Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт

Драка на кухне разгоралась. Приводились статуты, постановления георгиевской думы, приносили какие-то справки от воинских начальников, дышали гневом и божились.

"Позвольте через посредство вашей уважаемой газе…"

Тоскливо русским в Париже, безрадостно. Случаются, конечно, события и даже праздники. Но и они отмечаются как-то приниженно, провинциально. Как в бедной штабс-капитанской семье.

Здесь — двенадцать незамужних дочерей и не мал мала меньше, а некоторым образом бол бола больше.

И вот наконец повезло: выдают замуж самую младшую, тридцатидвухлетнюю. На последние деньги покупается платье, папу два дня вытрезвляют, и идет он впереди процессии в нафталиновом мундире, глядя на мир остолбенелым взглядом. А за ним движутся одиннадцать дочерей, и до горечи ясно, что никогда они уже не выйдут замуж, что младшая уедет куда-то по железной дороге, а для всех остальных жизнь кончилась.

Но вот отликовали русские парижане, догорели огни, облетела чековая книжка, начались провинциальные парижские будни. "Чашка чаю у полтавских кадетов. Рю такая-то. Остановка метро Клиши. Вход бесплатный. На покрытие расходов 3 франка".

Ну и что же? Чай выпили, чашку украли. Расходов не покрыли. И вообще перессорились за чашкой. Тоска…

Правда, одно время спасало чудовище озера Лох-Несс.

О чудовище обе газеты писали с трогательным постоянством каждый день. Оно появилось в шотландском озере и там обитало. Оно было очень большое, страшное, горбатое, допотопное и выходило на сушу, чтобы есть баранов, а затем играть при лунном свете. К людям чудовище относилось недоверчиво, особенно к журналистам, и при виде их с шумом погружалось в воду.

Через два месяца шумов, всплесков и погружений пора было переходить на новую тематику, перестраиваться.

И тут, как нельзя кстати бежавший из "большевицких застенков" соотечественник напомнил, что кроме домашней склоки по поводу чинов и орденов, кроме общественных чашек чаю и подозрительных ихтиозавров есть главная тема — Совдепия. Соотечественник, скрывавшийся от "длинных лап ЧК" под псевдонимом "Петергофский гренадер" поведал на страницах "Возрождения" о том, что большевики до сих пор крестятся, вспоминая об ужасных поражениях, нанесенных им генералом Шатиловым, а так-же сообщил о том, что комиссары раздувают страхи, связанные с Лох-Несским чудовищем, дабы оправдать строительство новых крейсеров на Балтийском море.

В ответ на это в "Последних новостях" появилась статья некоего "Ораниенбаумского драгуна", также по счастливому совпадению бежавшего на днях из "большевицкого вертепа". Драгун рассказал о том, что в вышедшей недавно совдеповской истории гражданской войны полковник Шатилов упоминается лишь вскользь. Далее сообщалось о том, что комиссары утаивают от народа правду о Лох-Несском чудовище, дабы сдержать его, народа, просвещение.

Через неделю обе газеты сообщили, что отправляют своих корреспондентов, соответственно "Петергофского гренадера" и "Ораниенбаумского драгуна" в Североамериканские Соединенные Штаты, и что читателей ожидает грандиозная сенсация.

…Преисполненный гордости за вверенную ему тайну, редактор "Ля…" подписывал редакционные удостоверения и платежные документы на имя Ивана Ивановича Шпора-Кнутовищева:

— С богом, ваше сиятельство! — прослезившись, он обнял Бендера.

Он несказанно удивился бы, если узнал, что час назад теми же словами графа-инкогнито (по редакционным документам и платежным ведомостям Петра Петровича Сбруя-Голенищева) напутствовал редактор "Ле…"…

Глава 29.

Королева танго Белостокского воеводства

Накануне прихода в Нью-Йорк состоялся парадный обед.

— Ну ладно, демонстрации трудящихся на верхней палубе я не требую, — недовольно сказал Остап, внимательно изучив меню. — Но в чем же праздник?

— А вон там, в самом низу, — услужливо подсказал Гадинг, — видите: "окра". В аккурат рюмочку водки закусить.

В это время официант положил на стол бумажные корсарские шляпы, хлопушки, значки в виде голубой ленты с надписью "Нормандия" и бумажники из искусственной кожи тоже с маркой трансатлантической компании.

— Нет-нет, — отмахнулся Остап. — Я принципиально не ношу бумажных головных уборов. Хватит с меня афинских лезвий "Жиллет".

Официант перевел беспокойный взгляд на Гадинга.

— Это всего лишь сувениры, — поспешил объяснить штабс-капитан. Раздают в конце путешествия, чтобы уберечь пароходный инвентарь от разграбления. Вы представить себе не можете, сколько людей одержимо психозом собирания сувениров. Особенно американцев. Тащат ножи, вилки, ложки, даже тарелки, пепельницы и графины. Так что выгоднее подарить значок в петлицу…

Тем временем Бутербродты с деловым видом надели на головы пиратские шляпы, разрядили хлопушки и прикололи к груди значки. Как видно, они считали своим долгом добросовестно воспользоваться благами, полагавшимися им по билету.

— Ну и чем же, дорогой Иван Иваныч, думаете заняться в Североамериканских Соединенных Штатах? О чем, собственно писать? — продолжал краснощекий гигант после обеда.

— Хорошо бы роман написать из жизни индейцев, — не думая, ответил Остап. — Чудное название для романа — "Индианка с собачкой". Знакомые одобрят.

— Недурно, недурно, — промурлыкал Гадинг. — Но начинать-то надо с публисити. Как бы это по-русски сказать, без публисити нет просперити.

— Без чего нет чего?! — изумился Бендер.

— Ну, публисити — вроде как известность, знаменитость. А просперити — стало быть, удача в делах, процветание, — обрадованный тем, что быстро смог найти соответствия в русском языке, Гадинг продолжал. — Подумаешь, корреспондент парижской газеты! Это в Европах Париж — столица. А для американцев это провинциальный городок. Вам нужно здорово потрудиться, чтобы попасть хотя бы на 10-ю страницу вечерних газет. Кстати, не удивляйтесь, когда вас спросят, как там погода в Иллинойсе или Техасе. Там тоже есть свои Парижи. Их в Америке штук пятнадцать…

— Впрочем, вас не спросят. Извините, но ваш английский… Придется, как говорят сейчас в России, взять над вами шефство, — Гадинг засмеялся. — И за анкеты вы еще не брались, а завтра будет не до этого. Надо, батенька, надо, надо, надо, надо.

Остап с опаской посмотрел на штабс-капитана, вздохнул и отправился в каюту заполнять громадные въездные анкеты, выданные ему на корабле. Среди наиболее выдающихся перлов американской бюрократии можно было прочесть:

"Покрыты ли вы струпьями?", "Идиот ли вы?", "Дефективны ли вы?", "Анархист ли вы?"…

Вскоре началась мелкобуржуазная самодеятельность. Пассажиры собрались в салоне. Потушили свет и навели прожектор на маленькую эстраду, куда, дрожа всем телом, вышла изможденная девица в серебряном платье. Оркестр, составленный из профессионалов, смотрел на нее с жалостью. Публика поощрительно зааплодировала. Девица конвульсивно открыла рот и сразу же его закрыла. Оркестр терпеливо повторил интродукцию. В предчувствии чего-то ужасного, зрители старались не смотреть друг на друга. Вдруг девушка вздрогнула и запела. Она пела известную песенку "Говори мне о любви", но так тихо и плохо, что нежный призыв никем не был услышан. В середине песни девица неожиданно убежала с эстрады, закрыв лицо руками. На эстраде появилась другая певица, еще более изможденная. Она была в глухом черном платье, но босая. На лице ее был написан ужас. Это была босоножка-любительница. Зрители начали воровато выбираться из зала.

Распорядитель поспешил объявить, что этот номер последний и вслед за ним начнутся танцы, но Остап уже был на палубе и жадно вдыхал свежий соленый воздух. Шторм усиливался. Маленький грузовой пароход с трудом пробирался к американскому берегу. Иногда он исчезал за волной, и были видны только кончики его мачт. Иногда его подбрасывало выше "Нормандии". Один раз Остап чуть было не прочитал его название, но успел разобрать только две первые буквы: "St…". Бендеру всегда казалось, что океанская дорога между Старым и Новым светом очень оживлена, что то и дело навстречу попадаются веселые пароходы, с музыкой и флагами. Оказалось же, что океан — штука величественная и пустынная, и пароходик, который штормовал в сотнях миль от ближайшего берега, был единственным кораблем, который он увидел за пять дней пути.