Ключ к счастью попаданки (СИ) - Машкина Светлана

— Сиротка или обиженная близкими? — предположила я. — Отстань уже, — отмахнулась Феня. — Устала от тебя так, словно поле до заката полола. Больше она со мной разговаривать не захотела, что не помешало надавать заданий. Я послушно перемыла посуду, замочила бельё для завтрашней стирки, покормила птицу и свиней, наносила в хлев воды. К закату я чувствовала себя не лучше Фени. Сил хватило только на ещё один вопрос. — Так что у нас с женихами? Получше Саввы не нашлось на мою неземную красоту? Феня, которая как раз крошила в чугунок овощи на завтрашнюю трапезу, чуть не ударила себя по пальцу ножом. Со злости она отшвырнула нож в сторону, повернулась ко мне. — Я бы тебе сказала, но, боюсь, за косы меня муж оттаскает за мою откровенность и длинный язык! Но завтра, к вечеру, когда он в себя придёт — спроси. Ты смелая нонича, дурная — чего тебе косы беречь, всё равно Савва вскорости проредит. Угу. И я тебя тоже люблю. Но всё равно обидно — знает ведь, что я ничего не помню, неужели трудно рассказать? Думала, что не смогу заснуть, но это был очень трудный день — я уснула сразу, как только голова оказалась на жёсткой подушке. Мамочка моя, чем они её набили? Камнями, что ли? Есть куры, гуси, ещё какая-то птица, среднее между уткой и лебедем. Нечем подушки набить? Вспомнила маму и загрустила. Отца у меня не было, а мама рано покинула бренный мир. Болезнь сожгла её за несколько месяцев. Хорошо, что у меня нет ни сестёр, ни братьев, и некому сходить с ума от страха, перебирая варианты — куда я пропала. Проснулась от стонов Пекаса. Нет, ну чего уж так охать, если всё, что вчера употребил, была твоя личная инициатива? Тем не менее я терпеливо дождалась, пока Феня оботрёт лицо деда влажной тряпкой и напоит его водой. Когда она достала из печи чугунок с завтраком, дед начал издавать подозрительные звуки. — Убери, — прохрипел он. — Сил моих нет!

Пахло, кстати, как обычно — пареными овощами, немного мясом и совсем чуть-чуть какой-то травкой. Подозреваю, что душицей. Пекаса мучал недуг, который мы в офисе называли «финский праздник — похмелянье». Я могла помочь сердечному, но не даром. Едва Феня запихнула обратно в печь чугунок и вышла, я приступила к расспросам. — Деда, а дед, — осторожно начала я. — Скажи, почему мне жениха самого плохонького нашёл? Пекас пошарил рукой по лавке, в поисках то ли хворостины, то ли чего-то тяжелого. Не нашёл — я подготовилась. Даже выбрала время, когда Феня ушла кормить птицу. Меня сейчас тоже не должно быть в доме — поросята-то, с её распрекрасным боровом, тоже голодные. Но я нагло прогуливала работу и мучила Пекаса расспросами. — Дед, скажи, а я тебе помогу, чтобы голова не болела. За дровами к обеду поедешь, — предложила я сделку. Лицо Пекаса удивлённо вытянулось. Он поправил на голове мокрое полотенце (Феня с утра постаралась облегчить ему страдания) и просипел: — Улька, ты мать свою помнишь? — Нет, — честно призналась я. — И отца не помню, сына твоего. Прости, но ничегошеньки в памяти не осталось. Пекас, не вставая с лавки, поднял вверх большой палец. — Воот! — протянул он. — Потому и болтали люди, что ведьма — мать твоя. Теперь верю, что не зря болтали — ты не только лицом в неё, ты, вообще, в один миг перевернулась. Другая стала, чужая, словно тебя заговорили. Пожар-то хоть помнишь? Пожар я помнила, но лучше бы забыла насовсем. Каждое, даже секундное воспоминание отдавалось болью во всём теле. — Ты помочь обещала, — напомнил дед. Я кивнула и полезла в погреб. Свечу не взяла, и так знаю, где искать нужную бочку. В углу, думаю, самом холодной, стояла большая деревянная бочка с солёными огурцами. Я их уже попробовала — очень вкусно. Обожаю солёные

огурцы, сама неплохо солю, потому и Фенины оценила. Не хватает зонтиков укропа, смородиновых листиков и перца, но и без них — очень вкусно. Я нацедила в кружку рассола, принесла Пекасу: — Пей. — Ты чего? Кто же это пьёт? Даже скотине не даём — выливаем, — возмутился дед. — Пей, говорю! Ещё немного полежишь — и мне спасибо скажешь, — пообещала я. Пекас, которому в самом деле было плохо, решился. Первые глотки он делал с трудом, а потом присосался к кружке и с явным удовольствием выпил всю. — Ещё неси, — приказал дед. Я кивнула и полезла в погреб. После второй кружки я потребовала объяснений. — Говори уже про маму, там свинята голодные визжат. А если похудеют? — надавила я. — Чё говорить-то? Слухи одни, — вздохнул дед и расправил бороду. Получше стал выглядеть. Ещё пара часов — и можно за дровами ехать.

Глава 11

Мою мать засватали из дальней деревни, такой дальней, что Пекас не хотел ехать на сватовство.

Отец увидел её на ярмарке и влюбился. Всё с самого начала пошло наперекосяк. Пекас и Феня были против этого брака, но мой отец настаивал. Тогда Пекас сам выбрал сыну невесту в своём селе и заявил, что его решение — последнее и пересмотру не подлежит.

Мой отец, тогда ещё просто его молодой сын, обиделся и ушёл из дома. Нанялся на работу егерем, поселился на дальней опушке.

Шло время, приглянувшуюся Пекасу в невестки девушку выдали замуж. Можно было найти другую, но сын сказал, что никого, кроме своей возлюбленной, женой не назовёт. А если Пекас не даст разрешения на брак, то придётся жениться без разрешения.

— Так можно было? — удивилась я.

— Можно, но опасно. Великие боги могут не дать детей, или наслать беды и болезни. Не любят они, когда дети противятся воли старших, — сказал Пекас.

Единственного сына было жалко, внуков тоже хотелось, и Пекас согласился на брак.

Жену сын увёл жить в избушку в лесу, что было вообще не по правилам. По обычаю молодые несколько лет, а часто всю жизнь, жили с родителями жениха. Или, когда позволяли средства, и большая семья просто не помещалась в одном доме, молодых отделяли. Если, допустим, сыновей было несколько.

Мой отец был единственным сыном, и надежды на самостоятельность не было никакой. Он и ушёл сразу в лесную избу. Такой поворот событий категорически не понравился Фене. Она ждала невестку, хотела увеличить поголовье птицы и площадь огорода, а что тут увеличишь, если женские руки как были в количестве одной пары, так и остались.

Феня потребовала, чтобы молодые вернулись жить в отчий дом. Сын Пекаса готов был к переезду, но здесь привычная программа снова дала сбой — невестка не захотела покидать домик в лесу.

— То есть её мнение учитывалось? — обрадовалась я.

— Ещё чего! Когда баба важные дела решала? Но твой отец её послушал, и они остались. Тебе год был, когда он поехал в город, торговать заячьими шкурами, смолой, берёзовым дёгтем. Зайцев господин всем разрешает бить — плодятся немерено, на поля набеги делают. В пути напали лихие люди. Ладно бы только добро забрали, но сын мой, видимо, отбиваться стал. Они его и не пожалели.

Я зябко поёжилась. Страшно жить в мире, где тебя могу убить за смолу и дёготь. Не думаю, что разбойники польстились на шкуры, раз добывать их мог любой.

Но даже тогда моя мать не вернулась в деревню. Собирала грибы и ягоды, выращивала овощи на небольшом огородике, сушила целебные травы.

— К ней много кто за травками ходил. Мази умела делать: от ожогов, от болей разных, от синяков.

Похоже, мазь от синяков, учитывая местные нравы, пользовалась особенным спросом.

— Пожар случился, когда тебе три зимы было, — вздохнул Пекас.

Столб дыма увидели с проезжающей по тракту телеги. Все знали, что в лесу живёт травница, и сразу поняли, что горит её дом.

Дом полыхал, как факел. В стороне нашли маленькую меня, в грязной рубашонке, зарёванную и перепуганную.

— Тогда много чего говорили, но как загорелось — никто не знает. Одни считали, что мать твоя сама дом подпалила, специально, чтобы с дороги увидели и тебя забрали. Другие говорили, что пожар был случайностью. Скорее всего дверь заклинило, мать сама не смогла выбраться в узкое окно, а тебя выкинула подальше от дома. Ещё думали, что ты во дворе гуляла, когда дом загорелся. Много чего тогда люди набрехали.

— Она погибла в огне? — всхлипнула я.