Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

— Тысячу метров в километре, неуч, — опять вмешалась Лишка, но поймав злобный взгляд Вероники, сделал вид, что ее тут вообще нет.

— Так, ага. Значит, ваш метр — это где-то наши полтора аршина, — прикинул я, сразу решив переходить на современные способы измерения. Не думаю, что тут наши помнят, а значит, может случиться недопонимание в ответственный момент. А сантиметр — это полперста. Глупым я никогда не был и тут же в голове перестроил всю систему, несколько раз повторив для себя их названия и применив их на практике. — Значит, пятьсот метров… Это хорошо. А выходит он куда?

— Наружу, чуть в стороне от поместья. Там парк с деревьями, со стороны ничего не видно. Народа в нем почти не бывает — лет десять назад там одну баронессу маньяк зарезал, так с тех пор люди стороной этот парк и обходят.

— Еще лучше, — расслабился я. — Так, а что у нас с водой?

— Все никак не напьешься? С водой все хорошо, много ее. Берем напрямую. Вон кран, можешь глушить сколько хочешь.

— Вероника, я всегда считал, что бить детей неправильно. Но я готов отступить от своих принципов. Что значит «кран» и как из него пить? Колодца и ведер я тут не наблюдаю.

— Ох, какой же ты все-таки примитивный! Элементарных вещей не знаешь. Лишка, покажи ему, а я плакать буду. И не вздумайте мне мешать!.. Убили, всех убили. Одна я осталась, сиротинушка, — заревела она.

Лишка посмотрела на нее, потом повела меня к странной, но удобной конструкции, крутанула ручку — полилась вода. Дала мне кружку и пошла реветь вместе с графиней.

А я что? С детства знаю, что бабе надо выплакаться, иначе чернеть начнет от обиды внутренней и злости. И вымещать ее на близких своих. Ну, или не совсем близких, что еще лучше. Поэтому и внимания на них не обращал, пока не выпил не меньше двух ведер. И куда только вошло, спрашивается? Однако результат был налицо — я и почувствовал себя сразу еще лучше, и кожа опять же мягче стала. Да и мышцы, что скрывать, силы прибавили. Не мои прежние возможности, но все же лучше, чем было.

Увидел зеркало, посмотрел на свое отражение и чуть не сплюнул с досады на чистый пол. Вынул меч, проверил пальцем его остроту и начал им сбривать эту мерзость. Порезался пару раз, не без того. Но зато подбородок и лицо вновь стали чистыми. Потом так же обрезал и волосы, сделав их привычной длины, чуть до плеч.

Морда, конечно, у меня пока еще стариковская, но уже не такая противная. Если я на вот это, что отражается в зеркале, стану похожим в старости, то всяко лучше помереть молодым.

— Что? — обернулся я, почувствовав на себе два скрещенных взгляда.

— Все-таки ты очень примитивный, -заявила мелкая графиня. — Не мог у меня попросить лезвие? Тогда бы твоя морда не была бы вся в крови.

— Это ничего, сейчас зарастет. К тому же ты ревела и просила тебя не отвлекать. Я ж не зверь какой и все понимаю. Тяжело лишиться родных. Как ты вообще спаслась?

— С отцом поругалась, он меня в чулане и запер. Потом услышала крики. Вот и сидела, даже не шевелясь, боялась себя шорохом выдать. А там Лишка пришла, я голос ее услышала. Ну и побежала с ней.

— Голос, значит, — грозно посмотрел я на мелкую.

— Ну не бросать же ее⁈ За столом я ее не видела, а что наказана была, я знала. Вот и посмотрела, жива она или нет. Но мы тихонько прошли — мертвяки нас не заметили.

— Заметили, — мрачно отозвался я. — Просто проследили, куда вы пойдете. Духа смерти вы на своих плечах притащили.

— Духа? — ахнула Лишка, схватившись ладошками за щеки. — Да как же ты выжил-то? И мы тоже?

— Меня не так просто убить, — надулся я от гордости.

Впрочем, я тут же мысленно отвесил себе подзатыльник. Так вот и погибают гордецы, с задранным носом вверх. Потому что забывают при этом посмотреть вниз. Да и было бы перед кем хвост распушать — эти малявки мне, как минимум, еще года четыре не интересны будут как женщины.

— Эй, ты чего так смотришь, будто оцениваешь? — возмутилась Вероника. — Мы девушки скромные и до свадьбы ни-ни. Лет через шесть приходи, если рожу исправишь.

— Чего через шесть?

— Лет, балбес! У нас раньше восемнадцати лет замуж нельзя.

— А у нас в шестнадцать выходили, — не сильно расстроился я. — Но это все мелочи. Давайте-ка чего-нить поедим и подумаем, как жить дальше будем. Ну, с планами определимся.

— Лишка, кухня там, — повелительно махнула графиня рукой.

— Стоять. Мы тут все временные боевые братья и сестры, поэтому у нас равноправие. Ты идешь ей помогать, а я осуществляю общее руководство. Кто против, того я познакомлю со своим лучшим другом — ремнем.

— Ты не смеешь мне приказывать!!! Я графиня Вероника Васильевна Темирязева!

— Не знаю, что значит этот титул, но я князь, сын Великого князя Новгородского, Московского, Суздальского, Псковского, Черниговского и прочее, и прочее, Мстислав Олегович Инлинг. Наследник правящего рода. Витязь-волхв, сотник Первой дружины. Тебе и дальше перечислять, или ты уже поклонишься и побежишь готовить еду?

— Граф — это высокий аристократический цикл, невежа. И почему это ты Инлинг? Ты родственник императрицы Анастасии Федоровны?

— Не знаю, будем смотреть. Времени-то много прошло.

— Точно родственник — сколько-то юродный дедушка. На тебе знаки правящего рода. А их одевать никому не позволено под страхом смертной казни. А ты их даже не одевал, тебя в них откопали.

— Ты мне зубы-то не заговаривай — марш на кухню и еду готовьте. Тысячу лет не ел.

— Ладно. Так и быть, накормлю тебя. Старость надо уважать, — махнула косой хамка.

— Эй, мне двадцать лет всего!!! –обиделся я.

— И больше тысячи, — последнее слово осталось за ней, твердо убедив меня, что мир может измениться, а вот женщины никогда. Разницы между тем, что было тогда и что сейчас, я не почувствовал.

Уселся, поерзал — удобно. Прислушался к звукам за дверью склепа — есть, но тихие. Кажется, разумных тварей среди них не осталось. А эти, потеряв наш запах, разбрелись. Это проблема, но ее можно решить и позже. Сейчас надо восстановить силы и набрать вес. А то, кажется, меня и ветер унести может. Меч, вон, вроде и не тяжелый, а плечи оттягивает. В лучшее время я им мог бы сутками махать, а тут устаю после десятка ударов.

— Ты бы в душ сходил, что ли? — опять появилась Ника.

Вот точно, делает все, чтобы не работать!

— Что это за место, название которого похоже на шипение змеи? И зачем мне туда ходить? — удивился я.

— Ну, душ, ванна и все такое.

— Сейчас мне прямо сразу стало понятней.

— Боги, какой же ты примитивный! Душ — в нем моются. А от тебя смердит.

— В баню, что ли? Так бы сразу и сказала. А то придумала тоже мне — душ, ванна. И где она у вас тут поместилась?

— Нет, я этого не выдержу. Пошли со мной, — ничуть не сомневаясь, она схватила меня за руку и потащила к одной из дверей.

— Вот это унитаз — сел на него, сделал свои дела, а потом нажимаешь вот на эту серебристую кнопочку. Тогда польется вода и все смоет. Пить из него не надо. Хотя, вы там в своем средневековье, наверное, откуда только не пили. А вот это туалетная бумага. Так в ваше время ее, наверное, не было — это вроде пергамента, вот. Им вытираешь свой зад — так понятно?

— Пергаментом зад? Да ты сдурела, малявка⁈ Он же жесткий. Да и стоит целое состояние. Ты мне еще берестой зад вытирать предложи.

— Нет, болван. Это в ваше отсталое время так и было. А теперь все по-иному. Вот пощупай, мягкая же? А вы-то небось лопухами подтирались, да крапивой всякой, — хихикнула она.

— Не, лопухами — это в походе, — я пощупал — действительно мягкая. Значит, дорогая, надо экономить. — А так просто мылись.

— Да представляю как. Небось грязными ходили.

— Эй, ты нас с печенегами-то не путай, которые гадили, не слезая с лошади. Или лыцарями всякими.

— Рыцарями?

— Лыцарями. Они по-нашему и лыка не вязали, потому лыцари. Нажрутся всякой дряни и ходят, падают. А уж говорят, так вообще с трудом. Мы вообще были очень чистоплотными, чтобы ты знала. С любого воина кольчугу-то сними, а под ней белое исподнее и тело чистое. А Лыкари эти — когда они шли, над ним мухи вились, а запах такой стоял, что за три версты… за три километра слышно было. Мы так на них засады и устраивали — по запаху находили.