Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

— Новая жиличка меня беспокоит только.

— И чем же?

— Старовата. Как бы не померла и не стала таскаться за мной. А я ведь мужчина инетерсный, видный, хоть и мертвый. Но ко всему прочему я женатый, знаете ли. И мне не до всяких… бабушек, пусть даже с маникюром и прической, как у императрицы. Тем более, у нее даже кота нет. Что за женщина может быть в ее возрасте без кота? Это не просто неприлично, но даже подозрительно.

Карпович всё никак не унимался, пока мы поднимались по лестнице. Газету он прижал к груди, будто это был отчёт в канцелярию, и продолжал рассказывать обо всём, что видел и слышал.

— Ах да, совсем забыл! — он вдруг хлопнул себя по лбу. — Сегодня с утра к барышне заходил ваш водитель, из семьи Чеховых. С коробкой в руках, аккуратненькой такой, перевязанной лентой. Передал Арине Родионовне — и был таков. Даже чаю не попросил, представляете?

Я приподнял бровь. Водитель, коробка, лента… Всё это подозрительно напоминало один из тех сюрпризов, что любит устраивать бабушка.

— И что было дальше? — спросил я, хотя и так уже догадывался.

— Затем барышня закрылась. И я не стал входить, как мы с вами и договаривались. К тому же, как я понял, она тоже меня стала видеть. Теперь так просто уже и не зайдешь в гости. Сразу заприметит, — скорбно сообщил призрак. — Но по ее восхищенному шепоту я понял — подарок ей пришёлся по душе.

Мы как раз подошли к её двери. Я постучал, и она почти тотчас отворилась.

Арина стояла на пороге. И я понял, что Карпович ни словом не обманул: коробка явно содержала нечто большее, чем простой аксессуар. На девушке было торжественное белое платье с аккуратным синим кружевом по скромному вырезу декольте, тёмно-синий пояс подчёркивал талию, а перчатки того же оттенка делали образ завершённым и строгим.

Но главное — это были украшения. Я узнал их сразу: фамильный гарнитур Чеховых, сапфиры и бриллианты, которые бабушка берегла для особых случаев. На Арине они смотрелись так, словно всегда принадлежали ей. Синие камни переливались в утреннем свете, ловя каждый луч, и делали её ещё светлее, ещё прекраснее.

Я на мгновение задержал дыхание. Осознал, что это знак. Софья Яковлевна, не сказав ни слова, сотворила настоящее чудо: теперь все, кто увидит Арину, будут знать, что она официально моя невеста.

— Павел Филиппович, — робко улыбнулась девушка, — вы вовремя.

Я кивнул, всё ещё не находя слов. Лишь отметил про себя, что бабушка умеет расставлять акценты лучше любого оратора: иногда одно ожерелье говорит громче всех клятв.

А Карпович довольно хмыкнул у меня за спиной, точно тоже понял скрытый смысл происходящего.

Я сделал шаг ближе, и пальцы сами нашли девичью руку. Тёплую, лёгкую, будто созданную для того, чтобы держать её в своей ладони. Затем слегка наклонился, почти коснувшись губами её перчатки.

Арина улыбнулась, но не смутилась, как бывало раньше, а наоборот, проявила неожиданную смелость. Она аккуратно потянула меня за руку ближе к себе, и её глаза сверкнули таким светом, что на секунду весь мир вокруг перестал существовать. Девушка привстала на носочки, и я ощутил её осторожное, едва уловимое прикосновение к уголку моих губ.

— Я так рада, что вызвала у вас именно такую реакцию, — прошептала она, и в её голосе прозвучала игривая нотка. — Раз вы потеряли дар речи, значит, я выгляжу действительно достойно.

Я не выдержал. Все мои попытки сохранять хладнокровие рухнули в тот миг, и я вернул ей поцелуй. Уже не робкий, а настоящий, полный всего, что не успел и не смог сказать словами.

Когда мы отстранились, дыхание сбилось, сердце колотилось так, будто собиралось пробить грудную клетку. Я прикрыл глаза и выдохнул:

— Ближайшие пару лет мне будет очень… сложно.

Девушка не отстранилась. Наоборот, подняла руку и мягко коснулась моей щеки. Её пальцы показались горячими сквозь перчатку, но в этом прикосновении было столько обещания, что я едва удержался, чтобы снова не притянуть её к себе.

— Мы справимся, Павел Филиппович, — тихо сказала Арина, и в её голосе не было ни тени сомнений.

Она смотрела прямо в мои глаза. И я понял: да, мы справимся со всем вместе.

Мы шагнули из квартиры в парадную, и прохладный воздух привел меня в чувство. Но сердце всё равно продолжало стучать как-то судорожно.

Арина шла рядом, держась чуть ближе, чем обычно, и платье её тихо шуршало при каждом шаге.

— Вам тяжело дышать, Павел Филиппович, — заметила Арина, бросив на меня внимательный взгляд. — Или это я вас так напугала?

— Напугали? — я усмехнулся, стараясь говорить спокойнее. — Это было слишком мягко сказано. Вы меня буквально разоружили.

— Тогда я довольна, — сказала она с лукавой улыбкой и чуть прижалась к моему локтю, будто проверяя, не дрожу ли я.

Сапфиры и бриллианты сияли при каждом движении: ожерелье, серьги, браслет. Всё смотрелось настолько органично, будто эти украшения всегда принадлежали ей. И я уловил в себе неожиданное чувство: не тревогу, а удовлетворение. Радость от того, что теперь весь мир увидит её именно такой: не просто секретарем, не просто девушкой из аристократической семьи.

— Вы так смотрите, — заметила Арина, чуть улыбнувшись, — будто видите меня впервые.

— Возможно, так оно и есть, — ответил я. — Вчера вы были моей невестой только для нас двоих. Сегодня вы будете ею для всего высшего света.

Она задержала взгляд, в котором отразились и смущение, и гордость.

— И вы довольны этим?

— Более чем, — сказал я, и в моем голосе не было сомнений. — Пусть все знают. Пусть гадают, обсуждают, осуждают или завидуют. Главное, что теперь никто не посмеет поставить под вопрос, кто вы для меня.

Мы вошли в кабину лифта. Арина поправила синий пояс на талии и тихо добавила:

— Софья Яковлевна всё устроила так, будто это было заранее задумано.

— Она мастер в таких делах, — усмехнулся я. — Один гарнитур говорит громче сотни слов. Теперь каждый, кто увидит вас, поймёт, что вы часть семьи Чеховых.

— А вы… не боитесь, что для кого-то это прозвучит слишком громко?

Я серьёзно взглянул на Арину Родионовну.

— Нет. Наоборот. Я хочу, чтобы весь город знал. Чтобы ни у кого не осталось ни малейших сомнений.

Она тихо выдохнула, и в её улыбке появилось то самое тепло, из-за которого я чувствовал себя почти беззащитным и одновременно всемогущим.

Мы вышли во двор. Машина уже ждала у ворот, водитель почтительно распахнул дверцу. Я помог Арине сесть в салон, и сам устроился рядом с ней..

Машина вскоре мягко замедлила ход и остановилась у самого порога высокого здания. Каменные колонны на фасаде возвышались так торжественно, будто сами участвовали в церемонии и были не менее важны, чем гости. На лестнице уже толпились слуги и распорядители в строгих костюмах.

Я помог Арине выйти. Её белое платье с синей отделкой засияло ярче, когда на него упал солнечный свет. Сапфиры вспыхнули так, что ближайшая дама вуалью прикрыла глаза, чтобы не выглядеть случайной свечкой на фоне люстры.

К нам почти сразу подошёл распорядитель. Это был высокий мужчина с лицом, которое словно было создано для того, чтобы смотреть строго и уважительно одновременно. Он протянул руку.

— Ваш пригласительный, мастер Чехов.

Я вынул конверт, который успел помять в кармане и передал мужчине. Тот мельком взглянул на бумагу, и выражение его лица смягчилось: теперь к уважению прибавилась капля почтения.

— Прошу, пройдите внутрь, — сказал он и слегка поклонился. — Вас уже ожидают.

Мы с Ариной обменялись коротким взглядом, и я повёл её по ступеням.

Внутри здание встретило нас пышностью, от которой даже Виноградова ахнула бы и принялась подсчитывать расходы. Стены украшали гербы старинных семей — цветные щиты, вышитые на тканях, сияли золотом и серебром. Над всем этим возвышался императорский герб, так что сразу было ясно: кто в этом зале главный.

По обе стороны коридора стояли высокие вазы с живыми цветами. Здесь были лилии, розы, редкие орхидеи. Аромат был такой густой, что казалось, будто попал не в парадный зал, а в цветочную оранжерею, где заблудились все парфюмеры столицы.