Костёр и Саламандра. Книга третья (СИ) - Далин Максим Андреевич

— Я просто никак не могу всё это до конца понять, — призналась я.

— Скоро наступит мир с Перелесьем, — сказала Виллемина. — Это ты понимаешь, милая моя Карла? Мы получим как минимум хорошую передышку — и сможем собраться с силами. Остался последний рывок: тебе надо встретить послов. С тобой будет прекраснейший мессир Валор, который всё знает, так что встреча не составит труда… А как чувствует себя мессир барон Чистоводский? Насколько я могу судить, ему лучше?

— Ты запросто можешь обрадовать Мельду, — сказала я. — Ланс пришёл в себя. Выглядит он ужасно, но это пройдёт, ему нужно только отлежаться и отъесться. Зато он похож на себя и говорит здраво… Честно говоря, я думала, что он того… сошёл с ума от пыток. Нет, пронесло — видимо, это было действие проклятия, а не безумие.

— Превосходно, — сказала Виллемина. — Лучше и ждать было нельзя. Вы с мессиром Валором представите мессира барона послу и его свите. Даже если наш бедный друг мессир Ланс будет чуть-чуть не в себе — не страшно. Насколько я поняла мессира Валора, барон — единственный выживший пленный такого серьёзного ранга?

— Я не знаю, — созналась я. — Если Валор тебе так сказал, значит, так и есть: наверняка он общался с пленными.

— Превосходно, — повторила Виллемина. — Вот вы и покажете мессирам перелесцам, как адские прихвостни страшными пытками пытались вырвать у юного прибережского аристократа согласие предать свою семью, страну и корону. И вообще… не стесняйся, дорогая, покажи им всё. В подробностях. Если у их газетёров будут светописцы — позволь им сделать светокарточки всего, что они захотят запечатлеть. Полагаю, они пробудут на вашем объекте до подхода наших передовых частей. Там будут медики, алхимики и некроманты, привезут ещё еды, медикаменты, одежду — в общем, помогут несчастным пленным прийти в себя, чтобы вместе с нашей армией вернуться домой. Но тебя я жду в столице вместе с послами. Жду тебя, мессира Валора, мессира Ланса и нашего драгоценного Клая. Вас будут сопровождать кавалеристы, на всякий случай и для пущей убедительности. И я попросила бы проводить прекраснейших мессиров послов теми самыми непростыми дорогами, которыми шёл эскадрон… по крайней мере — по возможности. Я бы хотела, чтобы они увидели собственными глазами как можно больше.

— Ну вот, — сказала я. — Знаешь, мне проще договориться с демоном, чем с этими всеми… газетёрами, послами и прочей… это самое… почтеннейшей публикой.

— Бедная Карла, — ласково и лукаво сказала Вильма. — У меня нет сердца, я безжалостна, я снова отправляю тебя в бой с чудовищами. Но ведь это именно потому, что у тебя есть опыт и ты умеешь побеждать чудовищ.

— Прекраснейшая государыня мне просто льстит, и всё, — сказала я. — Беспардонно. Льстит. Потому что этих чудовищ я не умею.

Виллемина молитвенно сложила руки:

— Ах, дорогая, это последний бой нашей войны, мы с тобой должны его выиграть. Нам надо победить окончательно — и закрепить эту победу. Милая моя сестрёнка, тебе не придётся туго шнуроваться, блюсти этикет и даже быть с ними особенно любезной. Я скажу больше: если ты на них наорёшь — это не помешает делу, уверяю тебя. Может быть, даже пойдёт на пользу. И не позже чем через три-четыре дня ты уже будешь в столице — и забудешь этих дипломатических монстров навсегда, как кошмарный сон.

Я невольно улыбнулась:

— Ну что же мне остаётся! Хорошо, я буду себя вести, как старик-гид на развалинах языческого капища в Голубых Гаванях. Если мессиры соблаговолят поглядеть налево — они увидят обломок той самой стены, на которой была легендарная фреска с Морской Девой. Если мессиры присмотрятся — вот, пятка Девы даже уцелела под грузом лет…

Вильма звонко рассмеялась, так что даже вскочила и гавкнула дремавшая рядом с зеркалом Тяпка.

— Идеальный тон, дорогая! Вот так и говори с ними. А я наберусь терпения — и буду ждать тебя, как рассвета после долгой ночи. Мы молодцы.

Теперь ты поспишь, хотела сказать я, но тут за зеркалом послышались лёгкие шаги, и я услышала тихий голос Друзеллы:

— Государыня, прошу меня простить, но вы распорядились срочно сообщить вам, когда прибудет мессир Броук…

Вильма порывисто вздохнула. Она уже была совсем живая в неживом теле.

— Прости меня, сестрёнка. Мне надо бежать. Это очередное настолько важное дело, что оно не терпит даже пяти минут.

— Ты когда-нибудь спишь? — вырвалось у меня.

— Мы с тобой когда-нибудь выспимся, цветик, — улыбнулась Вильма. — Когда будем старенькие, будем носить кружевные чепчики… и научимся вязать носки и варежки. Удачи тебе, леди-рыцарь!

— И тебе, — успела сказать я.

И зеркало погасло.

Мне больше ничего не оставалось, кроме как вздохнуть, свистнуть собаку и пойти обсуждать положение с друзьями. Мне не хватило Вильмы. Мне хотелось жаловаться Валору на свою горькую судьбу. Мне хотелось обнимать Клая. Но я понимала, что всё это не те действия, которые могут привести хоть к какому-то годному результату.

Поэтому я просто сказала:

— Значит, так. Валор ведь всем рассказал, да? Делать нечего, придётся как-то принять этих упырей — и с дипломатическими целями сделать вид, что они вовсе не упыри.

На том и порешили.

25

Самое обидное — что они добрались только на следующее утро. Больше чем через сутки. Хуже всякой улитки.

Я бы истерзалась ожиданием, но положение спасло то, что было абсолютно некогда. Навалилась невероятная куча дел, которые необходимо было переделать срочно, — и мы все сбились с ног.

Во-первых, с пленных явственно спало проклятие. Я сходу заметила уже утром: даже самые измождённые теперь не выглядели дряхлыми стариками, каким-то образом к ним мало-помалу возвращалось украденное время. Надо думать, что оно просачивалось из тех, кто это время воровал, подумала я. Что-то мне подсказывало, что мы ещё узнаем немало интересного, — и это даже заставляло смириться с необходимостью общаться с гнусными перелесскими газетёрами.

Хоть эти гады наверняка до переворота писали страшные гадости про нас, про мою Вильму и вообще про Прибережье. А теперь будут изображать трогательных птенчиков, знаю я.

Но неважно. Наши пленные приходили в себя — и, очнувшись, вспоминали, что давно голодны, ранены… Интересная штука: пока они потихоньку умирали — им уже было всё равно, все чувства притупились. А теперь жизнь в них возвращалась — и боль вернулась, и все обычные человеческие неприятности и неудобства. И из печальных призраков пленные превратились в живых солдат, которые жаловались на боль в ранах, ворчали, что еда на складе у железки уцелела, а почти всё спиртное оказалось в той части, где был взрыв, что и еда воняет дымом, но хорошо, что есть хоть такая… Ждали медиков. Валор, Дингл, который в другой жизни был военфельдшером, и двое диверсантов, взявшихся помогать, пытались в меру сил облегчить раненым это ожидание. Ещё до моей беседы с Вильмой вампиры, оказывается, перекинули через зеркало посылку от Ольгера, у наших санитаров-добровольцев теперь были обезболивающий бальзам, очищающая сыворотка, которой полагалось промывать гноящиеся раны, мазь от ожогов и много бинтов — целое богатство, но всё равно оказалось мало.

Во-вторых, мы с Клаем, Хельд и призрак Индара все вместе разгребали весь кошмар в штабном корпусе плюс разбирали артефакты, архив и прочее имущество Хаэлы. Страшно грязная была работа, я с удовольствием бы перевесила её на кого-нибудь другого. Но у диверсантов, несмотря на блёстки Дара, не хватало сил, а Валор был слишком занят с живыми, которым его помощь важнее. Волей-неволей пришлось возиться со всей этой мерзостью.

Нам неожиданно очень помогал Хельд. Мы ему, конечно, рассказали, что сюда едут перелесцы заключать мир с нашей королевой. Хельд вдруг пришёл в восторг и ажитацию.

— Да что вы говорите! — причитал он в полном экстазе. — Как, вы говорите, зовут этого маршала? Норфин? По всему похоже, что достойный человек! Надо же, и в Перелесье попадаются настоящие военные и аристократы, даже удивительно!