Искра божья - Глазырина Елена

— Сеньор де Вико, не желаете ли сразиться со мной на боевом? — внезапно предложил маэстро Майнер, когда основные поединки закончились и уставшие ученики ровным слоем растеклись по всем горизонтальным плоскостям двора.

— Вы уверены, маэстро? — уточнил кондотьер, с чувством превосходства оглядывая лысеющего сеньора Готфрида сверху вниз.

— Как никогда! — откликнулся учитель, скидывая грубый дублет на руки Артемизию.

— Без защиты? — пшеничные брови Марка Арсино слегка приподнялись.

— Совершенно верно!

— Как вам будет угодно.

— Дерёмся до первой вашей крови, — предложил сеньор Готфрид.

— Моей? — на лице Арсино мелькнуло лёгкое удивление. — Хм, поединок может сильно затянуться.

— Меня это устраивает, — со странным выражением на лице заверил кондотьера маэстро Майнер.

Усталые, но сгорающие от любопытства фехтовальщики споро расползлись по углам двора и открытым галереям верхних ярусов палаццо. Сеньор Готфрид бережно достал из ножен свой меч работы жерменских мастеров, принесённый Артемизием, любовно отёр мягкой тряпицей его сверкающие под лучами холодного солнца узоры дамасской стали, тщательно следя за тем, чтобы не прикасаться к лезвию голой кожей, и прошептал молитву.

Часы на ближайшей колокольне пробили полдень.

Марк Арсино отпил вина, вернул кубок млеющей от счастья при виде великого кондотьера Беллочке и обнажил клинок. Меч у де Вико был самый простой, без витой гарды и пафосного травления по долу, зато идеально сбалансированный, ухватистый и смертельно острый. Кондотьер вышел на середину опустевшего двора и замер в расслабленной позе.

Маэстро Майнер атаковал серией коротких точных ударов, метя в кисти противника, лишь слегка прикрытые тонкими кожаными перчатками. Марк Арсино играючи парировал, уклонился и снова занял расслабленную позу, словно дразня противника.

Собравшиеся ученики застыли, следя за поединком, затаив дыхание.

Ещё трижды Готфрид Майнер предпринимал хитрые атаки и всякий раз был отброшен назад одним неуловимым движением молниеносного клинка де Вико. Наконец кондотьеру, видимо, надоело забавляться с маэстро, и он сделал несколько стремительных выпадов, распустив правый рукав рубашки учителя на неровные льняные полосы.

— Кхм, кажется, я сегодня не в форме, — растерянно процедил сеньор Готфрид.

— Закончим? — предложил де Вико, опуская клинок.

— Нет, сеньор, я требую продолжения! — воскликнул Майнер, наступая.

— Уверены, что это не повредит вашей репутации? — спросил де Вико.

Маэстро не ответил, всеми силами стараясь пробиться сквозь несокрушимую защиту кондотьера. Возможно, лет двадцать назад сеньор Готфрид и мог бы провернуть задуманное с де Вико, но годы и неумеренность в вине взяли своё, не оставив жерменскому учителю ни единого шанса.

Он тяжело задышал. Высокий лысеющий лоб мужчины покрылся крупными каплями пота. Шаг сбился. Бледные щёки налились болезненным багрянцем.

Де Вико же по-прежнему казался свежим и полным сил. Он легко кружился в центре двора, словно исполняя прекрасный танец со стальным пером в руках. И притихшая толпа молодых зевак впивалась в кондотьера взглядами, полными искреннего обожания, преклонения и любви.

Попытки сеньора Готфрида достать неуловимого Марка Арсино продолжались ровно до следующей четверти, отбитой на ближайшей колокольне. С первым ударом большого колокола кондотьер закрутил оружие маэстро и с силой прижал учителя к мраморной тумбе.

— Сдавайтесь, сеньор. Вы в своё время славно послужили Арею. Я не желаю вашего позора, — сказал Арсино, спокойно глядя в колючие глаза Майнера.

— Если бы вы не желали мне позора, вы не соблазняли бы чужих жён! — яростно просипел маэстро в ненавистное лицо кондотьера, с силой отталкивая противника прочь.

Марк Арсино собрал густые пшеничные брови на переносице:

— Простите, сеньор, я запамятовал, когда это было?

— Пару лет назад. Её звали Тереза, Тереза Майнер, — сквозь зубы процедил сеньор Готфрид.

— Я никогда не знал эту женщину, — сказал Арсино, открывая защиту.

Ни один мускул не дрогнул на совершенно искреннем лице кондотьера. Внезапное откровение де Вико застало маэстро врасплох, и он едва успел задержать свой меч в двух пальцах от предплечья замершего Марка Арсино.

— Вы уверены? — с сомнением переспросил Майнер.

— Конечно, маэстро! С чего бы мне врать вам? — в ясных глазах де Вико отразилась холодная незамутнённая лазурь зимнего неба.

— Странно, — тихо пробормотал сеньор Готфрид, опуская клинок, — но она же сама мне так сказала.

— Поверьте моему опыту, маэстро. Женщины — одно из коварнейших творений божьих. В них живёт хитрость самой Дьяболлы и изворотливость её кошек.

— Это, конечно, да, но… — смущённо пробормотал сеньор Готфрид.

— Маэстро, предлагаю обсудить все ваши сомнения за кружечкой доброго вина. Я угощаю, — Арсино обезоруживающе улыбнулся.

Глава 62. Пёс господень

Чазарре Кварто, великий магистр ордена Псов господних в задумчивости ковырял деревянной ложкой остывшую просяную кашу на воде.

В его просторной каменной келье с высокими потолками, отведённой под рабочий кабинет, было по-зимнему свежо. Три яркие витражные окна, выходившие на восток, изображали сцены из жития святого Доминика и являлись единственным украшением комнаты. Это да ещё выскобленный до белизны сосновый стол, кресло без спинки, шкаф с бумагами, соломенная циновка на полу, да простое деревянное распятье на стене — вот и всё, что составляло интерьер приёмной Чазарре Кварто.

Великий магистр обыденным жестом поджал под себя босые ступни, укрытые под чёрно-белой рясой. За долгие годы жизни в качестве приора отдалённого монастыря в горах Арли Чазарре привык к воздержанности и зачастую обходился малым. Высокая должность не испортила повадок его превосходительства. Он остался также аскетичен и требователен к себе и окружающим, как и в пору своей молодости. Чазарре Кварто было уже далеко за пятьдесят, но его неутомимости и напористости в делах веры позавидовал бы и тридцатилетний. Из-под его белого пелиолуса^[165] выбивались крутые чёрные кудри, обильно присыпанные сединой. Дымчатые, чуть на выкате глаза отражали то мягкость овечьей шерсти, то жёсткость холодной стали капкана, упрятанного в снег его белых бровей. Лишь немногие без дрожи в ногах могли подолгу выдерживать второй взгляд великого магистра.

Сгорбленный монах, находившийся рядом с Чазарре, потёр замёрзшие ладони, спрятал их в широкие рукава чёрной рясы и деликатно откашлялся. Он уже больше четверти часа стоял за спиной великого магистра в неудобной согбенной позе, но не решался прервать размышление великого инквизитора.

— Простите меня, отец Аугусто, я позволил себе задуматься, — негромко сказал магистр ордена Псов господних, отодвигая недоеденную тарелку с кашей. — Что вы хотели мне сообщить?

— Ваше превосходительство, женщина из аптеки ищет встречи с вами, — сообщил монах, стараясь не шмыгать покрасневшим носом.

— А, сеньора Лукреция, припоминаю… — Чазарре отрешённо смахнул хлебные крошки со стола в подставленную ладонь. Он встал, приоткрыл маленькую цветную створку в окне и высыпал хлеб предвкушающим подачки воробьям. — Давно она ожидает?

— С утра. Как вы и велели, мы оставили её в пыточной.

— Что ж, думаю, этого достаточно, чтобы освежить её память и напомнить о страхе божьем. Ведите меня, отче. Настало время с ней побеседовать.

Пыточная камера Псов господних располагалась в подвале монастыря Святого Доменика — главной резиденции ордена. Из покоев великого магистра к мрачным застенкам вела прямая, но неприметная лесенка, состоявшая из семидесяти двух ступеней розоватого мрамора, что должно было всякий день напоминать проходившему по ней главе ордена о сроке жизни, отпущенной богородице деве Марии — небесной заступнице Псов господних, и в тоже время о мистической черте в возрасте главы ордена, которую ещё не удавалось пересечь никому из великих магистров.