Я сделал над собой усилие и изобразил ничего не понимающего балбеса.
— Не понимаю, Юрий Владимирович, — твердо сказал я. — За что же их разгонять? Играть они умеют, билетов на их спектакли не достать, постоянные аншлаги, наверное, и финансовые показатели в полном порядке… за такое, на мой взгляд, хвалить надо, а не наказывать.
Андропов опять улыбнулся.
— Виктор, не делай вид, что ты глупее, чем есть на самом деле, я всё равно не поверю. И товарищ Бобков не поверит, это я вам гарантирую. Вы же были на их «Гамлете»? — я кивнул. — Вспомните, как они декламируют в зал — «Прогнило что-то в Датском королевстве». И скажите, это они из-за Дании тысячелетней давности переживают, или же едва ли не прямым текстом говорят, что всё прогнило в Советском Союзе? Это Эзопов язык, они им владеют в совершенстве. Самые острые высказывания, конечно, купируются силами министерства культуры, но кое-что приходится и разрешать. «Гамлета», «Галилея», «Пугачева»… эти их инсценировки по стихотворениям Вознесенского… Как вы думаете, зачем всё это?
— Чтобы вокруг этого театра объединились те, кто недоволен советской властью? — выдал я популярную теорию из моего будущего.
Но Андропов посмотрел на меня с легким осуждением.
— Разумеется, нет, нам не нужны никакие объединения, тем более с такой идеологией, — безжалостно сказал он. — Но нужен предохранительный клапан. Как в паровой машине — если такой клапан не включить в схему, рано или поздно машинист не заметит, что давление превышено и произойдет взрыв. Первоначально была идея сделать такой клапан из театра «Современник», но те люди оказались… недостаточно смелыми. А Юрий Петрович — человек нужного калибра, особенно с поддержкой извне. Ну а актеры… актеры это как раз заслуга Юрия Петровича, он умеет подбирать кадры, которые будут работать на его идею. Высоцкий в их числе. Этот театр — такой клапан, который стравливает избыточное давление. А всё остальное, что этому процессу сопутствует… всё остальные мы аккуратно контролируем. Но никто не мог предположить, что появитесь вы — человек из ниоткуда. Человек, который влезет в очень хорошо настроенную схему и начнет вносить в неё собственные изменения. Вчера был не только звонок из ЦК… вчера я также получил несколько жалоб от сотрудников, которые заняты этим театром. Они не знают, что делать — вы за десять минут разрушили всё, что тщательно выстраивалось несколько лет. Может, посоветуете что? А, Виктор?
Всё это я выслушивал с возрастающим недоумением. И когда Андропов задал свой вопрос, я не выдержал и спросил:
— Юрий Владимирович, вы же пошутили сейчас?
* * *
Идея канализации протестов против действующей власти существует примерно столько, сколько в человеческом обществе имеется та самая власть. Оппоненты найдутся у любого правителя, и редкий дурак будет ждать, когда придут решительно настроенные люди, которые выкинут его с теплого местечка. Можно, конечно, окружить себя кольцом телохранителей, но ещё история с преторианской гвардией в Древнем Риме показала, что этот метод срабатывается не всегда. Да и более близкая к нашим реалиям история России XVIII века прямо намекает — гвардия может не только защищать, но и совсем наоборот.
В общем, в какой-то момент до власть предержащих дошло, что надо бы протестом управлять. Не в открытую, разумеется, а тайно, исподтишка, с помощью различных секретных служб. Тоже не самый безопасный вариант, но так уж исторически сложилось, что главы и сотрудники этих самых секретных служб при смене власти идут на плаху в числе первых, а потому стараются сохранить статус кво и за страх, и за совесть. И если они держат руку на пульсе настроений общества, ни один заговор против нынешнего монарха — как бы он ни назывался — не ускользнет от их внимания. Ну а дальше дело техники, можно сразу пришибить наиболее одиозных заговорщиков, а можно с ними поиграть, чтобы собрать урожай побольше.
Так что, в принципе, ничего плохого в этой игре с Таганкой не было. Недовольные политикой партии и правительства собираются вокруг либерального театра, специально обученные люди берут их на карандаш, проводят работу, и когда вся жирная рыба выловлена, проект закрывается, а его место занимает что-то другое. Например, какой-нибудь музей чего-нибудь современного или ленинградский рок-клуб, если не слишком далеко уходить от искусства.
Но театр на Таганке не был похож на разработанную спецслужбами — в данном случае Комитетом — ловушку для инакомыслящих. Этот театр не только казался местом объединения для тех, кто недоволен советской властью, но и был им. Старые большевики вроде Гришина или Полянского это видели очень хорошо, но ничего не могли поделать. Любые попытки помешать Любимову и компании кричать про прогнившее Датское королевство натыкались на жалобы нужным людям, которые мягко советовали недовольным не лезть в оперативные игры КГБ. То же самое происходило, если в эти игры влезал любой человек со стороны — вроде меня.
В итоге Таганка выполняла совсем не ту функцию, которую ей предназначали. Она не канализировала протест, не помогала преторианцам власти бороться с инакомыслием. Этот театр лишь подпитывал веру недовольных в то, что советская власть когда-нибудь рухнет — например, когда наберется достаточно много «гамлетов», их услышит простой народ, который возьмется за вилы и начнет жечь господские дома.
И мне было интересно, почему этого не видит Андропов.
* * *
Председателя КГБ мой вопрос явно задел. Я не исключал, что он втайне гордился тем, что создал в центре Москвы такой мощный рассадник диссидентства, правда, и не был уверен, что эту операцию придумал именно он. Бобков слушал наш разговор очень внимательно, так что это мог быть его замысел. Возможно, его и поставили на свежесозданную «Пятку» после того, как прозвучало предложение дать некоторым актерам побольше воли. По времени всё сходилось — Пятое управление было создано в 1967-м, и именно тогда акции театра на Таганке резко пошли в гору.
— Почему ты уверен, что я могу шутить в таком вопросе? — Андропов как-то резко перешел на «ты», и у меня немного похолодела спина.
Но сдаваться в этой ситуации было глупо. К тому же мы вместе с ним пили компот в безымянной столовой, и в моих глазах его образ железного председателя уже не выглядел так грозно. Он был обычным человеком со своими слабостями и своими предпочтениями.
— Юрий Владимирович, какая цель операции с театром на Таганке? — спросил я.
Он недовольно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Бобкова и кивнул — мол, объясни недоумку.
— Виктор, ты, видимо, недостаточно внимательно слушал Юрия Владимировича, — сказал тот. — Нужен символ, если угодно — огонек, на который будут лететь те, кто может нас заинтересовать. И этот символ был создан.
— Филипп Денисович, может, я покажусь грубым, но ваш ответ вызывает следующий вопрос… И много таких, залетевших на огонек Таганки, смог поймать Комитет?
— Почему обязательно поймать? — Бобков явно оскорбился. — Они же не обязательно уже совершили какое-то правонарушение, как, например, диссиденты, которыми ты сейчас занимаешься. Но потенциально… поэтому чаще всё ограничивается профилактической беседой, человека берут на заметку, он… перестает быть потенциальным врагом, а становится полезным членом общества.
