Предатель (ЛП) - Райан Энтони

Второй нарост тоже оказался в некотором роде лицом. Это была искажённая, уродливая маска с колючими выступами и уродливыми волдырями, застывшая в миг наполненного яростью крика. Для меня внезапно стало очевидно, что это не дерево. И не какой-то памятник или статуя. Выражение застывшей свирепости казалось недостижимым для искусства человеческих рук. Я увидел двух нечеловеческих существ, каким-то образом превратившихся в безжизненную материю, которая бросала вызов стихиям в течение неисчислимых лет. Это стало ещё более ясным, когда я снова посмотрел на переплетенные конечности и увидел, как они сцепились друг с другом, и местами шипы впивались в гладкую окаменевшую плоть. «Не шипы, — заключил я, присматриваясь ещё пристальнее. — Когти».

— Невозможно, — сказал я, отступая от этого невозможного артефакта, и это слово слетело дрожащим шёпотом.

— А что ещё это может быть? — спросила Джалайна таким же, как у меня, голосом. Однако вместо того, чтобы отступить, она поражённо упала на колени. — Это всё правда, Элвин. Я так хотела, чтобы это оказалось ложью. Но всё это правда.

— Не может быть, — сказал я, переводя взгляд на Эйтлиша.

Он мрачно поглядел на меня, мрачно изогнув бровь.

— Почему так трудно в это поверить? Разве вы не провели половину жизни на службе вере, которая признаёт эту истину? — Он указал на две переплетённые фигуры, навеки запертые в моменте битвы. — Разве не должен ты возрадоваться, Элвин Писарь? Ибо тебе выпала честь узреть Серафиля и Малицита во плоти.

— Как? — Я продолжал пятиться, и слова срывались с моих губ. — Как могло…

— Загадка нерешённая и, скорее всего, неразрешимая. — Насмешка исчезла из его голоса, и он снова посмотрел на этот жуткую композицию. — Все свидетели их пришествия умерли в процессе. Мы знаем лишь, что ярость их борьбы пронзила завесу между их реальностью и нашей. Всё, что последовало — падение, разрушение и разграбление величия каэритов, крушение в хаос, охвативший весь мир, — вот семя, из которого всё это выросло.

Я заставил себя остановиться, моё сердце колотилось, а разум лихорадило от хаоса соревнующихся мыслей. «Беги, это не для человеческих глаз. Нет. Останься и изучай это чудо». Мне много раз за жизнь не хватало мудрости и советов Сильды, но никогда больше, чем в тот момент. Я знал, что она могла бы дать мне мудрый совет. Вместо этого приходилось поверить на слово Эйтлишу, а он меня презирал.

— Что… — начал я, обнаружив, что нужно выдавливать из себя слова. — Что мне теперь делать?

— Возьми то, зачем пришёл. — Он указал на верхнюю часть ужасного предмета, которую я принял за крыло Серафиля. — Каменное перо ждёт тебя.

— Нет! — сказала Джалайна, вскакивая на ноги и загораживая мне путь. — Не трогай эту штуку. Неужели ты не чувствуешь?

Я понимал, о чём она, хотя тоже не мог полностью выразить ощущение неправильности, порождённой близостью к этим древним и нечеловеческим трупам. Ни тогда, ни сейчас. Гораздо сильнее ощущалась тяжесть воздуха, кожу покалывало острее, почти до боли. Я знал, всё это исходит от них. Пускай они были непостижимо древними, и превратились в камень, но я питал растущую уверенность, что ни один из них полностью не мёртв. Так что нет, я не хотел их трогать. И мне не хотелось задерживаться здесь ни на секунду дольше. И всё же я осторожно положил руки на плечи Джалайны и отвел её в сторону. Она потянула меня за руку, когда я зашагал к спутанным телам, но страх заставил отпустить её, когда я не остановился.

Пока я смотрел на крыло Серафиля, атмосфера вокруг меня, казалось, сгущалась, зрение и слух притуплялись. Перед глазами всё затуманилось по краям, оставшись ясным только в центре, где взгляд сфокусировался на одном из перьев. Теперь, поняв природу этого объекта, я мог хорошо его различить. Большинство из перьев было вплавлено в каменную субстанцию крыла, но некоторые выступали из поверхности, зазубренные, почти шипастые. Когда я поднял руку, она дрожала, как у парализованного пьяного. Дважды я протягивал пальцы к самому большому из торчащих перьев, и дважды они непроизвольно складывались в кулак. Иногда ужас настолько инстинктивен, что преодолевает волю.

Стиснув зубы, я окатил себя кратким потоком ругательств, в котором видное место занимали слова «ёбаный трус» и «бесполезный сукин сын». И всё же мой кулак никак не раскрывался. И только когда мой мечущийся разум сосредоточился на недавнем воспоминании, ко мне вернулось подобие контроля.

«Вот бы мама была здесь и посмотрела на это». Слова моего сына, который ещё не родился. Эти слова он скажет в том будущем, которое я сотворю, если прямо сейчас потерплю неудачу. Моя ненависть к себе исчезла, и я почувствовал краткий миг спокойствия, а потом заставил пальцы разжаться и протянул руку, чтобы схватить перо.

Я ожидал боли, даже мучения. Возможно, очередного виде́ния, которое запихнут мне в голову. Вместо этого моя рука просто сомкнулась на колючем сухом камне, и я даже вздрогнул, когда ничего подобного не случилось. Я немного выждал, напряжённо ожидая тайное проклятие, обещанное Эйтлишем. Когда ничего не произошло, я сжал пальцы и повернул. Перо удивительно легко высвободилось и, сухо треснув, вырвалось из крыла Серафиля. Отступив назад, я посмотрел на него, лежащее на моей ладони, и увидел маленькие капли крови на кончиках колючих бородок, идущих вдоль его стержня. Моей крови. Я думал, что она может просочиться в перо, что какое-то тайное заклинание возникнет из-за вкуса человеческой сущности. Но всё равно ничего не произошло.

— Пошли, — сказал Эйтлишь, бросив последний взгляд на Серафиля и Малицита, а потом развернулся и пошёл прочь. Он шагал ещё быстрее, чем обычно, что указывало на острое желание уйти отсюда.

— И это всё? — крикнул я ему вслед. — Разве не должны мы сделать что-то ещё?

— Ты сделал всё, что нужно, — едва слышно пробормотал он. Я посмотрел, как он исчезает за краем кратера, а затем повернулся и обменялся озадаченным взглядом с Джалайной.

— Если кто-то из верующих когда-нибудь услышит об этом месте… — начала она, и её голос затих, когда она наклонилась, вглядываясь в сердитое лицо Серафиля.

— Они не должны узнать никогда, — сказал я, пряча перо во внутренний карман куртки. — Мы не должны никогда об этом говорить. В любом случае сомневаюсь, что многие нам поверят, но те, кто поверит, попытаются прийти сюда. Сомневаюсь, что каэриты одобрят их вторжение. — Я нахмурился от другой мысли. — Верующие придут сюда, — тихо повторил я. — Поскольку Эвадина пожелает сюда прийти.

— Думаешь, она знает об этом? Это истинная цель её похода?

— Возможно. Она по-настоящему ненавидит каэритов, но, быть может, Малициты посылали ей видения об этом месте. В любом случае, если она победит, то наверняка постарается забрать это себе.

— Мы могли бы его уничтожить. — Джалайна осторожно протянула свой боевой молот к голове Серафиля, остановив боёк возле тёмных впадин его глаз. — В конце концов, это просто старый камень. Легко стереть в порошок.

Мысль была соблазнительная, но и опасная.

— Я уверен, что наш уважаемый проводник убьёт нас за это. — Я отвёл её руку. — Пойдём. Лучше догнать его. Чувствую, он не в настроении ждать нас.

Путешествие по взорванным руинам прошло без происшествий, и темп нашего проводника ни разу не снизился. Он не давал ни минуты отдыха до тех пор, пока не наступила ночь, и только когда его спутники были уже близки к изнеможению, он смягчился.

Мы вернулись в окаменелый лес незадолго до наступления сумерек и теперь были достаточно близко к водопаду, чтобы услышать приглушённый рёв. Как ни странно, Эйтлишь выглядел более задумчиво, чем в любой момент нашего пребывания здесь. Он уже не осматривал постоянно деревья, а в основном настороженно и выжидающе смотрел на меня. В течение нескольких часов он почти ничего не сказал, но заговорил, когда мы с Джалайной собрались прижаться друг к другу, чтобы согреться.