Мулен Руж - Ла Мюр Пьер

Граф вздрогнул, почувствовав, что чья-то рука коснулась его плеча.

– А, день добрый, Дудовиль! Вы помните моего сына, Анри? Я представлял его вам в Лурю. Вот, приучаю парня к парижской жизни. А вообще мы идем с ним сегодня на «Конкур-иппик».

Анри вскочил и учтиво поклонился.

Герцог улыбнулся ему, потрепав по щеке, перекинулся парой фраз с графом и с непринужденным видом продолжил свой путь.

Минуту спустя у их столика остановился еще один господин. «Быстрее! Встать и поклониться!»

– Это большая честь для меня, господин…

Потом отец снова оставил его, чтобы почтить своим вниманием знакомых в дальнем конце зала. Через несколько минут он вернулся.

– Видишь вон ту даму в длинных белых перчатках? Это Сара Бернар, мой мальчик. Она здесь со своим последним… м-м-м… со своим кузеном!

Что ж, судя по всему, все не так сложно. Нужно просто сидеть за столом, потягивая херес. Мимо то и дело проходят друзья и знакомые, останавливаются, обмениваются приветствиями. Можно и самому подойти к чьему-либо столику, поцеловать ручку даме, обменяться любезностями со знакомым господином, после чего снова возвратиться на свое место. Отпить немного хереса. Потом какой-нибудь еще знакомый задержится возле твоего столика…

– Ну что ж, пора в клуб. Время обеда, – объявил граф, взглянув на часы. – Ты, наверное, уже проголодался.

В гостиной Жокейского клуба тонко пахло воском, старым деревом и гаванскими сигарами. Пожилые услужливые официанты беззвучно скользили между столиками – точно облаченные в ливреи призраки. После десерта граф привычно заказал рюмку коньяка.

– А теперь, мальчик мой, – экспансивно объявил он, осушив большой широкобедрый бокал, – у нас остается время только на то, чтобы переодеться. И вперед – на скачки!

Огромное и безвкусное здание Дворца промышленности было выстроено на Елисейских Полях специально для Всемирной выставки 1855 года и представляло собой чудовищное нагромождение статуй, гипсовых карнизов и колоннад. Дабы оправдать существование подобного монстра, власти города поспешили найти постройке достойное применение, приспособив его для проведения Салона картин и скульптуры французских живописцев, или просто Салона – большого светского события и вожделенной мечты тысяч художников. Здесь также проводились выставки скота, благотворительные распродажи, патриотические собрания и, наконец, очень престижный конный турнир «Конкур-иппик».

– Внимательно наблюдай, как всадники берут препятствия, – наставлял граф Анри, когда они оказались в просторном зале с огромными окнами во всю стену, приспособленном под арену, и направились к ложе, зарезервированной специально для членов Жокейского клуба. – На наездника можно выучиться, а вот дар преодоления препятствий на коне дается человеку от рождения. Гляди, как они подаются вперед, когда направляют лошадь на препятствие!

Они заняли места в ложе, и граф начал настраивать бинокль.

– Это целое искусство. Нужно уметь помогать лошади, как бы самому поднимать и переносить ее через препятствие. Однажды я заключил пари, что смогу на своей Жуно перемахнуть через фиакр, и, ей-богу, мне это удалось!

Тут он внезапно замолчал, увидев в бинокль привлекательную даму, одиноко сидящую в ложе напротив, по другую сторону арены.

– Ты посиди здесь, – заторопился граф, – а мне нужно сходить проведать нескольких друзей. – Он огляделся и окликнул невысокого пожилого толстяка из первого ряда, что-то увлеченно зарисовывавшего в блокноте. – Господин Пренсто! Будьте так любезны, приглядите, пожалуйста…

Старик даже не обернулся, и тогда граф позволил себе повысить голос:

– Эй, господин Пренсто! Будьте любезны… – Он раздраженно передернул плечами. – Черт побери! Глух, как пень! Вот что, Анри, иди сядь рядом с ним, но говорить даже не пытайся. Помимо всего прочего он еще и немой. Вон, посмотри, как он рисует. Этот старик замечательно изображает лошадей. Именно поэтому мы разрешаем ему сидеть в ложе клуба. А я зайду за тобой по окончании турнира.

Господин Пренсто приветствовал Анри радушным кивком. По всей видимости, старик не был избалован общением и был рад любой компании. Первым делом он протянул Анри блокнот с карандашными зарисовками лошадей, и вскоре они уже ощущали себя старыми знакомыми, бойко общаясь на языке улыбок и жестов.

Для Анри это был незабываемый день: духовой оркестр играл бравурные марши, лошади грациозно брали препятствия, шли рысью и галопом. А когда судьи вручали жокеям серебряные кубки и прикрепляли розетки из ленточек лошадям на уздечки, зал гремел аплодисментами. Старый художник продолжал невозмутимо рисовать, даже не подозревая, какой вокруг стоит шум.

Через некоторое время сосед достал из кармана блокнотик.

«Хочешь порисовать?» – написал он.

Анри с готовностью закивал.

Пренсто моментально протянул ему альбом. Анри тут же начал рисовать двух лошадей, идущих рысью в упряжке. Глухонемой художник наблюдал за ним со снисходительной улыбкой, которая очень скоро сменилась откровенным удивлением. Еще несколько мгновений он недоверчиво смотрел на мальчика.

А затем дрожащей рукой выхватил из кармана блокнот и поспешно написал: «Ты замечательно рисуешь!» – слово «замечательно» он подчеркнул несколько раз.

Это было первое, что Анри сообщил матери тем вечером – прямо с порога гостиной, стремительно врываясь в комнату и тяжело дыша после стремительного подъема по крутой лестнице. Глаза его восторженно сияли.

– Мамочка! Мамочка! – задыхаясь, выпалил он, забыв даже поцеловать графиню. – Я познакомился с одним стариком – настоящим художником! – который сказал, что я замечательно рисую! Вернее… он не сказал это, потому что не может говорить, а написал в блокнотике. А еще он глухой, вот…

– Боже мой, какой болтун! – улыбнулась Адель, притягивая к себе сына.

Она нежно провела рукой по его волосам, чувствуя, как часто бьется сердце под белой матроской.

– Сначала как следует отдышись и поцелуй мамочку. Ты что, бегом несся по лестнице, а? Вот, а теперь расскажи мне о старике, который не может говорить. И начни с самого начала – с того момента, как я привезла тебя в отель к папе.

Он принялся сбивчиво рассказывать матери обо всех диковинках, виденных им за день.

– Ну, сперва мы поехали в «Пре-Кателан», где был король инкогнито! – с важным видом рассказывал он. – С ним была дама…

– А ты знаешь, что означает «инкогнито»?

Ну вот, всегда она так! Обязательно ей надо поставить человека в тупик разными вопросами! Анри уныло покачал головой.

– Это означает, что человек скрывает свое имя или титул, потому что стыдится своих поступков или общества, в котором ему довелось оказаться…

– Но дама была самая красивая!

– Не бери в голову! – отмахнулась графиня, переводя разговор на безопасную тему. – Итак, чем еще вы занимались с папой?

Анри рассказал ей и об обеде в Жокейском клубе, и о выступлении всадников, и о встрече со старым глухонемым художником.

– И тогда он вытащил из жилетного кармана маленький блокнотик и написал: «Ты замечательно рисуешь»! – И поскольку ему показалось, что на мать сообщение не произвело должного впечатления, Анри поспешил повторить: – Честно-честно, мамочка! И он даже подчеркнул слово «замечательно»!

– Как мило с его стороны, – спокойно отозвалась мать. – И что было потом?

Ну, в общем, после турнира они отправились в заведение Румпельмейера, где он съел две большие ромовые бабы и один шоколадный эклер. Потом вернулись в отель, где отец переоделся в третий раз за день. Он был очень элегантным. А потом отправились ужинать у «Лару».

– Папа заказал фазана и бутылку «Шато-Лафит». Он сказал, что мне нужно учиться разбираться в винах. Это очень важно. И еще! Я должен брать уроки фехтования и танцев. Папа сказал, что это гораздо важней Цицерона. И что книги – это только для женщин.

Ну конечно же, Альфонс, как всегда, в своем репертуаре! Кто еще мог сказать ребенку подобную глупость? Интересно, почему невежды считают своим долгом высмеять ученость и превознести необразованность, преподнося ее чуть ли не как достоинство?