Заслуженная пышка для генерала дракона (СИ) - Юраш Кристина

Я подала флакон кучеру. Он открыл. Принюхался. — Пахнет… магнолией.

— Теть Оль, — послышался жалобный голос из кареты, — я в кустики хочу…

Я осмотрелась. Вой становился заунывней. Протяжней. Ближе.

— Вы же не пойдёте в кустики? — послышался встревоженный голос Марона.

— Да ты что? С ума сошёл? — фыркнула я, поглядывая на другую сторону кареты. — А вдруг там клещи?!

Глава 14

— Так, кто у нас собирается в туалет? — спросила я, открывая дверь кареты. — Понятно! Ну, пойдём! Нужно трое!

Две стояли, расправив юбки и прикрывая стесняшку, пока остальные ждали своей очереди. Я встала спиной — как живой щит. Как тётя Оля. Как легенда.

— Я не могу, — послышался голос Спарты. — Тут господин генерал! Мне очень стыдно и неловко!

— Господин генерал находится по другую сторону кареты! — заметила я, слыша, как они возятся с кучером, клеем и колесом. — Он чинит! Он не смотрит!

— А вдруг он смотрит… — прошептала Спарта.

Я посмотрела на звёзды. На полную луну. Вздохнула.

— Ты на него посмотри, — сказала я. — Что он там мог не видеть у женщины? Он — дракон. Он всё видел. Всё. Всегда. Стыдиться надо не красивых мужчин, а жалких, кривых, перекошенных худосочных удодиков, для которых это — впервые. Так что давай, не стесняйся. Я тоже хочу!

— Готово! — послышался голос кучера. — Ну, не знаю, сколько продержится… Но, думаю, до постоялого двора докатимся. Надо пробовать! Вроде бы застыл!

— В карету! Поехали! — скомандовала я.

Я быстро собрала чемодан, впихнула его на крышу (на этот раз — с чувством, с толком, с расстановкой) и уселась в карету, кутаясь в чужой плащ, как в одеяло после битвы.

Мы ехали осторожно. Не спеша. На каждой кочке — дружно молились. Я понимала: к рассвету мы станем колесопоклонниками и основателями новой религии. Святой покровитель — колесо. Молитва — «Не ломайся, не ломайся, не ломайся…» Жертвоприношение — один флакон клея для грудей в месяц.

— Слышите, как воет! — крикнул кучер. — Причём всё ближе и ближе… Мне страшно, госпожа!

— Волков бояться — писять возле кареты! — проворчала я, понимая, что мы зверски опаздываем. — И вообще — это не волки! Это психологическая атака!

И вот — вой донёсся так близко, что казалось — всё. Нам крышка. Тут я увидела карету с багажом возле обочины. Такая же большая, как наша. Только позади кареты был прицеп! Двое здоровых мужиков что-то чинили между прицепом и каретой. А вокруг них — девушки. И… мадам Пим.

Терпеть не могу эту худую кочергу в накрахмаленном воротничке, с прической в виде чьей-то задницы, увенчанной розочкой. Она стояла, как дирижёр на гастролях ада.

— Девочки! Репетируем ещё раз! — заметила мадам Пим, взмахнув рукой. — С фа!

Снова поднялся вой — хоровой, многоголосый, с элементами оперного фальцета.

Я усмехнулась, глядя на генерала, который с явным недоверием смотрел на мадам Пим и её хор.

— А что они делают? — спросил Марон.

— Отгоняют от кареты, — заметила я, досадуя, что эта идея не пришла ко мне раньше. — Поют на частоте, которая отпугивает волков, конкуренток и… здравый смысл. Как видите, господин генерал, здесь у нас настоящая война. Не на жизнь. А на смерть.

Глава 15

Мы ехали очень медленно. Слишком медленно. Слишком осторожно. И где-то спустя час — брысь! — нас лихо обогнала карета мадам Пим вместе с ее массивным прицепом. Вот у кого все не поместилось! А у тети Оли все влезло! С развевающимися шторами. С девочками, машущими из окон и посылающими нам воздушные поцелуи. С кучером, который специально поднял облако пыли, как будто это — не дорога, а театр абсурда. И с мадам Пим, которая, высунувшись из окна, крикнула:

— До встречи на выставке, дорогуша! Надеюсь, вы успеете… хотя бы… переодеться!

Она оставила нас далеко позади. Как всегда.

Кое-как, скрипя, стуча и молясь всем богам, мы докатились до Грисвала — одного из крупнейших городов Лисмирии. Город кипел. Город шумел. Город дышал выставкой.

А мы — едва дышали.

Еще через двадцать минут мы докатились до «Золотой Подковы» — постоялого двора, который я бронировала три недели назад. С депозитом. С обещанием «лучших комнат с видом на площадь». С гарантией, что «места будут, даже если придёт сам король со своим двором».

Но, как оказалось, король не приехал. Зато раньше нас прилетела мадам Пим. И перебила цену. В три раза.

— Мадам, — оправдывался толстый пожилой трактирщик, утирая пот со лба, как будто он только что пробежал марафон от моего взгляда, — я… я не виноват! Она приехала раньше вас! С каретой, с чемоданами! И с золотом! Что я мог сделать? Я же не герой! Я — трактирщик!

Я смотрела на него.

Долго.

Молча.

С выражением лица человека, который прикидывает: сколько лет дают за убийство трактирщика и чем кормят в королевской тюрьме?

— …Вы могли не брать деньги, — прошептала я, уже предчувствуя, что все катится псу под хвост. — Вы могли вспомнить, кто бронировал первым. Вы могли посмотреть в мои глаза и понять — там ад. Но нет. Вы выбрали золото. Хорошо. Запомните: я — не прощаю. Особенно — тем, кто сдаёт комнаты мадам Пим.

Он сглотнул и развел руками.

— …Может, в подвале? — предложил трактирщик. — Там… сухо. Почти. Девочки у вас непьющие… Просто там бочки с вином и…

— Да, чтобы я послезавтра на выставку вывела детей подземелья, — сказала я. — Без румянца! С ужасным цветом кожи! Чтобы нас завернули, сказав, что мы чахоточные! Нет уж, спасибо! Тем более, что не хватало девочкам простудиться! А у вас там холод, сырость и крысы! Тем более, что пьющей от такой жизни могу оказаться я! Так что… искушайте!

Мне хотелось убивать.

В глазах таких же несчастных, как я — с чемоданами, с надеждой, с последними монетами — я видела сто процентов понимания и ноль процентов осуждения. Они тоже надеялись хотя бы на подвальчик. И ведь кому-то он достанется!

Нет! Никогда! Я не буду останавливаться вместе с мадам Пим в одном трактире! Я вспомнила девушку, которую возила в год назад. Вспомнила яблоко в ее руке, которым ее угостила добрая мадам Пим, и сжала кулаки. Не нашлось доброго принца, который поцелуем разбудил бы несчастную. Да и кто будет целовать уже посиневшие губы с пеной у рта?

Глава 16

Кареты, словно сельди в бочке, теснились друг к другу, не оставляя пространства. Протиснуться между ними казалось невозможным, а уж открыть дверь — и вовсе роскошью.

Лошади громко ржали, кучера, погрязшие в хаосе, ругались матом, бросая проклятия и выкрикивая имена. Их голоса, наполненные яростью и отчаянием, эхом разносились по улицам.

Служанки сновали туда-сюда с тазами, спеша обслужить гостей. Одни несли платья, другие — коробки с драгоценностями. На выставку съехались не только пансионы, но и богатые, знатные семьи со своими дочерьми. Их дочери, одетые в роскошные наряды, украшенные драгоценностями, были нарасхват. Эти цацки на корсетах говорили о том, что невеста завидная, отборная, достойная того, чтобы вести ее под венец.

Воздух был пропитан запахами: жареного мяса, пота, духов и отчаяния. Люди суетились, пытаясь успеть все до последнего момента.

Все понимали — это не бал.

Это — битва. Не на жизнь, а на смерть.

— В «Лунном олене»? — спросила я у кучера уже почти без надежды.

— Битком, — кивнул он, указывая рукой на переулок, в котором стояла очередь из карет. — Я уже сходил, спросил. Там даже на лестнице спят. Один мужчина — на перилах. Говорит, удобно.

Я попыталась улыбнуться, но это вышло натянуто.

— В «Танцующей курице»? — спросила я, чувствуя, как внутри всё сжимается от безнадёжности.

— Там ещё хуже, — ответил кучер, его голос стал мрачным. — На столах спят, под столами. Один купец — прямо в салате, говорит, «так удобней». Представляете?

— Врешь! — бросила я, не сдержавшись.

— Вот вам зуб! — он поднял руку, демонстрируя свои крепкие зубы. — Не вру! На мешках с салатом, в каморке, пока его дочка на перинках нежится!