Выбор (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна

— Слов у меня нет, государь. Уж прости, коли не то скажу.

— Ничего, боярин. В жизни еще и не такое бывает, я вот и не думал, что разведусь, и жениться наново не думал. А вот Устю увидел — и сердце запело.

Почти.

Но некоторые подробности никому знать не надобно, не то, что боярину.

— Дозволишь, государь, с дочкой поговорить?

— Чего ж не дозволить? Пойдем, боярин, я тебя сам провожу, ходами потайными. В палатах, чай, на два угла три послуха, а нам покамест шум лишний ни к чему. Не хочу, чтобы Федька чего нехорошего утворил…

Вспомнил боярин, как царевич на Устинью смотрел, да и согласился.

— Ни к чему, государь.

Так потайными ходами и прошли.

Илья по палатам царским шел спокойно. Дошел до покоев Аксиньи, в дверь постучал.

Чернавка выглянула, хотела уж на него зашипеть гадюкой, да только Илья ее опередил.

— Сестру повидать хочу. Боярышню Аксинью.

— Сейчас спрошу у нее, — мигом девка за дверью исчезла. Да Илья и ждать не стал, налег на дверь, да и вошел. А кто их знает?

Не скажет ничего, или просто скажет — отказала. Пусть потом государю жалуются.

Аксинья у зеркала сидела, ожерелье примеряла.

Перед ней целых три шкатулки стояло.

Ожерелья, зарукавья, перстни — все переливается, разноцветными искрами играет… поди, за одно кольцо подворье купить можно. Увидела боярышня брата — подскочила.

— Илюшка? Ты как тут?

— Слухи дошли. Поздравить можно тебя?

Аксинья на брата поглядела, кивнула.

— Можно, Илюшенька. Нужно даже. Я теперь царевичева невеста, я и женой буду.

— Вот и хорошо, так-то. Ты девкам своим прикажи выйти, поговорить надобно.

Аксинья носик сморщила, на девок рукой махнула.

— Вон все пошли!

Те хоть и заколебались, а прочь вышли. Илья проверил, вроде не осталось никого. А, все одно подслушать могут.

Осторожно говорить придется.

— Поздравляю тебя, сестричка. Порадоваться за тебя можно.

— Радуйся! — Аксинья глазами сверкнула. — Я теперь царевной буду! Я, а не Устька!

— Ты. Хорошо ты ей… помогла.

Паузу перед словом Илья выдержал очень выразительную. И на Аксинью поглядел так, что даже до нее дошло. Вмиг надулась девушка.

— Не твое это дело!

— А ты меня выгони, или скандал устрой? Мигом и я скажу, о чем ведаю. Думаешь, после этого невестой царевичевой останешься?

Аксинья только зубами скрипнула.

Верно все.

Ей сейчас надо чище снега быть, белее белого листа бумаги. Мигом перестроилась…. Правда, стиснутые зубы сладко петь мешали, да уж как получилось.

— Илюшенька, да к чему нам ссориться?

— А мы и не ссоримся, Аксиньюшка, любуюсь я на тебя, да слова подбираю. Не думал я, что ты так поступишь. Устя для тебя все сделала, что могла, в палаты царские с собой взяла — добром же ты ей отплатила! Ох, и змея же ты, сестрица!

Змеи Аксинья уж не стерпела. Взвилась.

— Я⁈ Да Устька твоя перед моим любимым хвостом вертела! Понимаешь⁈ Перед Михайлой Ижорским!!! Меня он любить должен, меня, не ее! А он!!! А она!!! Это она, она, гадина!!! Не я! Я ей просто должок вернула!!!

— Вот как? — Илья на Аксинью смотрел даже с брезгливостью, — и давно у тебя эта… любовь — с Ижорским?

Аксинья сообразила, что не то ляпнула, нос вздернула.

— Не твое дело!

— Да неужто? Отвечай, Аксинья, не то за косу тебя потащу! Не бывать никакой свадьбе! Костьми лягу, а все расстрою!

— Ну…. Недавно. С осени, считай.

Илья только головой покачал.

— Аксинья да не нужен Усте Ижорский! И рядом не нужен, и близко не надобен! Противен он ей, я-то знаю!

— Она ему нужна, — Аксинья вдруг сгорбилась, всхлипнула. Больно стало, как тогда. Словно в сердце нож вонзили, и поворачивают его там, медленно, жестоко… — Илюша, он-то Усте и верно, не надобен! А она ему — дороже жизни! Со мной никогда он так не говорил, не смотрел, не любил! Никогда, понимаешь?

— И ты только из-за этого?

— Только⁈ Он мне голову крутил, чтобы про Устьку разузнать! Чтобы к ней поближе подобраться!

— Так на него и гневайся! Устя тут при чем? — Илья хоть сестру и понимал, а все одно — подлость она совершила.

— Оба они виноваты! ОБА!!!

— А Устя в чем? Что не на Востоке живем⁈ Что бабы у нас балахоны не носят? Так и ты б носила, если что.

— В том! Если б ее не было, Михайла бы…

— Даже не узнал, что ты существуешь. И не увидел бы тебя никогда.

— Мне что — еще и благодарить⁈

— Тебе — головой думать! Дура ты, и дурой останешься. Аська, первый и последний раз прошу тебя, откажись от всего этого, поехали домой.

— Ты в уме ли, Илюшенька?

— Аська, не сможешь ты в палатах! Тут не тебе чета змеи ползают! Сожрут — не подавятся!

— Авось, не сожрут!

— Две свиньи, Авось да Небось весь огород сожрали. Аська, не дури. Ты ж ничего не знаешь, не умеешь.

— А Устька твоя умеет?

Илья язык сильнее прикусил. Про кровь волхвов, про рощу и Добряну не время и не место рассказывать было.

— Ася…

— Устинья то, Устинья се, Устя умная, Устя красивая… меня ровно и совсем нет! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Царевной стану — поделом вам всем будет! А Устьке, гадине, особенно!

— На злобе да зависти дворца не построишь. Избушка — и та рухнет, тебя под собой похоронит. Не надо, Ася, не ломай себе жизнь.

Аксинья отвернулась, глазами сверкнула.

— Кончен разговор. Уходи, братец. Когда любите меня — не лезьте в жизнь мою, не стройте препоны счастью.

— Счастью ли?

— То моя жизнь и дело мое!

— Дура ты, Аська.

— Может, и дура. У вас же одна Устька умная….

Илья рукой махнул, да и вон пошел. А что тут скажешь, что сделаешь?

Через плечо дуру перекинуть, да и вон вытащить?

Скандал устроить, крик поднять? Аксинью на весь свет опозорить? А заодно и себя с ней вместе?

Так нельзя. А словами ее убедить никак не получается, слишком ее злоба да зависть гложут, считай, всю сожрали! За что она так Устинью ненавидит? Да кто ж ее знает?

Просто за то, что Устя — есть.

И за то, что Аксинье до нее — как свинье до солнышка. Может, и жестоко, а только каждый на своем месте надобен. И солнышко, и свинья. Когда оба это понимают, все хорошо да ровно идет. А вот когда наоборот…

Не будет тут ничего хорошего. Это уж видно. И Аську сожрут, дурищу. Только и сделать с ней ничего не получится. Свинья радостно визжа, лезет на вертел. И ничего ты с ней не сделаешь.

Совсем ничего…

Боярин Заболоцкий радости своей верить не мог. Едва дышал от счастья.

Две дочери пристроены! Да как!

С небес на землю его Борис спустил.

— Ты, тестюшка, учти, врагов у тебя теперь много будет.

— Государь, так я ж…

— За такую удачу тебя половина Ладоги со света сжить возмечтает. А вторая половина и попробует.

— Государь! Я ж…

— Мне ведомо, что ты не при чем. А вот им?

— А что ж делать мне, государь? — Алексей растерялся даже. Как-то не готовила его жизнь, к такому повороту.

— Мы с тобой это обговорим еще. Я тебя в обиду не дам, но и сам ушами не хлопай.

— Как скажешь, государь.

Борис с Устей переглянулся, головой покачал. Бесполезно…

Сейчас говори с боярином, не говори — счастье ему разум застит, и счастья того слишком много. С ним разговаривать, что с пьяным вусмерть.

В дверь постучали, Илья вернулся.

— Аська меня даже видеть не желает. И никого… дура она!

— Дура, — Устя лицо руками потерла, вздохнула горестно. — Знала б я — никогда бы сюда ее не взяла. Но ведь на лучшее надеялась, мечтала, что она тут себя покажет, на людей посмотрит. А там и жених какой найдется?

— Нашелся, — подвел итог Илья. — Устя, ты себя за это не терзай, она сама выбор сделала. Кто-то родных никогда не предаст, а кто-то — вот.

— Вот… все одно я виновата буду.

— Не будешь. Мы возможности даем, а человек сам по себе выбор делает, — жестко сказал Борис. — Не вини себя. Пойдем, боярин, провожу я тебя, да и домой поедешь. Тебе еще к свадьбе готовиться. Приданого не попрошу, да все одно тебе хлопот хватит.