Костёр и Саламандра. Книга третья (СИ) - Далин Максим Андреевич

Я заглянула в часовню. На перевёрнутом снарядном ящике под образом сидела великолепно сделанная кукла, изображающая трогательного мальчишку. Я вошла и села на пол рядом с куклой — и под руку мне подсунулась Тяпка.

Я смотрела в тёмные зеркальца кукольных глаз — и понимала, как устала за эти дни. Как за целую жизнь.

27

Ричард в ту ночь ничего особенно весёлого не рассказал.

— В столице совсем худо, — говорил он, сидя на пороге часовни и глядя в ночное небо. — Грустней всего, что мы, конечно, ничего успеть-то не можем, леди Карла. Там за день накуролесят — ночью не разгрести… не поле боя, нет раненых. Одни трупы. Ладно там — у Хаэлы особняк рядом с площадью Роз, с ажурными такими балкончиками… так всех её челядинцев, алхимиков её, переписчиков, которые в библиотеке рецепты, говорят, искали чернокнижные… всех развесили на этих балкончиках… Дверь суриком залили — вроде как кровью. На окнах понаписали ругательств — тоже суриком. Но то — Хаэла.

— Хочешь сказать, не у одной Хаэлы? — спросил Клай.

— Маршал Норфин, говорят, с её же балкончика разговаривал с народом, — мрачно сказал Ричард. — Что, мол, король Рандольф был упырь, королева Ларда, наследник, другие дети, вдовствующая королева — всё, мол, упырьё. Кровь у людей пили, служили аду. А толпа внизу прямо орала: «Упыри! Упыри! Смерть им всем!» Жандармы кое-какие вещички Хаэлы притащили, показывали людям. Человеческие головы сушёные, руки сушёные… Серую тварь в банке… люди блевали, орали… Во всех газетах светокарточки: маршал Норфин, а рядом жандарм с головой, через которую атласная ленточка продета…

— Они все теперь охотятся за чернокнижниками? — спросила я. — Да?

— Они — за чернокнижниками, — кивнул Ричард. — А чернокнижники огрызаются, насколько хватает духу. Среди них ведь и с Даром попадаются, что бы об этом ни говорили… Я слыхал, один положил жандармов, что за ним пришли, человек десять — и смылся, ищут. В итоге теперь они сперва стреляют, потом разбираются…

— Охо-хо… — пробормотал Авис. — Жуть-то какая…

— Это среди людей, — сказал Ричард. — Но и в Сумерках не плоше того. Мы все понять не можем, куда подевался Эрнст — и с ним его обращённые, самые близкие. Все, что с Хаэлой были связаны. Вы ж понимаете, друзья дорогие: я всех чувствую, мы вообще, сумеречный люд, своих чувствуем. А тут… даже прислушиваться… жутко. Будто в полную темень они ушли, но не окончательно. Всё равно как за углом стоят, ждут чего-то.

— Никогда о таком не слышала, — призналась я.

— Это да, — сказал Клай мрачно. — Это новое и нехорошее.

— Нехорошее, — подтвердил Ричард. — Сумерки вроде как раскололись. Аж больно. У вас-то, на побережье, ещё ничего, а у нас… и живой день словно больной, и Сумерки больные. Пока только в столице, но ведь не надолго же… Непременно, я так полагаю, по всему Перелесью разойдётся, а то и Заболотье с Девятиозерьем захватит. Всё адом пропитано насквозь.

— Ты только не думай, что мы уйдём домой, и всё, — сказала я. — Мы поможем, чем сможем, Ричард.

Он только вздохнул.

— Да что, леди Карла, дорогая… война-то кончилась, теперь всякий о себе печётся. Небось, у вас и дома будет дел целый воз…

Я возмущённо замотала головой, а Клай сказал спокойно, грустно и очень здраво:

— Ты же понимаешь, Ричард: это даже не перемирие. Это так… передышка между боями. Скорее всего, ненадолго. А потому очень важно, чтобы мы с тобой были на одной стороне.

— А мы и так на одной, — Ричард устало улыбнулся. — Мы, значит, — и ад. Маршал Норфин вряд ли попадёт на адскую сторону… так что теперь уж невесть кто в мире живых начнёт драчку с адом, значит, в союзниках. Не Святая Земля же. Эти ни в жизнь не ввяжутся.

— Как знать, — сказал Клай. — Вампиры, я слышал, будущее предсказывать не умеют — и я не возьмусь.

Клай и Ричард тихонько проговорили, я думаю, целую ночь. Я сама не заметила, как заснула, — а проснулась в часовне, на давным-давно знакомом тюфяке, под той самой плащ-палаткой. За крохотным окном брезжил серенький рассвет. Авис заваривал травник — и по всей часовне пахло пряными травками и мёдом.

— Доброе утро! — сказала я громко, чтобы все услышали.

И на меня немедленно напрыгнула Тяпка, а за мою занавесочку вошёл Клай с большим пакетом.

— Доброе утречко, леди-рыцарь, — пропищал он фальцетом. — Это я, ваша камеристка. Государыня прислала за вами мотор и вот эти тряпочки. Разъезды верхом на костяшках прекращаются до особого распоряжения: вас ждёт дворцовый протокол, моя бедная леди.

— Злыдень! — фыркнула я. — Злорадствуешь?

— Разве что самую малость, — ответил Клай невозмутимо. — Потому что ты поедешь в моторе, а не со мной, и потому что тебе форма идёт. Ты в ней…

— Что я в ней?

Я развязала ленточку. Платье было зелёное, правильно зелёное, без кринолина, коротенькое — новая мода, подумала я. Мода военного времени. И чулки, и нижняя рубашка, и панталоны, и туфельки. И мой черепаховый гребень.

— Ты в ней моя, — сказал Клай.

— А без неё я чья? — спросила я с досадой. — У меня волосы, наверное, до сих пор воняют адом.

— Это неважно, — сказал Клай. — У нас просто такая работа.

— Твоя работа — моя камеристка, ты сам сказал, — сообщила я. — Вот и приступай, раз меня ждёт дворцовый протокол. Помоги мне зашнуроваться.

— На этом платье же шнуровка спереди, — удивился Клай.

— А какая разница? — хмыкнула я.

Ладно, мы оба понимали, что это всё совершенно неправильно. И Клай не мог меня поцеловать, зато я могла. И он был привязан на два Узла, поэтому вообще не должен бы ощущать мои поцелуи, но…

— Между прочим, мы в часовне, — сказал Клай.

— Ну и что? — удивилась я. — Таким тоном сказал, будто мы здесь демона вызываем.

— То есть тебя вообще ничего не смущает? — удивился он в ответ. — Наставник Авис за занавеской, например?

Это я забыла. Чуть не сгорела от смеси Дара и смущения — и вывернулась у Клая из рук. Начала одеваться так быстро, будто сама была солдатом, поднятым по тревоге. Никакая я не монахиня, ни тёмная, ни светлая. Я — некромантка.

И, как все некроманты, сумасшедшая. С вывихом и креном. И влюбляться я, видимо, всё-таки умею. В мёртвых.

И Клай — тоже некромант. Мы друг друга стоим.

Он мёртвый. Он фарфоровый и каучуковый. Его руки — это металл и кости. Ладно бы я любила бы лишь его душу — но я ведь люблю и его искусственное тело, которое помогала собирать по частям. И фарфоровую маску, которую сама лепила.

Сумасшедшая.

А его всё это и не смущает. И более того: Клай тоже некромант. И его это тоже цепляет, потому что он тоже псих ненормальный, что было понятно с самого начала.

Потом я пила травник с Ависом, у которого было прекраснейшее расположение духа, а Клай сидел на подоконнике и смотрел, как я пью травник и ем рыбный пирог. Смотрел, как дилетант из клуба живописи — на модную картину: ах, просто глаз не отвести!

— Ещё стихи почитай, — хихикнула я, просто не выдержала.

— Да запросто! — Клай переплёл пальцы, закатил глаза и выдал патентованным тоном светского франтика: — Вы такая манэрная, вы такая истомная…

— Почему все фарфоровые — как люди, а ты — как зараза?! — закричала я.

— Прости, леди-рыцарь, — сказал Клай смиренно. — Видимо, я просто счастлив, а потому хочется прыгать и скакать. Я больше не буду.

— Вот интересно! — возмутилась я. — А кто будет?

— А можно я вас обвенчаю, дети Божьи? — спросил Авис.

— Нет! — тут же сказали мы слаженным дуэтом.

— Карла продала семейное счастье, — со вздохом сказал Клай. — Мы уже пытались надуть судьбу… хотели Долику и Дорина забрать себе… Но вот видишь, святой человек: нельзя нам детей, даже чужих детей забрать — и то нельзя. И рисковать Карлой я не могу. И вообще — я же мёртвый. Я просто её фарфоровый ослик — и только, — и покачал головой, вперёд-назад.

— Думаете, это грех, наставник Авис? — спросила я.

Взяла руку Клая и лбом ткнулась в холодную ладонь. Кости и металл.