Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт

Все хохотали. Это было очень старомодно, наивно и смешно. Ковбой по-прежнему сатирически улыбался. По-прежнему у него в глазах сверкало приглашение зайти куда-нибудь за угол, чтобы хлопнуть несколько больших стопок виски. Но насчет того, что петь он не умеет, ковбой соврал. Пел он хорошо и долго смешил всех.

После него вышел негр. Здесь не было конферансье и никто не объявлял имен артистов. Да они и не были артистами. Все выступавшие были служащие и давали концерт по совместительству.

Негр был отчаянно молодой и длинноногий. Ноги у него, казалось, начинались от подмышек. Он танцевал и выбивал чечетку с истинным удовольствием. Руки его как-то замечательно болтались вдоль тела. Он был в штанах с подтяжками и рабочей рубашке. Закончив танец, он весело взял метелку, стоявшую в углу, и ушел, скаля зубы.

Арчибальд хлопнул рюмку виски и, не попрощавшись, ушел спать. Бендер заказал себе бокал рейнского вина.

— Вы, я вижу, иностранец? — спросил бармен, протягивая заказ.

— Я же сказал всего два слова, — удивился Остап. — Что, такой сильный акцент?

— Нет, просто вы сегодня первый, кто заказал вино.

— ?

— Вы давно в Америке?

— Две недели.

— И вы до сих пор не обратили внимания, что американцы пьют мало вина и предпочитают виски? Понимаете, бутылка хорошего вина предусматривает хороший разговор. Люди сидят за столиком и разговаривают, и тут одно дополняет другое, — без хорошего разговора вино не доставляет удовольствия. А американцы не любят и не умеют разговаривать. Вы заметили? Они никогда не засиживаются за столом. Им не о чем говорить. Они танцуют или играют в бридж. И предпочитают виски. Выпил три стопки — и сразу опьянел. Так что и разговаривать незачем. Да, сэр, американцы не пьют вина.

Бармен помолчал, рассматривая командора.

— Вы — грек? — спросил он.

— Скорее, русский, — вопрос оказался непростым.

— Видел я, как пьют русские, — задумчиво протянул бармен. — Впрочем, это большое заблуждение, что русские — пьяницы. Русские, как раз-таки, в отличие от американцев, не пьют. Они общаются, они очищают души, они беседуют. Как это по-русски: "Po dusham", — произнес он старательно.

— Ты чертовски прав, приятель, — поддержал Остап. — Это то, чего мне очень не хватает.

— Скоро все разойдутся, — сказал бармен в заключение. — Посидим, — и еще раз повторил: "Po dusham".

Остап проснулся очень рано. Перевернулся на другой бок и попытался заснуть. Но что-то мешало. И он понял, что. Он не слышал мерного посапывания Арчибальда, к которому привык за все время путешествия. Остап сел. Арчибальда не было.

Он быстро оделся и вышел. Во дворе он увидел вчерашнего негра. Тот подметал аллею. И подметал он чуть ли не с таким же удовольствием, как танцевал вчера. И казалось даже, что он продолжает танцевать, а метла — только оформление танца. Негр раздвинул свои большие серые губы и пожелал Остапу доброго утра.

— Послушай, дружище, ты не видел моего друга? — спросил командор.

— Это такой высокий и суетливый? Я видел его на почте пять минут назад. Он куда-то звонил.

— В Нью-Йорк?! — воскликнул Остап.

— Мне показалось, что в Гренландию, — усмехнулся в ответ негр. — Он все время дрожал и заикался.

— Спасибо, — сказал Бендер и направился в бар.

Знакомого бармена за стойкой не было. Вместо него там крутился полный мальчик, который вчера играл на банджо.

Следом вошел Арчибальд. Он сел за стойку рядом.

— Виски, — сказал Остап.

— Виски, — сказал Арчибальд.

Выпили.

— Повторить, — снова сказал Остап.

— Повторить, — эхом отозвался Арчибальд.

— Третью, — сказал Бендер через несколько минут.

Арчибальд молчал.

— В чем дело? — обернулся к нему Остап.

— Нам надо ехать, — ответил Спивак, подбирая интонацию. — Предлагаю по Южной дороге, — он упорно смотрел перед собой. — Вдоль мексиканской границы. На плато Колорадо большие дорожные работы. Слишком много детуров, как это сказать, объездов… Кроме того, — голос Арчибальда звучал непринужденно и неубедительно, — я прочитал в газете, в Хуареце, это в Мексике, но у самой границы, будет замечательный бой быков, там…

— Ну, довольно, — перебил его Остап. — Поехали.

Глава 36.

Хич-хайкер Робертс

"Форд" ехал через громадные поля "джайэнт кэктус" — кактусов-гигантов. Кактусы живут, как жили когда-то индейские племена. Там, где живет одно племя, другому нет места.

Отростки кактусов похожи на руки.

Одни кактусы молятся, воздев руки к небу, другие обнимаются, третьи — нянчат детей. А некоторые просто стоят в горделивом спокойствии, свысока посматривая на проезжающих.

Мимо пролетел плакат: "Если вы не видели закат в Нью-Мексико, вы не видели Америки!"

— Закат, закат, — грустно подумал Остап. — И кактусы стоят, и жизнь, кажется, пропала.

Два ковбоя гнали стадо маленьких степных коровок, лохматых, как собаки. Громадные войлочные шляпы защищали ковбоев от резкого солнца пустыни. Большие шпоры красовались на их сапогах с фигурными дамскими каблучками. Ковбои гикали, на полном скаку поворачивая своих коней. Это казалось немножко более пышным и торжественным, чем нужно для скромного управления коровьим стадом. Но что поделаешь! Это Техас! Тексас, как говорят американцы. Уж тут знают, как пасти коров!

На дороге стоял человек с поднятым кверху большим пальцем руки. Хич-хайкер, тот, кто просится в попутчики. Арчибальд взял чуть влево, собираясь объехать "препятствие".

— Остановите, — резко сказал Остап.

Арчибальд неохотно повиновался.

Хич-хайкер сел в машину. Он был в овероле, из-под которого выбивались наружу расстегнутые воротнички двух рубашек. Поверх оверола на нем была еще светлая и чистая вельветовая куртка.

— Довольно теплый денек, — сказал Остап, обернувшись к попутчику и указывая глазами на его воротнички. — Не так ли?

— Да, но в вагоне было очень холодно, — ответил хич-хайкер.

— Можете подать в суд на компанию, — подал голос Арчибальд.

— Это был товарный вагон, — пояснил хич-хайкер.

Остап представился.

— Мы с компаньоном едем в Мексику, — сказал он безразлично. — Нас там поджидают…

В размеренном реве двигателя проскользнула истерическая нотка — дрогнула нога на педали.

— Быки и матадоры, — закончил командор. И тут же добавил: кажется, по-испански "матадор" означает — "убийца"?

Двигатель снова хрюкнул.

— Куда направляетесь? — просто спросил Остап.

Хич-хайкер тоже представился, положил свою черную шляпу на колени и охотно принялся рассказывать о себе.

"Хорошая черта американцев, — подумал Остап, — они общительны".

Его звали Робертс. Друг написал ему, что нашел для него работу по упаковке фруктов, на восемнадцать долларов в неделю. Надо проехать семьсот миль, денег на такую длинную дорогу у него, конечно, нет. Всю ночь он не спал: ехал в товарном вагоне, и было очень холодно. В вагоне было несколько бродяг. Робертсу было совестно ехать зайцем, и он на каждой станции выходил помогать кондукторам грузить багаж. Но бродяги спали, несмотря на холод, и никаких угрызений совести не испытывали.

Робертс ехал из Оклахомы. Там лежит в больнице его жена.

Он вытащил из кармана газетную вырезку, и показал фотографию молодой женщины, полулежащей в белой больничной кровати, и заголовок: "Она улыбается даже на ложе страданий".

— Я читал об этом в "Нью-Йорк таймс", — важно подтвердил Арчибальд.

Несколько часов подряд Робертс рассказывал историю своей жены.

Он говорил не торопясь, не волнуясь, не набиваясь на жалость или сочувствие. Его просят рассказать о себе — он рассказывает.

Он родом из Техаса. Работал на маленькой сельской консервной фабрике и сделался мастером. Женился на замечательной девушке. Это был очень счастливый брак. Молодые супруги все делали вместе — ходили в кино, к знакомым, даже танцевали только друг с другом. Она была учительница, очень хорошая, умная девушка. Детей она не хотела — боялась, что они отнимут у нее мужа. И дела у них шли отлично. За четыре года совместной жизни они скопили две тысячи долларов. У них было восемнадцать породистых коров и свой автомобиль. Все шло так хорошо, что лучшего они не желали. И вот в феврале произошло несчастье. Жена упала с лестницы и получила сложный перелом позвоночника. Начались операции, лечение, и за полтора года доктора забрали все — и наличные деньги, и деньги, вырученные от продажи всех восемнадцати коров и автомобиля. Не осталось ни цента. Первый госпиталь брал по двадцать пять долларов в неделю, оклахомский берет теперь по пятьдесят. Жене нужно сделать металлический корсет — это будет стоить еще сто двадцать долларов.