед ним на задних лапках плясать.
– Только ты один сохранил гордость и не плясал. И за это получил награду, – предположила с нескрываемым ехидством. – Или просто был его любимчиком?
Всегда поражалась таким вот семействам, где за лишнюю копейку норовят друг другу горло перегрызть. Родственники, а хуже злейших врагов. Хотя в моей родне миллионеров не было, как знать, может сама вперёд всех вокруг умирающего старого брюзги увивалась бы.
– Дорогая, ты мне льстишь. Меня он называл не иначе как позором рода. Или божьим наказанием. А, ну и бездарным олухом, конечно. В любимчиках, если к старику вообще уместно применить это слово, у него был мой отец. Его он считал единственным толковым из всех нас. Я же считался при нем чем-то вроде бесполезного довеска, которого терпели в доме лишь чтобы под надзором держать. Оба давно махнули на меня рукой как на совершенно безнадёжного и все, что от меня требовалось – заключить выгодный брак.
– Ну уж. Не надо так себя унижать, – проявила я вежливость, пропустив мимо ушей слова про брак. Милош отмахнулся изящным движением руки.
– Это ведь не я так считал. Напротив, по мне каждый человек – личность, и весьма спорно, кто достоин большего уважения: сухой деляга, ненавидимый даже собственной семьёй, или очаровательная цветочница, дарящая прохожим свою улыбку.
– Да ты романтик, дорогой.
– А у тебя неожиданно острый язычок, дорогая. Куда делась та скучная благовоспитанная ханжа, на которой я несколько часов назад женился? Или потеря девичьей чести настолько повлияла на твой рассудок?
– Фу, не за столом же! И вообще, прекращай. Год ещё будешь об этом вспоминать? – изобразила я недовольную гримасу, пряча за ней панику.
Судорожно перебирая в памяти все, что мне говорили на том свете. Можно ли рассказывать правду о том, кто я есть, или как-то себя выдавать? И что будет, если выдам?
Как ни пыталась, вспомнить конкретных указаний по этому поводу не получалось. Наверное, их и не было. Значит, ничего страшного, иначе сказали бы... Но как отреагирует Милош? Вряд ли обрадуется.
Тем временем он удивленно смотрел на меня, не пытаясь заполнить неловкую паузу, и ждал ответа.
9.
Наконец я обрела дар речи. Возможно, ответ придумала не лучший, но больше медлить было нельзя, и так слишком долго тупила. К тому же всю жизнь разыгрывать из себя Николину Ризман, бывшую монашку, я все равно не собиралась. Да и не вышло бы.
– Понимаешь ли, дорогой, в чем дело, – начала я нарочито капризным голосом. – Я между прочим не в монастыре родилась. Я при живых папеньке с маменькой росла балованной и ни в чем отказа не знала.
В последнем я сильно сомневалась. Возможно, в отчем доме малышку Николину строили не хуже чем на плацу, запрещали лишний раз рот открыть и били линейкой по пальцам. Но Милош не станет проверять. И я решила: врать – так на полную.
– Довольно с меня благочестивого ханжества, и муштры, и строгости, когда все на свете запрещено и глаз поднять не смеешь. В пансионе этого наелась.
А вот жалкой пародией на завтрак не наелась. Даже в первом приближении. Надеюсь, муженёк не собирается целый день за мной хвостом ходить. Надо бы проинспектировать запасы, хозяйка я или кто!
Кстати, да.
– Я теперь не какая-то сиротка из монастыря, а супруга уважаемого человека, хозяйка дома, и слово мое что-то да значит... Ты ведь уважаемый человек?
– В определенных кругах, – пробормотал Милош, глядя на меня так, словно впервые увидел. – Какая пламенная речь! Признаться, теперь и не знаю, чего от тебя ждать. Мне о тебе говорили совсем другое, да я и сам убедился... Поверишь ли, даже немного робел перед лицом воплощённой добродетели с застегнутым наглухо воротничком.
– Извини, если разочаровала, но не желаю больше притворяться. Хватит с меня, я взрослая самостоятельная личность.
– Ни в коем случае! Скорее наоборот, я рад. Я как-то уже пытался объяснить: наш брак тебя совершенно не обременит, но тогда ты не пожелала и слушать. А без этих своих ужимок кажешься разумным человеком, с которым можно договориться, – неожиданно деловым тоном заявил он. – Предлагаю нам обоим жить как привыкли и друг другу не докучать. Хорошо, если в обществе будем время от времени появляться вместе, но и на этом не настаиваю. Все равно в свете известно, что наш союз договорной. Кое-кто даже считает его мезальянсом...
Он запнулся и вновь окинул меня взглядом. Мне показалось, что в его прекрасных карих глазах на миг промелькнула тщательно скрываемая неприязнь. Неужели голубки успели поссориться?
– Намекаешь, что это я так считаю?
– Прости, если сделал неверные выводы, но ту скорбную физиономию, с которой ты вчера приносила себя в жертву на алтарь нашего брака, я еще долго не смогу забыть. "Вы вправе требовать этого, и мне не от кого ждать защиты. Ведь вы не только оплатили это право, но и засвидетельствовали его перед богом и людьми..." Сам удивляюсь, что после таких слов остался на что-то способен.
– Это что же, я такое сказала? – спросила, вообразив, как эту фразу высокопарно произносит девушка, которую вижу в зеркале. Выходило вполне правдоподобно. Ей даже шло.
– Ну не я же, – проворчал Милош.
Он дулся. Ещё бы, хуже только врезать коленом по причинному месту. И ещё была уродливая ночнушка до пят, скрывающая что только возможно. Волосы, стянутые в тугую косу. Смиренная бледная физиономия с выражением, будто ее на казнь ведут.
Брр. Действительно, то, что он при таких вводных ухитрился исполнить супружеский долг, вызывает что-то вроде уважения. Зря я на том свете так презрительно про его темперамент отзывалась. Муж-то у меня, похоже, ого-го. Самец!
