Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна

Огонек из-под ее пальцев смешливо впитался в грудь сестры, и вдох Полины вышел слегка рваным, будто она вот-вот рассмеется. А вот встать Каролине удалось не с первого раза, пришлось переворачиваться на четвереньки, но зато обратно она тоже шествовала, как королева с испачканными коленями и ладонями. Демьян смотрел на них, на таких разных и таких любящих друг друга сестер, и вновь жалел, что у него нет братьев и сестер, что он один и рос один.

Опустился перед Полиной Игорь Иванович. Прижал к ее груди руки.

— Я так рад, что ты есть, — сказал он дрогнувшим голосом. — Живи, дочка, потому что ты лучшее, что я создал, не ведая этого. И твоя мать очень хотела бы, чтобы ты жила.

Вдох. Раздалось всхлипывание — Марина Рудлог все плакала, да и все девочки стояли с покрасневшими глазами.

И вот Тайкахе махнул Демьяну. И король опустился в угли, приложив руки к груди Полины.

— Живи, — попросил он сипло, — потому что у нас с тобой одна жизнь на двоих, Поля, и без тебя не проживу и я.

Замерцало под его рукой сияние, и сама Поля засияла невыносимо цветами всех великих стихий. Глаза ее задрожали, словно она хотела их открыть… но тут взвыл ветер, и услышал Демьян, как убыстряется биение ее сердца, и с небес потянуло холодом, и свет ее запульсировал быстрее, словно в агонии. И как в прошлый обряд, увидел он с ужасом, что черты ее начинают меняться, словно расплываться, превращаясь в медвежьи.

— Страх тянет ее от тела, — пел-выл Тайкахе, и бубен его бил, стараясь обогнать сердце, привести его к порядку, — боль тянет, обида тянет. Не дает с телом слиться, не дает!

Демьян сжал руки Полины. Угли по кругу начали накаляться — он чувствовал, как обжигает колени.

— Поля, — зашептал он, и запекло глаза хуже, чем пекло кожу, — возвращайся, прошу. Я прошу шанса помочь тебе забыть боль, забыть страх. Я так люблю тебя, Поля, так люблю!!!

Сердце ее стучало все быстрее, и он весь вспотел от страха. Бил барабан, выл ветер, пел Тайкахе. По сторонам от Демьяна огоньками стреляли потухшие костры. Сестры и Стрелковский стояли изваяниями, не смея сорваться с места.

— Я же весь твой, Поля, — прошептал он ей в губы. — Моя жизнь — твоя, и ты наполнила ее радостью и смыслом. Ты хотела троих детей, помнишь? Я дам тебе их, дам все, что только захочешь. Прошу тебя. Вернись ко мне. Дай мне шанс.

Слезы сорвались с его щек и покатились по ее, сияющим, холодным, — и не знал он, что оплакивает сейчас — то, что он с ней сделал или ту жизнь, которая могла бы быть у них, будь он менее самоуверенным, или ее бесконечное доверие, которое он убил, или те раны, которые она так самоотверженно пыталась лечить.

— Без тебя мне будет так холодно, — проговорил он, прижавшись к ее лбу лбом. — Ты — мой свет и мое тепло, Поля.

Взвился огонь, обжигая его — но ему было все равно, потому что он страшнее горел изнутри. Пламя загудело и вновь впиталось в Полину, и огненными дорожками пролегли по ее щекам уже ее слезы, показавшиеся из-под сомкнутых ресниц.

А затем она вдохнула глубоко. И открыла глаза.

Демьян схватил ее, сжал, прижал к себе, уткнувшись ей в шею. Она тоже обхватила его руками крепко-крепко.

— Я тебе говорил, что ты — моя жизнь, Поля? — с трудом выталкивая слова из горла, произнес он.

— Говорил, — прошептала она. — Но повторяй это почаще. Мне нравится. — Она оторвалась от него, огляделась. Улыбнулась сестрам и Игорю Ивановичу, которые то ли плакали, то ли смеялись от счастья, но не смели сойти с места, пока Тайкахе не разрешит. — Все, Демьян, да? Я теперь больше не буду уходить в сон?

Он, не отпуская ее, повернулся в сторону Тайкахе, который снял маску — под ним лицо было совсем мокрым и бледным, и, опираясь руками на бедра, опустился в своих шкурах на землю в двух шагах от них, разглядывая Полину и так, и этак.

— Наклонись ко мне, названая дочь моя, — попросил он. И, когда она это сделала, взял ее за подбородок, заглянул в глаза и что-то прошептал. И с радостью ударил ладонями по коленям.

— Все, эйх! Крепко душа пришита, медвежья жена, крепки нити жизни, что тебя здесь держат! А вы стойте, — прикрикнул он на беспокойно переступающих на потухших знаках сестер и Игоря Ивановича. Окрик его прозвучал не обидно, как от сварливого, но доброго прадедушки. — Стойте, не сходите. Сейчас я стихии тут выправлю, связь с посмертной сферой запечатаю, да каждому травяного меда для удачного завершения обряда налью. Все нужно правильно заканчивать, пташки огненные да человек военный. Начинать-то всякий горазд, а вот правильно закончить…

Он встал, и вновь запылал костер — теперь не поджигал его Тайкахе, а нырнула к сложенным варронтом поленьям бабочка-искрянка. Второй варронт набрал воды из озерца в котелок да на огонь поставил, а Тайкахе над котлом тем пошептал, рукой повел, словно собирая из воды что-то, да темную пыль из ладони на землю высыпал.

— Это чтобы вы от питья носы не воротили, — засмеялся-закрякал он, и на лице Ангелины Рудлог прочиталось явное облегчение.

Добавил он в воду меда из маленького горшочка да настоев разных. Оставил вариться, а сам пошел вокруг Полины и Демьяна снова — там пошепчет, там в бубен побьет, там рукой поведет, там в рот настойки из меха наберет и прыснет. Странные действия в тишине ночного замка, но Демьян, держа в руках Полину, которая с любопытством поворачивала голову за шаманом и переглядывалась с сестрами, ощущал, как успокаиваются стихии, встают на место. И не было уже над замком двух божественных фигур, только яблоками пахло и медом от котелка. И умиротворение опускалось на всех под деловитое, усталое, хлопотливое бормотание-пение шамана.

Травяной мед Тайкахе остудил, просто сняв котел с огня и подув на него — варево сразу перестало парить. А затем шаман налил напиток в маленький рог, болтавшийся на ремне у него на поясе, и весь котел в этот рог вошел под изумленный возглас Полины и принцессы Алины.

— Первая пей, — протянул он рог Ангелине, — да не урони, тяжелый. А ты, — обратился он к Полине, — последней, после мужа твоего, и мне отдашь.

Ангелина Рудлог рог приняла с усилием. Отпила глоток, с усилием же передала Василине. Младшим шаман помогал держать, Игорю Ивановичу как отцу приказал сделать три глотка, и отнес так и сидящим на кострище Демьяну и обнаженной Полине.

Мед пах цветами и травами, плодородием и долгой жизнью, летом и счастьем, — разглаживались лица тех, кто пил его. И Демьяну в груди после глотка стало легко-легко, и Полина разулыбалась, а Тайкахе, сделав последний глоток, вылил остатки в огонь, поклонился ему и попросил:

— Донеси, пламя-огонь, подношение до богов, пусть и им вкусно будет, пусть увидят, что обряд завершился.

Огонь взвился тонкой струйкой выше стен замка и погас. И покатились по стенам замка зеленые волны, заревели варронты-стражники, и, получив сигнал о том, что все благополучно, радостно завопили люди и берманы на площади. Глухо издалека забили барабаны, полетели в небеса салюты — и пошла расходиться по истерзанной разломами стране волна праздника.

Людям даже в сложные времена нужны поводы для радости.

Долго потом еще обнимали Тайкахе, благодарили его на все голоса и все лады, а он, слабенький, только хехекал да поднимал руки с видом сделавшего большое дело, но смертельно уставшего человека. Демьян накинул на Полю подготовленное платье, и она тоже расцеловала Тайкахе в обе щеки и прижала крепко-крепко, а затем пошла к сестрам. И столько любви было в их объятьях, когда они стали единым кругом, столько понимания и тихого счастья, что мужчины на миг почувствовали себя неловко, будто надо было оставить их всех наедине.

И с Игорем Ивановичем, который стоял чуть в отдалении, Полина обнялась и тихо сказала ему «спасибо».

— Я рад, что хотя бы это мог сделать для вас, ваше высочество, — ответил он и неуклюже, словно сомневаясь, что нужно это делать, погладил ее по голове.

— Пожалуйста, навестите меня с Люджиной, — попросила Пол и, дождавшись утвердительного «Обязательно!», вновь пошла к сестрам.