Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт

Колумб причаливает к берегу

Белый такси-кеб с тремя светящимися фонариками на крыше повлек командора в отель. Остап беспокойно ерзал. Его мучала мысль, что Гадинг с каким-то злодейским умыслом или ради забавы запихнул его в шутовской, архаический таксомотор. Но, трусливо выглянув в окно, он увидел, что во всех направлениях несутся машины с такими же дурацкими фонариками, самых вызывающих цветов: оранжевого, канареечного и белого.

— Эй, дружище, — штабс-капитан энергично хлопнул водителя по плечу, — давай через Бродвей.

Шофер радостно закивал головой. Это сулило ему несколько лишних долларов.

…Иногда что-то адски гудело под ногами, а иногда что-то грохотало над головой. Перекрывая шум, в самое ухо весело ревел Гадинг:

— Ну как вам Нью-Йорк? То, что сверху — это надземная железная дорога — "элевейтед". А то, что снизу — это подземка, "собвей".

Из каких-то люков, вделанных в мостовую и покрытых круглыми металлическими крышками, пробивался пар. Красные огни реклам бросали на него оперный свет. Казалось, вот-вот люк раскроется и оттуда вылезет Мефистофель и, откашлявшись, запоет басом: "При шпаге я, и шляпа с пером, и денег много, и плащ мой драгоценен".

Бродвей возник так же неожиданно, как сам Нью-Йорк возникает из беспредельной пустоты Атлантического океана.

Многие годы верхом электрического безумия Остапу казалась елка на рождество девятого года в Одессе. Впервые в истории города елка была украшена электрической гирляндой. Ее соорудил городской изобретатель и дурачок Иммануил Бабский. Деньги на проект в размере трехсот рублей выделил купец 2-ой гильдии и меценат Африкан Доброхотько, которого благодарные одесситы после этого также зачислили в "ыдиоты". Электричество для Остапа стояло тогда в одном ряду с шарманкой, балеринами и леденцами-монпасье. Но он никогда не думал, что его можно низвести (или поднять, если угодно) до уровня дрессированного животного в цирке. Здесь его заставили кривляться, прыгать через препятствия, подмигивать, отплясывать. Электрический парад никогда не прекращается. Огни реклам вспыхивают, вращаются и гаснут, чтобы сейчас же снова засверкать; буквы, большие и маленькие, белые, красные и зеленые, бесконечно убегают куда-то, чтобы через секунду вернуться и возобновить свой неистовый бег.

— Ну что, журналист? А? — снова прокричал штабс-капитан. — Добавь сюда еще одну лампочку и все взорвется к чертям собачьим!

— Некуда! — крикнул в ответ Остап.

— Что некуда? — не понял Гадинг.

— Некуда эту лампочку воткнуть!..

— Стой! — сказал вдруг штабс-капитан шоферу, завидев какую-то вывеску. — Отвези багаж в отель, пока мы будем… в театре, и жди нас здесь.

Шофер кивнул и уехал, а Бендер и Гадинг спустились по темной лестнице в полумрак.

Грохотал джаз, по мере способности подражая шуму надземной дороги. По сцене мелко семенила девица, на ходу сбрасывая с себя одежды. Джаз вдруг закудахтал, музыка оборвалась, и девушка с постельным визгом убежала за кулисы. Публика, наполнявшая зал, восторженно зааплодировала. На авансцену вышел конферансье, мужчина атлетического вида в смокинге, и внес деловое предложение:

— Поаплодируйте сильнее и она снимет с себя еще что-нибудь.

Раздался взрыв рукоплесканий и исполнительница снова прошла через сцену, жертвуя тем немногим, что у нее еще осталось от ее обмундирования.

Войдя в свой номер, Остап принялся отыскивать выключатель и долгое время не мог понять, как здесь включается электричество. Он бродил по комнатам сперва впотьмах, потом жег спички. При этом он вспоминал Бродвей и отвратительно ругался. Он обшарил все стены, исследовал двери и окна, но выключателя нигде не было. Несколько раз он приходил в отчаяние и садился отдохнуть на пол.

Вспомнив какой-то роман из жизни миллионеров, он исследовал пол. После этого решил взяться за потолок. По всем правилам детективной науки, он придвинул стол поближе к двери и забрался на него.

В это время дверь отворилась и в комнату влетел Гадинг:

— Это ужа… — крикнул он. Конец фразы утонул в грохоте и треске.

Через минуту, морщась и покрякивая, Гадинг дергал тонкую цепочку, висевшую у самой лампы.

— Это просто, — пояснял он. — Дернешь — зажжется, снова дернешь — потухнет.

— Вы сказали "это ужасно"? — спросил Бендер.

— Нет-нет, я сказал: "Это просто". Дернешь…

— Не сейчас. Когда вошли…

— Ах, когда вошел! — Гадинг всплеснул руками. — Это ужасно! Вашу секретаршу найти не удалось. Тот идиот, которому я поручил это дело, забыл ее фамилию и написал на пейдж-борде, ну мелом на грифельной доске, — пояснил он, — что просит откликнуться секретаршу господина Шпора-Кнутовищева.

— На пейдж-борде, — тупо повторил Остап.

— Да, на пейдж-борде.

— Мелом?

— М-мелом, — растерянно подтвердил штабс-капитан.

— По-английски…

— Уж разумеется, — розовощекий гигант быстро замигал белесыми ресницами.

— Кнутовищев, — сказал Остап сам себе. — "Щ" — "shch". Понятно. Спасибо, anyway. Я хотел бы поспать.

Гадинг ушел. Постель не была приготовлена на ночь и Бендер стал искать кнопку звонка, чтобы вызвать горничную. Кнопки не было. Он ходил по комнате, дергая за все подозрительные шнурки. Но это не помогало.

Когда свалившийся карниз больно ударил его по голове, великий комбинатор покорно вернулся к кровати и, не раздеваясь, свалился на нее.

На комоде, стоявшем рядом, он увидел толстенькую книгу в черном переплете. Он протянул руку. Книга оказалась Библией. На первой странице было оглавление, специально составленное заботливой администрацией для деловых постояльцев, время которых чрезвычайно ограничено:

"Для успокоения душевных сомнений — страница такая-то, текст такой-то.

При семейных неприятностях — страница такая-то, текст такой-то.

При денежных затруднениях — страница, текст.

Для успеха в делах — страница, текст".

Эта страница была немного засалена.

Остап отложил книгу и закрыл глаза.

— Земля, земля! — радостно закричал матрос, сидевший на верхушке мачты.

Тяжелый, полный тревог и сомнений путь Христофора Колумба был окончен. Впереди виднелась земля. Колумб дрожащими руками схватил подзорную трубу.

— Я вижу большую горную цепь, — сказал он товарищам по плаванию. — Но вот странно: там прорублены окна. Первый раз вижу горы с окнами.

— Пирога с туземцами! — раздался крик.

Размахивая шляпами со страусовыми перьями и волоча за собой длинные плащи, открыватели новых земель бросились к подветренному борту.

Два туземца в странных зеленых одеждах поднялись на корабль и молча сунули Колумбу большой лист бумаги.

— Я хочу открыть вашу землю, — гордо сказал Колумб. — Именем испанской королевы Изабеллы объявляю эти земли принадлежа…

— Все равно. Сначала заполните анкету, — устало сказал туземец. — Напишите свое имя и фамилию печатными буквами, потом национальность, семейное положение, сообщите, нет ли у вас трахомы, не собираетесь ли вы свергнуть американское правительство, а также не идиот ли вы.

Колумб схватился за шпагу. Но так как он не был идиотом, то сразу успокоился.

— Нельзя раздражать туземцев, — сказал он спутникам. — Туземцы как дети. У них иногда бывают очень странные обычаи. Я это знаю по опыту.

— У вас есть обратный билет и пятьсот долларов? — продолжал туземец.

— А что такое доллар? — с недоумением спросил великий мореплаватель.

— Как же вы только что указали в анкете, что вы не идиот, если не знаете, что такое доллар? Что вы хотите здесь делать?

— Хочу открыть Америку.

— Так бы сразу и сказали. А публисити у вас будет?

— Публисити? В первый раз слышу такое слово.

Туземец долго смотрел на Колумба проникновенным взглядом и наконец сказал:

— Вы не знаете, что такое публисити?

— Н-нет.

— И вы собираетесь открыть Америку? Я не хотел бы быть на вашем месте, мистер Колумб.