Дальше шли ещё осторожнее, останавливаясь при каждом подозрительном шорохе и прислушиваясь. Скоро в воздухе появился лёгкий запах дыма, Ждан обернулся к Цветаве, указал палцем на нос, так лишь кивнула, тоже почуяла.
Лагерь лиходеи поставили грамотно — с одной стороны, не в низине, так что в случае дождя не затопит, с другой, от лишних глаз прикрывает пологий, поросший лесом холм. С другой стороны, к лагерю подступает скальник, отвесно поднимающийся на пять человеческих ростов. По периметру лагеря сделаны засеки, а на паре деревьев Ждан заметил хоть хорошо замаскированные, но всё же заметные «насесты» для наблюдателей, сейчас пустые. Понятно, что всё это не вчера было сделано и не для того, чтобы пару деньков потоптаться и уйти. Похоже, здесь постоянно кто-то находился. Но сейчас из лагеря не доносилось ни звука, лишь видно, как поднимается дым от кострища.
— Что там? — прошептала Цветава, подбираясь к растянувшемуся на земле Ждану.
— Тишина.
—Может, нас заметили?
— Вряд ли. Я думаю, что это Потап Косматьич со своими родственниками постарался.
— Кто?
— Медведи. Наверное, сдержали обещание.
— Надо разведать.
На разведку Ждан пошёл сам, наказав Цветаве, чтобы, предупредила, если заметит врагов, а если что-то пойдёт не так, чтобы не вздумала даже его выручать, а тихо уходила. Правда, по тому, как легко она согласилась, он решил, что не стоит надеяться на обещания, но ничего не сказал.
Лагерь оказался пуст.
Точнее, завален трупами.
Даже у привычного к смерти десятника при виде такого зрелища противно заныло в животе. Похоже, медведи ворвались в лагерь ночью, когда люди, большей частью спали.
Как будто опытные душегубы, они передавили дозорных, пробрались бесшумно через засеки и напали на спящих — большинство трупов валяется под обломками шалашей, один головой упал в костёр, лицо обуглилось и теперь пялится на Ждана чёрной глазницей. Но спали, похоже, не все и кто-то даже смог дать отпор мишкам. Ждан насчитал в лагере двенадцать тел, да ещё трое найденных ранее. Выходит, что сторожей осталось человек пять. В дальней части лагеря он заметил бурую тушу, сначала хотел просто дать дёру не разбираясь, но потом опомнился и решил всё-таки посмотреть. Приблизившись, пригляделся и только головой покачал — один из медвежат-подростков. Видно, сунулся в драку, да получил рогатиной прямо в бок. А вот и владелец рогатины с головой свёрнутой набок ударом лапы. Непонятно, это сам медвежонок перед смертью его так приголубил или подоспевшая мать отомстила за смерть отпрыска.
После общего осмотра, Ждан перешёл к телам. Мужик с рогатиной был ему не знаком, но снаряжён оказался хорошо: кожаный доспех с нашитыми бронзовыми бляхами, бумажная шапка, простёганные штаны. Не ратник, конечно, но зброя гораздо лучше, чем у тех олухов из Рыжего яра. Ещё двое оказались одеты и вооружены схожим образом — кожаные доспехи, копья, топоры. А вот когда он снова приблизился к остаткам шалаша, и присмотрелся к убитым, ему стало нехорошо.
Ближе всех с головой раздавленной гигантской лапой лежал Первослав, хмурый парень из десятка Уйки, рядом изодранные клыками и когтями раскинулись Олег, Деян и Азар из того же десятка. Ещё одного ратника из чуди, лежащего лицом вниз с истерзанной шеей Ждан, нашёл в дальнем конце лагеря, осторожно повернул голову и перевёл дух — не Пятой, Чернек, с ним едва знакомы. Это, конечно, ничего не меняет, но почему-то не хотелось, чтобы старого товарища задрал медведь. Неправильно это — от волкодлаков уберечься, от целой армии стерви уйти, а погибнуть от клыков обычного зверя.
Остальные мертвецы Ждану были незнакомы, он тихо вернулся к Цветаве, рассказал, что видел в лагере. Она выслушала спокойно, лишь спросила:
— Что дальше? К подземелью пойдём?
— Я думаю, такого случая больше не представится, — кивнул Ждан. — Может быть те, кто выжил ночью просто сбежали.
— Надо осторожнее. Восьмерых мы не одолеем.
— Знаю. Посмотрим сначала.
До оврага оказалось не так уж далеко. Видно лагерь ставили с таким расчётом, чтобы не ходить слишком далеко.
Голоса они услышали ещё на подходе к оврагу. Кто-то в голос орал, похоже, от боли, а рядом ещё и ругались двое мужчин. Подобравшись к краю оврага так, чтобы его скрывал раскидистый куст молодой лещины, Ждан аккуратно посмотрел вниз. Цветава устроилась рядом.
Все восемь выживших оказались здесь, и стояли они прямо у чёрного резного камня, всё, как сказала ведьма. Двое из выживших были совсем плохи — у одного от руки осталась только замотанная окровавленными тряпками культя, у второго не было обеих ног, он и кричал всё время. Однорукий лежал без памяти. Ругались стоящие у камня мощный мужик, заросший бородой до самых глаз, и не кто иной, как десятник Уйка из сотни Военега.
— Я тебя слушать не буду, сопляк! Уйду, и никто меня не остановит! — орал мужик, от полноты чувств размахивая руками.
— Ты и твои люди поклялись, — дрожащим то ли от гнева, то ли от волнения голосом ответил Уйка.
— Вот они, мои люди — на куски, порванные лежат! На это мы не договаривались!
— Вам заплатили заранее. Вы знали, что здесь опасно.
— Ничего мы не знали! А клятвы ваши… в зад себе засуньте!
— Со своими клятвами мы разберёмся, а ты свою не нарушай.
— Я уже сказал: я ухожу.
— А с ними что? — палец Уйки поочерёдно указал на орущего безногого и лежащего без чувств однорукого.
— Поступай как знаешь.
Бородатый развернулся и пошёл прочь, но у спел сделать едва ли пять шагов, когда ему под лопатку с глухим хлопком вошёл брошенный нож. Лиходей упал лицом вниз без единого звука, а Уйка, подойдя, спокойно вытащил нож из раны, затем ударил ещё раз под затылок, добивая, и развернулся к раненным. Спустя несколько мгновений крик раненного оборвался, а затем нож полоснул по горлу последнего покалеченного татя. Уйка вытер нож об одежду мертвеца и, повернувшись к остальным, бросил:
— Оттащите их подальше, а то опять зверьё приманим.
Трое сорвались выполнять поручение, на месте остался лишь один Пятой мускулистый, огромный даже для чуди, он хмуро наблюдал за происходящим и не торопился подчиняться приказам.
— Тебе что-то непонятно? — вперив в него взгляд, поинтересовался десятник. — Иди помогай другим.
— Мне всё непонятно, — прогудел великан-чудь.
— Договаривай.
— С каких это пор мы душегубами стали и начали людям в спину бить?
— Это не люди, — Уйка презрительно сплюнул. — За деньги на что угодно готовы.
— Мы с ними хлеб ломали. Не по правде это.
