Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт

Приветственные речи были горячи, и ораторы щедро рассыпали сравнения. Долой-Вышневецкого сравнивали с могучим дубом, с ценным сосудом, содержащим в себе кипучую энергию, и с паровозом, который бодро шагает к намеченной цели.

Шесть сотрудников общества "Геть рукопожатие" преподнесли любимому начальнику шесть шевровых портфелей огненного цвета с чемоданными ремнями и ручками.

Дружественное общество "Геть неграмотность" в лице председателя Баллюстрадникова одарило взволнованного юбиляра двенадцатью хромовыми портфелями крокодильей выделки.

Юбиляр кланялся и благодарил. Оркестр мандолинистов беспрерывно исполнял туш.

Начальник милиции Отмежуев, молодецки хрипя, отрапортовал приветствие и выдал герою четыре брезентовых портфеля с мечами и бантами.

Не ударил лицом в грязь и брандмайор Огоньцов-Огольцов. Ему, правда, не повезло. Он спохватился поздно, когда кожи уже не было. Но из этого испытания брандмайор вышел победителем: он разрезал большой шланг и соорудил из него бесподобный резиновый портфель. Это был лучший из портфелей. Он так растягивался, что мог вместить все текущие дела и архивы большого учреждения.

Долой-Вышневецкий плакал.

Речь председателя лжеартели "Личтруд" Подлинника, выступившего от имени городской торговли и промышленности, надолго еще останется в памяти колоколамцев. Даже через тысячу лет речь Подлинника наряду с речами Цицерона и Плевако будет почитаться образцом ораторского искусства.

Тут было все: и "стояние на посту", и "высоко держа", и "счастье совместной работы", и "блестящая инициатива, так способствовавшая".

— Вы! — воскликнул Подлинник, тыча указательным пальцем в юбиляра. — Вы — жрец науки, мученик идеи, великой идеи отмены рукопожатий в нашем городе! Вот я плачу перед вами!

Подлинник сделал попытку заплакать, но это ему не удалось.

— Я глухо рыдаю! — закричал он.

И сделал знак рукой.

Немедленно распахнулась дверь и по боковому проходу в залу вкатилась тачка, увитая хвоей. Она была доверху нагружена коллекционными портфелями.

— Я не могу говорить! — проблеял Подлинник.

И, захватив в руку груду портфелей, ловко стал метать их в юбиляра, дружелюбно покрикивая:

— Вы академик! Вы герой! Вы мореплаватель! Вы плотник! Я не умею говорить! Горько! Горько!

Он сделал попытку поцеловать юбиляра, но это было невозможно. Долой-Вышневецкий по самое горло был засыпан портфелями, и к нему нельзя было подобраться.

Такого юбилея Колоколамск еще никогда не видал.

На другой день утром по городу прошел слух, что кожа наконец-то появилась в продаже. Где появилась кожа, еще никто не знал, но взволнованные граждане на всякий случай наводнили улицы города. К полудню все бежали к рынку.

У мясных рядов вилась длинная очередь. Перед нею под большим зонтом мирно сидел академик, герой, мореплаватель и плотник Долой-Вышневецкий. Пять лет посвятил он великому делу истребления рукопожатий в пределах города Колоколамска, а первый день шестого года отдал торговле плодами своей работы. Он продавал портфели. Они были аккуратно рассортированы с обозначением цены на каждом из них.

— А вот кому хорошие портфели! — зазывал юбиляр. — А вот кому кожа на штиблеты, на сапоги, на дамские лодочки! Ремни на упряжь! Есть портфели бронированные, крокодиловые, резиновые! Лучший оригинальный забавный подарок детям на пасху — мечи и банты! А вот кому мечи и банты на детские игрушки!

Стоптавшие обувь колоколамцы торопливо раскупали портфели и сейчас же относили их к сапожникам.

Гражданин Подлинник, горько улыбаясь, приторговывал шевровый портфель на туфли жене.

— Я не оратор! — говорил он. — Но десять рублей за этот портфель, с ума сойти! Тоже мореплаватель!

— У нас без торгу! — отвечал мореплаватель и плотник. — А вот кому портфели бронированные, крокодиловые, резиновые! На сапоги! На дамские лодочки!

Торговал он и на другой день. Еще несколько месяцев Долой-Вышневецкий по совместительству руководил обществом "Геть рукопожатие", но в конце концов он превратился в торговца портфелями, дамскими сумочками, бумажниками и ломкими дамскими поясками. О своей былой научной деятельности он вспоминал редко и с неудовольствием.

Так погиб для колоколамской общественности лучший ее представитель — глава общества "Геть рукопожатие".

Глава 14.

Честное сердце болельщика

Несколько раз в году бывают светлые и удивительные, почти что противоестественные дни, когда в Москве не происходит ни одного заседания. Не звенят в эти дни председательские колокольчики, никто не просит слова к порядку ведения собрания, не слышны замогильные голоса докладчиков.

Все ушли. Ушли на стадион "Динамо" смотреть футбол.

Уже за неделю до этого чудодейственного дня весь дом знал, что жилец квартиры № 17, страстный болельщик Онуфрий Голубец собирается на матч "Украина-РСФСР". Собрался приобщиться к великому действу и управдом. Но об этом знали только он и его сосед по квартире.

— Как ты думаешь, Сеня, — спросил Остап, захлопнув самоучитель английского. — Какой язык труднее всего изучить русскому человеку?

— Не знаю, наверное, китайский, — равнодушно ответил Сеня.

— Нет, — тяжелая дума терзала Остапа. — Украинский. То есть, как-нибудь можно, а вот по-настоящему — нет… Слишком близок. Столько одинакового, что трудно сосредоточиться, вспоминая слова. Все время будешь срываться на родной.

— Ну и что? — вяло отозвался Сеня.

— Да в том-то и дело, что Голубец чешет по-украински как по-писанному.

— Так он и есть хохол!

— Что?.. Да-да, конечно, — спохватился Остап. — Кстати, ты любишь футбол?

— Нет, не люблю. Да и работы много, — Сеня кивнул на пухлый портфель. — Рабкоровская корреспонденция.

— А я люблю. И между прочим, был капитаном 1-й юношеской команды в Одессе. Так что эта игра будет для меня решающей.

Со всех сторон на Страстную площадь стекались любители футбольной игры, юные и пожилые ревнители физкультуры. Отсюда на стадион "Динамо" вела прямая дорога. Отсюда многотысячные толпы шли напролом. Расталкивая суетливых болельщиков и не сводя взгляда с толстой спины Голубца, Бендер крейсерским шагом пробивался к стадиону.

Каждый хвалит тот вид спорта, которым он увлечен.

Когда теннисисту предлагают сыграть в волейбол, он высокомерно улыбается и поправляет складку на своих белых штанах. Из этого ясно видно, что он считает волейбол занятием грубым, вульгарным, недостойным выдержанного спортсмена из производственной ячейки.

Городошники возятся у своих квадратов, бормочут странные, медвежьи слова: "тыка" и "ляпа", мечут окованные медью дубины и в восторге бьют себя по плоским ляжкам. Вид у городошников совсем не спортивный. Длинные черные штаны и развалистая походка делают их похожими на грубиянов-шкиперов из маленькой гавани. Они всем сердцем преданы городошническим идеям. Когда они видят теннисный корт, над которым летает легкий белый мячик, их разбирает смех. Можно ли, в самом деле, заниматься такими пустяками!

А где-то за дачными заборами, положив портфели на зеленые скамейки, люди с серьезными бородками стучат крокетными молотками, выходят в "разбойники" и хватаются за сердце, когда полированный шар застревает в "масле". Эта игра умирает, но есть еще у нее свои почитатели, последние и беззаветные поборники крокетной мысли.

Итак, каждый хвалит тот вид спорта, которым он увлечен.

Но в день футбольного матча все преображается.

Где ты, гордость теннисиста? Забыв про свои получемберленовские манеры, про любимые белые штаны с неувядаемой складкой, теннисист цепляется за поручни трамвая. В эту минуту он уже не теннисист, он — барс. Оказывается, что под внешней оболочкой теннисиста бьется честное футбольное сердце. Он болельщик. Богатыри городошники волокут за собой своих жен, объясняя им на ходу великую разницу между офсайтом и инсайтом.