Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— А он много о себе воображал, Гончая-то, — прокомментировала Тория.

Её факел осветил красивое бородатое лицо, искусно высеченное в камне. Стенки саркофага украшалии изображения кораблей с развёрнутыми парусами и различные морские мотивы, демонстрирующие не менее впечатляющее мастерство обращения с долотом. Калим Дреол не утруждался, сооружая себе склеп, но, по-видимому, постарался украсить гроб, хотя ему никогда не суждено было его занять.

— Готова? — спросил я Торию, положив руки на край крышки. Тогда мы с ней криво улыбнулись друг другу, от того, как странно было оказаться в том самом моменте, к которому мы так стремились, но никогда по-настоящему не ожидали, что он наступит: когда мы найдём настоящее, истинное сокровище.

— Только бы там не оказалась очередная связка ёбаных карт, — проворчала она, наваливаясь на мраморную плиту.

Крышка сдвинулась только после того, как мы втроём так долго на неё налегали, что заболели руки. Она, скрежетнув, сдвинулась, а затем, после очередного толчка, соскользнула с гроба. Я остро почувствовал облегчение, когда рельефное изображение упало с саркофага, но не разбилось о мягкую землю склепа. Пускай крышка и являла собой свидетельство тщеславия, но эта вещь была слишком хорошо сделана, чтобы заслужить такой случайный вандализм.

Тория вздохнула и опустила факел, освещая внутреннюю часть гроба, где заблестело чистое золото и засверкали драгоценные камни. Древние монеты и украшения грудой лежали на дне каменного ящика, из которой здесь и там торчали небольшие статуи из бронзы и нефрита, украшенные жемчугами.

— Тут столько всего, — сказал Уилхем, озадаченно глянув на Торию, — и ты до сих пор не пришла сюда забрать это?

Она неуютно поёрзала и настороженно посмотрела в мою сторону. Я сообщил совету Леаноры, что местонахождение этого сокровища обнаружилось среди бумаг Гончей, посчитав это более правдоподобным объяснением, чем рассказ, что меня привели к нему во сне, насланном каэритской ведьмой.

— Гончая записал это в своём журнале шифром, — объяснил я. — Который не поддавался расшифровке, пока не пришёл я.

Уилхем в ответ спокойно кивнул, но я не понял, убедило ли это его. К счастью, он не стал задавать вопросов дальше.

— Для полной оценки этих богатств нужен глаз поопытнее моего, — сказал он, поднимая из гроба горсть крупных золотых монет. — Но не сомневаюсь, что теперь нам хватит средств оплатить три армии, не то что одну.

— А ещё это жуткое искушение, — добавила Тория. — Особенно когда твоя компания — кучка разбойников.

— Бывших разбойников, — поправил я, хотя и понял, о чём она. — Мы соберём четверть этого, а ты отвезёшь её в Тарисаль и преподнесёшь принцессе-регенту вместе с моими комплиментами. А ещё скажи ей, пусть берёт корабль и немедленно везёт сюда войско.

— Мы ещё не провели переговоры с каэритами, — заметила она. — Ты не хочешь подождать их?

— А они уже разрешили нам остаться, — сказал я, поворачиваясь к лестнице.

— Откуда ты знаешь? — спросил Уилхем.

— Они знают, что мы здесь, и не убили нас. — Я пошёл по ступенькам, но остановился, чтобы добавить: — Пока.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

«Морская Ворона» отправилась со следующим приливом под темнеющим небом, предвещавшим шторм. Тот послушно начался с наступлением сумерек — с моря налетели сильные, разрушительные порывы ветра, обрушившие на берег густые завесы дождя. Свободная рота ютилась в своих палатках, пока ветер не сорвал их с колышков, заставив отступить под крышу замка Дреол. Чтобы облегчить их страдания от сырости и тесноты, а также успокоить любые воровские наклонности, я вручил каждому из них по золотой монете из сокровищницы Гончей. Реакция оказалась на удивление разнообразной. Фалько и другие Йолланды широко раскрыли глаза от благодарности, Адлар и Джалайна лишь слегка заинтересовались, а Тайлера самого озадачило отсутствие у него жадности.

— Было время, когда я перерезал бы всем горло за каждую, — пробормотал он, хмуря брови и побрасывая монету. — А теперь не знаю, на что потратить одну.

— Считай её пенсией, — посоветовал я. — Никакие войны не длятся вечно.

Тайлер не очень-то весело хмыкнул и положил монету в карман.

Реакция Квинтрелла оказалась самой примечательной, главным образом из-за его странной неспособности её скрыть. Я отчётливо увидел это, когда он уставился на монету, которую я ему протянул — чистейшее выражение неприкрытой алчности, какое я когда-либо видел. Поймав мой взгляд, он тут же постарался скрыть свою эмоцию, выдавив небрежный смешок и заявив о желании сохранить безделушку до конца жизни, как память о днях борьбы со злой королевой. Раньше я не считал его слишком жадной душой. Двуличный, конечно, и вряд ли заслуживающий доверия, но в этот раз я впервые по-настоящему разглядел наёмника, скрывавшегося под всем его обаянием. Это заставило меня задуматься, почему я позволил ему остаться с нами. Поскольку Лорайн отказалась поднять оружие против Эвадины, укрывать и дальше её раскрытого шпиона казалось глупостью. Но, хотя менестрель и не был бойцом, он стал неотъемлемой частью нашей роты. Остальные ценили его музыку и дар находить смешное даже в самые худшие времена, что, как я теперь понял, было очередным притворством. Квинтрелл путешествовал по миру, прикрываясь фасадом очарования, как и подобает шпиону. Но если шпиона я ещё мог терпеть, то профессионального лжеца, погрязшего в жадности — совсем другое дело.

Я добродушно рассмеялся и, продолжая улыбаться, наклонился и прошептал ему на ухо:

— Только подойди к склепу, и я тебя убью.

Тянулась ночь, по стенам замка хлестал порывистый ветер, а рота устроилась как можно удобнее и пыталась уснуть. Люди бок о бок разложились по полу в своих одеялах и спальных мешках. Ветеранам из них удалось поспать, как и Йолландам, для которых это трудно было назвать тяготами. Другие беспокойно ворочались и бросали тревожные взгляды на окружающие стены из старого камня, на которые снаружи обрушивались удары бушующего шторма.

Что касается меня, то я не пытался заснуть, заняв позицию на лестничной клетке. Я не мог угадать источник своей уверенности в том, что любая попытка заснуть скоро будет прервана, но не сомневался в этом. Поэтому не сильно удивился, когда сквозь буйные завывания ветра прорвался звук очень громкого голоса.

— ЭЛВИН ПИСАРЬ! — громыхнул он, подняв большую часть солдат роты, которые тут же потянулись к оружию, а голос продолжал на каэритском: — Тащи сюда свою ишличен тушу!

— Спокойно, — сказал я Тайлеру и остальным солдатам, которые начали вооружаться. Я встал и спустился по лестнице, готовясь к предстоящему противостоянию. Остановившись перед Джалайной, я тихо передал то, что могло оказаться моим последним приказом: — Оставайтесь здесь. Не выпускай их наружу.

Вдову это явно не убедило.

— Я пойду с тобой, — сказала она, поднимая свой боевой молот.

— Нет! — Я схватил рукоять её оружия, заставив опустить. — Что бы ни случилось, не пытайтесь с ними сражаться. Если они отрубят мне голову и станут играть моими внутренностями, вы не будете делать ничего. Слышишь?

От грубости моего тона она ощетинилась, но в ответ сдержанно кивнула.

Дверной проём башни мы закрыли палаточным полотном, и потребовалось некоторое время, чтобы его снять, после чего я вышел и обнаружил, что разглядеть ничего невозможно из-за проливного дождя. Отплевавшись, я натянул капюшон на голову и различил огромную фигуру, стоявшую на входе в за́мок. Эйтлишь сегодня был без одежды и стоял обнажённым во всей своей гологрудой чудовищности, зажигаясь белизной при каждой вспышке молнии. Я боролся с паническим желанием отступить, призвать роту к оружию и самому спрятаться на вершине башни, пока они будут противостоять его гневу. Позорная мысль, но не буду отрицать, что обдумывал её на мгновение дольше, чем следовало. Однако бывают столкновения, которых не может избежать даже самый худший трус. Мне было за что ответить, и я знал, что от наказания не уйти.