Перековка. Перевернутое Небо (СИ) - Игнатов Михаил

— За «вот этого» я бы вырвал тебе сердце, но ты бился рядом со мной, ты ценой раны замедлил моего врага, ты слуга моего собрата, поэтому я сделаю вид, что не слышал твоих грязных слов, — перевёл взгляд на меня. — Так, значит, ты и правда можешь спасти моего учителя, но это опасно. Что же…

Райгвар буквально рухнул вниз, не встал, а грохнулся на колени. Охнули Тигры, которые окружали нас, изменилась в лице Ульмания, нахмурился Тизиор.

Райгвар, опустив взгляд, приложил кулак к ладони и хрипло сказал:

— Атрий, я прошу тебя спасти моего учителя.

Я улыбнулся, протянул руку:

— Конечно. Я и собирался это сделать. Вставай.

— Господин, — буквально простонал Пересмешник. — Мой безумный господин, ну зачем? Зачем?

Я криво усмехнулся, не отвечая и делая первый шаг к Кураму, у которого уже не было сил даже говорить.

Странный вопрос. Потому что это моё и только моё. Да и мысль одна есть.

Есть жертва ритуала с расслоением души. То есть я. И эта жертва странной расслоенной души собирается использовать талант лекаря душ.

Может быть, я только что обнаружил свой, уникальный способ перековки?

Что-то я сомневаюсь, что у сектантов так уж много было богов лекарей. Ну, во всяком случае, не больше, чем богов мастеров Указов.

Я прижал свою руку поверх руки Курама и толкнул духовную силу.

Через миг открыл глаза уже внутри его тела.

И впрямь — меч прошёл сквозь сердце. Этот Курам какой-то Монстр, как и тот Риксот, говоривший с пробитой головой. Что за пилюли они тут жрут в сектах, что настолько неубиваемые?

Конечно же, и Курам, и Райгвар оказались правы — такие раны не закрыть несколькими использованиями всего лишь земной техники.

Конечно же, оказался прав и Пересмешник — я сумел выполнить Воды Итреи, но мне пришлось сотни раз сжимать их, шажок за шажком омывая чужое тело и вымывая туман ран. А ещё добавить змеев, которые вычистили тело Курама от чужой ему стихии и прочее и прочее.

Зато когда я отозвал духовное зрение из тела Курама и открыл глаза в настоящем мире, то сам Курам уже выглядел гораздо лучше. Да, белый, словно молоко, но взгляд твёрдый, внимательный, а главное — когда мы оба убрали свои ладони, то на груди Курама больше не было дыры с потоком крови, а была просто дыра, узкая и неглубокая расщелина в плоти, которая больше не разделяла надвое его сердце и не забирала его жизнь.

Я разогнулся, а затем и вовсе встал.

Райгвар тут же подался вперёд:

— Учитель, учитель, как вы?

— Что за глупый вопрос, господин? — хрипло спросил тот в ответ. — Неужели у вас нет глаз?

Я недовольно нахмурился. Вот же вредный старик. Райгвар так беспокоится о нём, а тот в ответ…

Курам потребовал:

— Господин, помогите мне встать.

А уж тон какой. Так точно слуга к господину обращается?

— Да, учитель, — Райгвар подался ещё ближе к нему, протянул руку, добавил духовной силы, бережно подхватывая его.

— Я давно не учитель вам, господин, а ваш советник, — недовольно заметил ему Курам, а очутившись на ногах, и вовсе оттолкнул руку Райгвара, приложил кулак к ладони. — Я благодарю тебя за помощь, Атрий.

Я презрительно процедил в ответ:

— Можешь оставить эту благодарность себе, ничтожество.

Прикусил я язык слишком поздно. Слишком поздно до меня дошло, что я говорю, как говорю, а главное, что я при этом ощущаю.

Пересмешник тяжело вздохнул:

— Да уж, господин. Гляжу, подлечили, так подлечили.

Лейла покачала головой.

Нравится ли тебе, Курам, слышать правду? Ощущаешь ли ты, как качаешься на краю пропасти от ветра событий? Леденеет ли у тебя сердце от этого серого с зеленью взгляда? Сумеешь ли ты отказаться от своей преданности и выжить?

Ведь именно от тебя зависит, как сложится судьба этого красавчика Райгвара и куда шагнёт со своего края пропасти уже он.

За этим будет интересно наблюдать. Как и за тем, как преданность ещё одного человека тянет его и всю его фракцию в пропасть. Глупо, так глупо на самом деле, но так красиво для этих двоих.

— Как мне не нравятся эти морды!

Вирдан с трудом сосредоточился на лице собеседника. Подумал. Ещё раз подумал, всё равно не сообразил о чём он, в чём честно и признался:

— Друг, какие морды?

— Да стражники эти, — скривился собеседник. — Нет, — выставил он ладони перед собой. — Город их, красавцы, вопросов нет, их город, их правила, и я их соблюдаю. Но с чего они мне запрещают куда-то ходить на прогулку? Морды! Вот.

Вирдан поморгал, спросил:

— Куда это тебе запрещают ходить, Фрасс? В левую улитку? Так там нужно быть Властелином.

— Да при чём здесь она? В горы мне запретили вчера уйти. В горы! Что там горы, я буквально на два ли от города отошёл, как меня обратно завернули!

— А! Горы… Так это, у Аранви… — Вирдан запнулся, поправился, — у старшего Аранви там плас…плак… п-л-а-н-тация, — начав по буквам, всё же справился Вирдан, — Снежной Ягоды, — болтнул кувшин, — не чета этому дерьму, что крутит язык. Кто ж тебя пустит туда-то?

— Так Снежная Ягода совсем в другой стороне, — отмахнулся Фрасс. — Я к водопаду хотел прогуляться. А эти морды!..

— Ха! В вокоп… — Вирдан поджал губы, прикусил язык, который вновь начал заплетаться, медленно, с усилием сказал верно. — К водопаду, тем более, не пустят. В той стороне могилы Сломанного Клинка.

— А-а-а! — протянул Фрасс. — Так они в той стороне? Я слышал, что, защищая Исток, погибли люди и из вашего союза.

— Да, у меня б… б… приятель погиб тогда.

— А его тоже там похоронили?

— Не, у этих… — Вирдан огляделся, шепнул из-под ладони, — … бывших орденцев отдельно могилы стоят, дальше. С мич… меч…

— Мечами?

— Точно! С меча-ами, прикинь.

— Ничего себе. Я думал слухи. Так это, — Фрасс подался вперёд, понизил голос, — если могила твоего приятеля недалеко, то может, сводишь поглазеть? Оттуда же видны могилы с мечами? Или морды даже вас к вашим же могилам не пускают?

— Почему не пускают? — обиделся Вирдан. — П-пускают, — щедро пообещал. — Свожу.

— Ох, спасибо, приятель. Прям отпустила злость на этих морд. Давай ещё выпьем.

Вирдан с ухмылкой стукнулся чашей, но вот внутри был полон злого веселья. Этот ублюдок Фрасс что, решил, будто если у него начал заплетаться язык, то он и мозги вином разжижил? Сегодня же шепнёт старшему Тартакалу об этом хитром ублюдке. Пусть им старший Эграм займётся и наизнанку вывернет. Могилы он решил глянуть, гархов выползень…

— Господин. — Занавеску откинула в сторону изящная женская рука.

Аранви оживился, приподнялся на подушках, устроился поудобней, уже скорее полусидя, чем полулёжа.

Между занавесками проскользнула гибкая женская фигурка, танцующей походкой оказалась рядом со столом и медленно повела над ним рукой, скользя пальцами по разводам древесного узора столешницы и оставляя за ними полные чаши.

Аранви потянул носом. По этажу Пагоды, начинаясь от раскрытых по погоде окон, гулял лёгкий ветер, просачивался между ширм, цветущих растений, качал занавески, разделявшие гостей, и доносил до него аромат принесённого вина.

«Неплохо, очень неплохо», — одобрительно кивнул Аранви.

Служанка выпрямилась, подарила ему тёплую улыбку и вновь плавно повела рукой:

— Господин, начнём с самого слабого и нежного. Первое вино местное, родом с западных земель нашего Пояса. Двуединое Лаокское. Традиционное сливовое, чей рецепт неизменен со времён Древних. Склоны холмов фракции Лаок, где растут эти сливы, овеваются сверху ветрами с холодных снежных гор, одновременно подогреваются приходящим с равнины жарким ветром уникальной огненной реки. Из противостояния этих двух разных стихий, сменяющих друг друга два раза в день, и рождается знаменитый вкус Двуединого Лаокского с его жарким, терпким глотком и приятным, чуть холодящим послевкусием.

Служанка поддёрнула рукав, подхватила крайнюю чашу, подняла её перед грудью, отпустила рукав и вывернула вторую руку, на которой появилась небольшая чаша с орехами и сушёными фруктами, подошла к Аранви и изящно опустилась на колени, чтобы ему было удобно дотянуться.