Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина

— Как устроюсь на новом месте, заберу вас, — пообещала клятвенно.

Скорее всего, этих двоих мне отдадут с криками радости. Мир и Мар не слушались никого кроме меня. А одну особо ретивую гостью, утверждавшую, что она с кайранами на короткой ноге, и вовсе цапнули. Визгу было…

— Вейра Кайш, — тихо позвали из-за двери кайранной.

Сюда прислуга не совалась. Кайраны не любили шума и посторонних, подпускали к себе только хозяев и кайранщика.

Потрепав напоследок меховые шкуры, притворила дверь и вышла во двор. У пологого входа мялась старая нянька Дана и Дафны, которая одновременно выполняла в доме функции няньки, экономки, дворецкого и главы тайного сыска. На вид ей было под девяносто, и она много лет преданно служила баронам Кайш, как когда служили ее отец, ее дед и ее прадед. Я признавала ее заслуги и держала при себе, но не доверяла ни на грош. Если бы не Берн, я бы выставила ее за околицу сразу после знакомства.

У меня с ней было перемирие, но, как я теперь понимаю, вооруженное. Не могла такая серьезная тетка не знать о шашнях моего супруга.

— Вы хотели мне что-то сказать? — спросила любезно.

Старуха окатила меня внимательным взглядом, но промолчала. Глаза у нее сделались колючими, зрачок встал огоньком.

Я прекрасно понимала, что она жаждет напакостить мне напоследок. Бедная женщина восемнадцать лет соблюдала нейтралитет и теперь по-бабски хотела короткого, но искрометного возмездия.

— Когда вы уезжаете, вейра.… Вейра.

Ну вот. Тоненький укол. Мы еще не разведены, а она уже лишила меня имени Кайш.

— Сегодня, — невольно глянула на браслет с камушками времени и добавила: — Скоро.

Нянька нахмурилась, завозилась в пристроечных кустах, рассаженных вдоль кайранной, и извлекла на божий свет ведро щенят. Штук пять заморышей.

— Сука ваша ощенилась и преставилась, а этих уродов куда девать? — сунула мне его в руки без сантиментов. — Или с собой берите, или утоплю. Кайши таких держать не будут.

Щенки и впрямь были некрасивые. Голенастые, голые, как сфинксы, только глаза таращили, как маленькие жабки. Но основной грех щенят состоял в их печальном происхождении. Вальтарта ценила силу и ценность, а какой толк от дворовой собаки? Ни магических способностей, ни бойцовских качеств.

Не ко двору пришлись. Мордами не вышли.

Прямо, как я.

— Возьму, — сказала коротко. — Принесите мне короб и постелите туда соломы или ветоши, если не жаль.

Старуха помолчала, потом забрала у меня из рук ведро с щенятами и заковыляла прочь, но на углу остановилась:

— Только сегодня увозите, вейре Гроц они не понравились, убрать их требовала. И правильно сделала, это вы, человечка, всяких уродцев в дом нанесли.

Наверное, намекала, что и я сама не удалась породой. Боялась, что первый укор меня не достиг по моему же недомыслию.

По счастью, я все еще пребывала в странном онемевшем состоянии, и была не способна оценить иронию момента, но от мягкой шпильки не удержалась:

— Многим из нас стоит позаботиться о будущем.

И тут же вздрогнула, такой злобой меня полоснул взгляд экономки. Прямо тигрица, а не старая развалина, которая каждый год грозится вознестись на небеса.

Впрочем, о старухе я забыла сразу, как та исчезла из виду. Прошла по саду, вдыхая яркий южный аромат цветов и сырой земли.

«Прощайте, розочки, — подумала с тоской. — Прощайте, лилии, прощай, озерный цвет и веребика.

У ворот остановилась и с изумлением оглядела свой сад, двор, дом, парадное крыльцо, увитое золотым вьюнком с вкраплениями магических огней. Всего ночь назад все это принадлежало мне. Все здесь так или иначе прошло через мои руки. Здесь родились мои дети, здесь я сидела ночами в лаборатории с нашей самой первой подвеской, которая позже принесла первый доход. Здесь гуляла с Берном по ночному саду и целовалась под яблонями.

А сегодня меня выставили за порог. Со мной даже не развелись. Меня уволили в силу бедности функционала. И скоро на мою должность придет другая, более качественная жена, которая также будет ходить по выращенному мной саду, спать с моим мужем, есть за моим столом и пить из моего бокала.

Я была взаимозаменяемой. Я не была для драконов человеком с самого начала. За моей спиной годами велся невидимый поиск более ресурсной супруги.

Свекры давно знакомы с Гроцами, и если Берн влюбился в молодую вейру дружественного клана, их сношени…. то есть, отношения, развивались под мудрым приглядом родителей с двух сторон. И вся их половая… то есть, деловая жизнь являлась лишь прикрытием для влюбленных.

Так.… Отставить язвить и жалить, мне срочно нужны успокоительный отвар, одиночество и крепкий сон.

Я прошла в глубину сада и осторожно нарвала немного лаванды и шалфея, а после, поколебавшись, взяла и немного веребики, которая славилась мощным успокаивающим эффектом.

Умелый человек может из трав набодяжить очень годное успокоительное, а я именно такой человек.

Травы в Вальтарте удивительные, магические, а если в отвар добавлять каплю силы — и вовсе бесценны. Но драконы уделяли им мало внимания. Зачем им крем из вербены, если бонусом к силе любого дракона идут здоровье, молодость и красота.

Мне это чудо было недоступно, так что я не брезговала варить самой себе кремы и отвары. Силу, правда, не вкладывала, жадничала. Берегла для артефакторики. Ее и так чуть, жалко же на траву тратиться.

Позади зацокали копыта и с легким шумом остановился заказанный экипаж, а конце двора показалась старая экономка с коробкой щенят.

Я подобрала выпавшую травку и благосклонно показала куда ставить щенят. Но едва сама ступила на подножку, когда меня неожиданно жестко взяли за предплечье.

Обернувшись, увидела Дана, и в груди все-таки дрогнуло. Сын, первый ребенок, самый любимый, самый доверчивый, который когда-то шагу без меня ступить боялся, обзавелся ледяными глазами и жестокой линией губ.

Он был весь в черном, и полностью сливался с темнотой ореховых кустов у каменного забора. Я его и заметила-то лишь когда он подошел вплотную.

Лицо у него было белое от гнева, а губы подергивались, словно были не в силах удержать слова.

— Ты никуда не поедешь, мать!

Он неожиданно жестко сжал меня за предплечье, и если бы не проклятое онемение, я бы откровенно растерялась. Физически Дан был намного сильнее, да и вырываться было бы глупо и смешно. Ну что я, ребенок.

Поддавшись рывку Дана, я спрыгнула с подножки и аккуратно взяла сына за запястье:

— Ты делаешь мне больно, Дан, — заметила прохладно.

Первая боль пробилась в сердце тонкой иглой сквозь благословенное онемение, и я забеспокоилась.

Реветь белугой, как крестьянка, я просто не могла себе позволить. Не могла позволить себе потерять лицо. На веки вечные в голове отпечаталась потребность держать удар. В конце концов, ударов в моей жизни хватало.

«Заткнись, — подумала с ужасом. — Думать не смей лить слезы или не дай бог чувствовать, что ребенок променял меня на титул и металл».

Дан с удивлением взглянул на меня и, наконец, расцепил клещи, и ко мне мгновенно вернулось блаженное омертвение.

— Тем не менее я уезжаю, Дан.

— С одним чемоданом? — он усмехнулся.

Теперь, когда я вышла из кареты, он почувствовал себя увереннее, и к нему вернулась циничная развязность, свойственная подросткам всего мира.

— Дай угадаю, мать, ты решила проучить отца. Демонстративно собрать пару рубашек, уйти из дома до ближайшей подворотни, и ждать, когда отец примчится за тобой.

Это звучало так глупо, что я не сразу поверила. Потом представила, как я бегу по приозерному городку в поисках подходящей подворотни и пожала плечами.

— Но я не могу уйти до ближайшей подворотни, Дан, — сказала мягко. —Я уже экипаж заказала.

И тут же пожалела о сказанном, глядя, как лицо сына наливается багровым румянцем. У моего идеального, первого в учебе и в учебных сражениях сына был всего один недостаток. Он абсолютно не понимал шуток.

У него был просто-напросто нулевой юмористический потенциал.