Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт

Фигура была новая, а выражения только старые. Но и здесь Ошейников, как говорится, выкрутился.

"За столом президиума энергичной походкой появляется лицо тов. Чихаева с чудным шевровым портфелем. Поляна взрывается рокочущим прибоем несмолкаемых рукоплесканий. Но вот клокочущее море присутствующих, пенясь и клубясь бурливой радостью, входит в берега сосредоточенного внимания".

Ошейников задумался.

"Входит-то оно входит, а дальше что?"

Он встал из-за стола и принялся нервно прогуливаться по комнате. Это иногда помогает, некоторым образом заменяет вдохновение.

"Так, так, — думал он, — этого Чихаева я описал неплохо. И фигура Гусилина тоже получилась у меня довольно яркая. Но вот чувствуется нехватка чисто художественных подробностей".

Мысли Ошейникова разбредались.

"Черт знает что, — размышлял он, — обещали выделить матери отдельную комнату в коммуналке и все не дают. Родителям Илюшки Качурина дали, этому бандиту Фиалкину дали, а моей… Не брать же ее сюда".

Вдруг лицо Ошейникова озарилось нежной детской улыбкой. Он подошел к столу и быстро написал:

"По правую руку от председателя собрания появилась уверенная, плотная, крепко бритая фигура нашего заботливого заведующего жилищным отделом Ф.З. Грудастого с портфелем кубанского буйвола. Снова вскипает шум аплодисментов". Для полного душевного спокойствия он вместо слов "шум аплодисментов" записал "грохот оваций" и щедро добавил:

"Тов. Грудастый спокойным взглядом выдающегося хозяйственника обводит настороженно притихшие лица первых рядов, как бы выражающие общее мнение: "Уж наш т. Грудастый не подкачает, уж он уверенно доведет до конца стройку и справедливо распределит квартиры среди достойнейших".

Ошейников перечел все написанное. Выглядело недурно, однако художественных подробностей было еще маловато.

И он погрузился в творческое раздумье. Скоро наступит лето, засверкает солнышко, запоют пташки, зашелестит мурава… Ах, природа, вечно юная природа… лежишь в собственном гамаке на собственной даче… вокруг зеленя, овсы…

Ошейников очнулся от грез.

"Эх, и мне бы дачку!" — подумал он жмурясь.

Тут же из-под пера журналиста вылились новые вдохновенные строки:

"Из группы членов президиума выделяется умный, как бы освещенный весенним солнцем, работоспособный профиль руководителя дачного подотдела тов. Куликова с изящным свинячим портфелем, этого неукротимого деятеля, кующего нам летний, здоровый, культурный, бодрый, радостный, ликующий отдых. Невольно думается, что дачное дело — в верных руках".

Муки художественного творчества избороздили лоб Ошейникова глубокими морщинами.

В комнату вошла жена.

— Ты знаешь, — сказала она, — меня беспокоит наш Миша.

— А что такое?

— Да вот все неуды стал из школы приносить. Как бы его не оставили на второй год.

— Стоп, стоп, — неожиданно сказал журналист. — Это очень ценная художественная деталь. Сейчас, сейчас.

И в романе появился новый абзац.

"Там и сям мелькает в море голов выразительное лицо и внушающая невольное уважение фигура заведующего отделом народного образования тов. Калачевского с портфелем тяньшаньского архара. Как-то мысленно соединяешь его фигуру с морем детских личиков, так жадно тянущихся к культуре, к знанию, к свету, к чему-то новому".

— Вот ты сидишь по ночам, — сказала жена, — трудишься, а этот бездельник Фиалкин получил бесплатную каюту на пароходе.

— Не может быть!

— Почему же не может быть? Мне сама Фиалкина говорила. На днях они уезжают. Замечательная прогулка. Туда — неделю, назад — неделю. Их, кажется, даже будут кормить на казенный счет.

— Вот собака! — сказал Ошейников, бледнея. — Когда это он успел? Ну, ладно, не мешай мне со своей чепухой.

Но рука уже сама выводила горячие, солнечные строки:

"А вот нет-нет да мелькнет из-за любимых всеми трудящимися спин руководителей мужественный и глубоко симпатичный анфас начальника речного госпароходства Каюткина с тюленьим портфелем, показывающего неисчерпаемые образцы ударной, подлинно водницкой работы".

— Что-то у меня в последнее время поясница поламывает, — продолжала жена. — Хорошо бы порошки достать, только нигде их сейчас нет.

— Поламывает? — встрепенулся писатель. — А вот мы сейчас тебе пропишем твои порошки.

Ошейников вытер пот и, чувствуя прилив творческих сил, продолжал писать:

"В толпе зрителей мелькает знаменитое на всем полуострове пенсне нашего любимого заведующего здравотделом… портфелем благородного мышиного…"

С кухни доносился запах супа. Это был запах лавровых венков.

Через четверть часа глава была готова. Среди оказавшихся на полуострове руководящих работников были упомянуты все — и директор лучшего театра, и администратор кино "Тарас Бульба", и начальник отделения милиции, и даже заведующий пожарным отделом ("…чей полный отваги взгляд… с брезентовым портфелем…").

Заведующего писатель вставил на случай пожара.

— Будет лучше тушить, — сладострастно объяснил он, — энергичнее, чем у других.

Супруга окинула написанное быстрым взглядом и вдруг нахмурилась.

— Ну, ну… А делать ремонт, проводить телефон, разбираться с соседями ты собственнолично собираешься?

— Н-нет… А что? Кого забыл? — забеспокоился Ошейников.

— Управдома! Остапа Ибрагимовича. Как хочешь, но всунь. Кстати, мы недавно беседовали. Очень милый человек. Тобой интересовался. Хорошо бы сойтись покороче. Давай я его завтра и приглашу? Как будто из-за выключателя в ванной.

За столом Остап живо обсуждал с хозяевами литературные и окололитературные новости, искренне хохотал над дураком-редактором и горячо благодарил за предложение обессмертить свое имя в романе.

— Только вот что! — радостно закричал Остап. — Давайте под псевдонимом!

— Давайте! — радостно поддержал Ошейников.

— Средиземский Аполлинарий Спиридонович! — заорал Бендер и бросил на стол "Историю дипломатии". — Вот, кстати, и книжечка ваша, — он понизил голос. — Жильцы видели, как вы обронили: попросили вернуть.

— Да-да, точно, моя книжечка, спасибо, — обрадовался Ошейников, поглаживая дорогой переплет. — Больших денег стоит. Вот и зазорчик от нее на книжной полке остался…

Солидная старорежимная книга упорно не хотела влазить в древтрестовскую полку, рассчитанную разве что на "Карманную библиотечку фабричнозаводского активиста".

— Пардон, — Бендер перехватил плутоватую руку романиста. — Обмишурился впотьмах. А ваша-то книга — это "Новейший справочник управдома". Если позволите, оставлю себе почитать.

— Конечно, конечно, — промямлил Ошейников. — А Средиземский — это хорошо. Экзотическая фамилия…

Глава заканчивалась словами: "Вот стоит на мысу, мужественно зажав под мышкой экзотический жирафий портфель дорогой наш управдом Апполинарий Средиземский, ища глазами вражеские пироги. Полуостров может спать спокойно".

Мореплаватель и плотник

Неслыханый кризис, как леденящий все живое антициклон, пронесся над Колоколамском. Из немногочисленных лавочек и с базарных лотков совершенно исчезла кожа. Исчез хром, исчезло шевро, иссякли даже запасы подошвы.

В течение целой недели колоколамцы недоумевали. Когда же, в довершение несчастья, с рынка исчез брезент, они окончательно приуныли.

К счастью, причины кризиса скоро разъяснились. Разъяснились они на празднике, данном в честь председателя общества "Геть рукопожатие" гражданина Долой-Вышневецкого по поводу пятилетнего его служения делу изжития рукопожатий.

Торжество открылось в лучшем городском помещении — анкетном зале курсов декламации и пения. Один за другим по красному коврику всходили на эстраду представители городских организаций, произносили приветственные речи и вручали юбиляру подарки.