Ворон, каркни на счастье (СИ) - Разумовская Анастасия

«Вот же Котяра! Без мыла везде пролезет!» — полуосуждающе, полувосхищённо подумал Герман.

Эпиложек 7. Я тебя украду

Лунный свет волшебно преломлялся стеклами крыши. Кариолан задумчиво разглядывал статую красивой полуобнажённой девушки. Как живая. Фигура из розового мрамора — не полная и не худенькая, с такими округлыми изгибами, что дух захватывало — выглядела соблазнительно.

Заколдованная ведьмой и преданная мужем…

— Как так можно? — прошептал Кариолан. — Как можно знать, цто твоя измена убьёт и изменить?

Ему показалось, что мраморная дева вздохнула. В душу просились стихи, но Седьмой ворон был лишён дара поэзии, к сожалению.

Статуя была совсем маленькой, высотой, наверное, с локоть, и от того казалась ещё более несчастной и хрупкой. Должно быть, колдовство уменьшило королеву Игрейну. А может, горе. После измены коварного Анри его женщина плакала, плакала и почти вся вытекла слезами.

И сейчас стояла, одинокая, среди вечно зелёных померанцев, забытая всеми, даже дочерью.

Сердце Кара сжалось.

— Я тебя украду, — пообещал он.

Это было новое слово, в грэхском языке не было его аналога. Считалось, что если ты взял то, что принадлежит другому, и этот другой отдал или прохлопал, а потом у него не хватило сил вернуть это себе, то… Чего уж там. Сам виноват.

И, если уж на то пошло, с женщинами было так же. Взять, например, ту же Элис. Это была хорошая девочка, но слишком уж пухленькая. Кару она нравилась… ну как сестра. Но целовать губы не тянуло, а уж всё остальное… Но нельзя ж было позволить Эйдэну украсть жену у Седьмого ворона? Какими бы глазами потом на Кариолана смотрели его люди? А ещё злило, что Третий вроде и не крадёт так, чтобы украсть, а вроде и крадёт. Слишком всё не понятно. И Кар выдохнул с облегчением, когда оказалось, что Элис — сестра. Сестра — это хорошо. Если кто-то украдёт твою сестру и женится на ней, станет братом.

Кариолан посмотрел на нежное мраморное личико, в свете луны казавшееся совсем живым, и снова вздохнул:

— А тебя бы я никому не позволил украсть. Умер бы, но не позволил. Даже если бы ты была моей сестрой… Но хорошо, цто ты — не моя сестра.

Он опустился перед ней на колени и не выдержал, поцеловал. Мраморные губы обожгли холодом и твёрдостью. А потом стали мягкими, раскрылись навстречу, и Седьмой ворон услышал тихий, жалобный стон.

Перед ним сидела полуобнажённая девушка и смотрела на него. От слёз её глаза сияли, точно звёзды.

— Моя утренняя звезда… — прошептал Кариолан.

Девушка испуганно уставилась на него:

— Анри…

— Мёртв. А я жив. Клянусь, я буду тебя берец. И любить. Я увезу тебя туда, где солнце садица в море травы. Я поставлю тебе белый шатёр, расшитый золотом, в моём ойкане. Это будет луцший шатёр во всей орде. У тебя будет столько разноцветных камней, сколько захоцешь. И луцшие жеребцы. И рабы. И…

Она сморгнула.

— Кто ты?

— Твой муж, — ответил он просто.

Игрейна рассмеялась, погладила его по щеке. Обняла и прижалась к нему.

— Увези меня, пожалуйста, — прошептала тихо. — Мне не надо никаких камней, и шатра, расшитого золотом — тоже. Только твоя любовь.

Он не выдержал и снова коснулся его губ. Её мягкая грудь прижалась к его груди, и кровь бросилась Кариолану в голову.

Эпиложек 8. Весна в степи

Орда вернулась в Драконий стан только весной, когда птицы, одуревшие от любви, носились высоко в небе над пряными травами, ныряли в тюльпаны, люцерну, маки, крестовник… Лошади ржали, жеребцы играли перед ними, зло фыркая друг на друга. Ехали, не торопясь, наслаждаясь общением со стариками, жёнами, детьми, со спасёнными семьями. И семеро воронов, обретшие крылья, парили над ордой.

Рарш направил коня по фундаменту не состоявшегося дворца. Мир вернулся таким, каким был до того, как его сожрало Ничто. И всё же не таким. Каган вздрогнул, вспомнив свою первую встречу с Дезирэ, Псом бездны, и тридцать лет, проведённые владыкой мира в состоянии камня. Ему было о чём подумать.

Пёс бездны проклял его, и Пёс бездны избавил от проклятья. Правда, уже другой. А девочка по имени Аврора подарила множество книг. Но главным его сокровищем, вывезенным из Старого города, было не это. И даже не «вечная дружба» с загорными королями.

— Да будет праздник, — провозгласил Рарх, и глашатаи подхватили.

В конце концов, его люди избавились от смерти. Можно и отпраздновать. Пророчество исполнилось, и семеро воронов со своими стаями скоро отбудут каждый в свой край. Вернее, шестеро, ведь Седьмой всё ещё не вернулся из-за гор. И можно будет выдохнуть облегчённо.

Состязания не были самыми запоминающимися в истории — воины устали. С другой стороны — на них никто не умер, и это Рарха отчего-то порадовало.

Ночью, когда лагерь уснул, и каган лежал на плетёной разноцветной дорожке и листал «Справочник по садоводству и огородничеству» — одну из подаренных ему книг, размышляя о строительстве вечного, не кочующего города, полог откинулся и в шатёр змеёй проскользнула фигурка, закутанная в тёмный плащ.

— Не желает ли господин вина? — промурлыкала она.

— Нет, — улыбнулся Рарх и сел, скрестив ноги.

— Может, сочную конину?

— Нет.

— Душистый сыр, жёлтый, как луна?

Фигурка скользнула к нему, заглядывая в лицо.

— Нет, — ухмыльнулся Рарх.

— А что тогда желает великий каган, брат солнца и месяца, повелевающий ветрами и звёздами? — жарко зашептала та.

— Тебя.

Он скинул с девушки одеяло. Медью вспыхнули длинные рыжие волосы. Жадные руки мужчины заскользили по её золотистому телу. Стиснули ягодицы, рванули и посадили верхом. Рыжая ведьма рассмеялась, нагнулась и впилась в его губы страстным поцелуем.

Через неделю вороны уедут. Осталось скрываться лишь семь дней, а на восьмой можно будет открыто заявить фею Карабос своей женой… А пока… пока… Рарх застонал, подаваясь женщине навстречу.

Эпиложек 9. Тяф

Угрюмый лес висельников на склоне Драконовой горы зловеще шелестел листьями, в лунном свете казавшимися толпой чудовищ. Парнишка, привязанный к дереву, потерял сознание, и голова его упала, а волосы свесились, закрывая лицо. Перепуганная девушка только всхлипывала, предчувствуя страшное.

— Пожалуйста, не надо, — продолжала шептать она.

Трое мужчин в грязной, залатанной одежде, делили медяки, найденные в кошельке пойманного паренька. Все элементы костюмов этих людей мало сочетались друг с другом. Роскошный атласный камзол с шерстяными штанами крестьянина, расшитая золотом перевязь на серой блузе из грубого домотканого холста, бархатные сапожки с золотыми шпорами щерили дырки, в которые выглядывали волосатые пальцы.

— Ты, Жуано, неверно считаешь, — нетерпеливо пыхтел тот, который был бородат, и косматая борода его не отличалась чистотой и опрятностью. — Почему у тебя с Сопатым по пять монет, а у меня четыре?

— Не делится потому что. Ничего, на девке отыграешься, — огрызнулся длинноносый молодой парень, прозванный математиком за способность считать до тысячи.

Третий — жирный, словно паук — вздохнул уныло:

— Да ладно вам! Что барону отдавать будем? С ним-то девкой не расплатишься! Эх, не везёт. Не хотят, падлы, по дороге ехать.

Жуано задумался.

— Почему нет? Девка-то чистенькая. Этот, как его, говорил: невеста. Да и вроде кузнецова дочка. Бёгли венчаться тайком. Может, барону понравится? А может, он у кузнеца-то заберёт то, чё с нас не доимал.

— Ты ему это предложи, раз смелый такой…

— Нам ковёр — цветочные поля-а-аны, наши стены — сосны-велика-а-аны, — донёсся вдруг до троицы звонкий жизнерадостный голос.

Жирный вздрогнул, шумно задышал. У него был дважды переломан нос, стоило мужчине заволноваться, и он начинал сопеть. За то и прозвали Сопатым.

— Тише, вы. Может, сейчас и подобьём налог.

Они замерли, вслушиваясь. Весёлый такой девичий голосок. А девицы — что? Правильно. Одни по лесам не шастают.