Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел

— Выбор всегда есть…

— Ага, как у того пацана, что застрелили в голову?

Помолчали; Рамона думала о доме, о дочке и маме. Сто процентов, что о доме же думали и остальные. Потом сорвалась Лиза, закричала, забилась на постели:

— Я не хочу, не хочу, нехочу это!! Заберите меня отсюда, пусть кто-нибудь заберёт меня!! Я домой хочу, что мы тут все делаем??!!

Её не успокаивали; только когда её рыдания превратились уже в протяжный вой, Рамона сходила и принесла из ванной стакан воды, ни слова не говоря вылила ей на голову. Завывания Лизы понемногу прекратились, остались только сдавленные всхлипывания.

Скрипнула незапертая дверь в номер. Все, вздрогнув, обернулись на вход. Появились Женька и Валек.

— Вы чо не в своём номере? Сказали же из номеров не выходить. А где Аганазар?

Женька только презрительно передёрнул плечами, а Валька сразу начал рассказывать, как будто с середины:

— … всех убили! Ну, этих — парня, что Гамаль указал, и тех двоих. За наш амфитеатр отвели — помните, там недострой? Вот — отвели туда — мы проследили, — там колодец старый. Каналья или, скорей связь. Положили лицом вниз. Потом по одному поднимали, подтаскивали к колодцу, на колени ставили — и горло резали. Первого этот, бородатый зарезал — столкнул в колодец, потом двоих — Гамаль. Бородатый ему свой нож дал — показывает «режь», типа — а тот трусит, трясётся. Потом что-то поговорили — и Гамаль того… зарезал. Одного, потом другого. Сам. За волосы держит — и горло перерезает, прикинь. Над колодцем. Меня чуть не вырвало. Один типа тихо, а второй вырывался, ага. Вот он их и зарезал… И столкнули их в этот колодец, мусором присыпали.

Валека всерьёз потряхивало.

— Ты выпей чего, что ли?

— Валокордин есть, или что там сердечники?..

— Какие нах «сердечники»; у тя что, с сердцем непорядок?

— У меня сейчас везде непорядок. Чо-то сердце, в натуре, жать стало.

— Водки выпей вот. Не, нету водки, на виски. Полегчает.

— Спасибо. Не каждый день, в натуре…

Лиза тихонько завыла. На неё не обращали внимания.

— Да понятно всё. А Аганазар где?

— Он остался посмотреть ещё. Куда и кто. Одному легче. Вроде как бородатый уезжать собрался, надо посмотреть, кто и с чем останется.

— А смысл?

— Надо посмотреть сначала, потом думать. Может и смысл какой появится.

— Поймают Аганазара — нам всем конец! — пролепетала, сморкаясь в наволочку, зарёванная Лиза.

— А не пох. й ли? — спросил Женька, играя желваками.

Все помолчали, переваривая услышанное.

— Аганазара увидят — нас всех убиют! — снова продолжила Лиза.

— Пох.й. — теперь это уже сказала сама Рамона.

В самом деле, это старое русское выражение «- А не пох. й ли??» как-то… как-то показало свет в темноте. Выход.

Действительно — а не пох. й ли? Что ещё с ними нужно сделать, чтобы было не пох. й? Трахнуть их, порвать, заразить чем-нибудь, продать какому-нибудь толстому шейху в гарем? Откуда тут нахер шейхи? Значит не в тот гарем, что показывают в исторических фильмах, где музыка и канарейки, а в какой-нибудь заплёванный бордель. Ублажать этих вот, «тапочников», воинов аллаха, ити их всех. Пока не зарежут.

Парни, переговариваясь, ушли к себе в номер.

— Маринка, слышь, Маринк!

— А?

— Где мой венгер? Ты брала тогда, не вернула?

— А. Да вот он. Зачем тебе? — она порылась в тумбочке и достала небольшой складной ножичек малинового цвета со швейцарским крестом на ручке.

— Затем. Они сегодня придут «собирать ценности», слышала?

— Угу.

— Нас с тобой чо-то пометили в списках, видела.

— Ясен перец. Ага.

— Ага-ага. Вот. Пох. й мне, ясно. Пох.й. — Рамона открыла складешок, попробовала на ногте остриё. Не закрывая сунула под подушку. Потом передумала и сунула его под простыню. Прикрыла скомканным покрывалом.

— А, поняла.

Лиза всё всхлипывала. Маринка покопалась в ящике стола под телевизором, достала нож из нержи, обычный столовый. С зубчиками. Когда-то давно принесённый из ресторана; что они тогда им резали, торт? Точно, день рождения был у неё, Рамоны; торт тогда и резали им. С сомнением осмотрела нож, бросила обратно; вновь покопалась в куче вещей и вещичек, накопившихся за время работы, извлекла канцелярский нож с выдвижным лезвием:

— Во!

Вжикнула лезвием туда-сюда, попробовала пальцем, ойкнула уколовшись, сунула палец в рот, посасывая.

— Нормальный.

— Ага.

— В шею надо, где артерия. Эта, как её. Сонная.

— Да.

Телевизор не включали. Без телевизора было кисло, хотя, казалось бы, уже и отвыкли за это время. Кисло даже со светом и с водой. Хотя с водой нет, с водой было хорошо. Напор был так себе, но не суть. Под чахлой струйкой из душевого крана с грехом пополам все вчетвером по-очереди помылись, вздрагивая от малейшего стука поблизости, постирали в раковине накопившееся бельишко. Никто не мешал. Набрали воды про запас, на всякий случай в пустые бутылки.

— Может и обойдётся?.. — осторожно спросила Наташка, — Может пронесёт?

— Обязательно пронесёт. Если некипячёную воду будешь пить! Будет нести и нести, добежать не успеешь.

Маринка фыркнула.

— Да ладно. Ты ж понимаешь. Может обойдётся? Баб много…

— И времени у них много. Ты это — подмылась? Вот и сиди, проветривай, жди. Принца на белом коне…

— Или коня — без принца.

— Во-во. Это скорее всего.

— Гамаль, сучонок, на коня не тянет — так, жеребёнок.

— Убийца он теперь, поняла?

— Да поняла я, поняла.

— Среди наших убийцы тоже есть. Ты рассказывала.

Она рассказала, конечно, про синюшные вспухшие ноги, торчащие из-под покрывала в вонючем номере. Они тогда здорово перетрусили. Рассказали парням. Те через день сходили — сказали, что нет там ничего. Уже. Диван вонючий с пятнами есть, а покрывала и тела нет.

— Может она сама… Может не наши…

— Может показалось.

— А иди ты. Показалось!

— Сейчас всё говно наружу из всех полезло. И из наших, и из ихних. Почему вот так: как ничего не сдерживает, так обязательно говно из людей лезет. А? Почему не что-нибудь другое?

— Чего? …не сдерживает-то?

— Ну, типа, закон. Закон кончился — и говно полезло. А?

Помолчали, потом Рамона медленно произнесла:

— Мы в девятом классе в поход ходили, в трёхдневный… От группы вчетвером отстали. Я и три пацана. Случайно — я на поляну с черникой набрела, а они меня искали. И заблудились мы. Я ногу подвернула… И они меня полночи по-очереди тащили к лагерю. На себе. А могли бы трахнуть, и, к примеру, в ручье утопить. А? Там ведь, в лесу, закона не было… А они тащили. И мысли не было.

— Ну, это другое…

— То же самое. Вот то же самое…

Вдалеке послышался женский истошный крик. Все вздрогнули.

— Вот оно, началось!.. — с видом, как будто она комментировала фильм ужасов, замогильным голосом сказала Лиза. На неё накинулись одновременно:

— Закрой рот, достала уже, сука, ныть!

— В натуре, завали хлебало. И без тебя тошно!

— Ты у нас страшненькая, тебя трахать не будут, нахер ты нужна!

Лиза с рёвом упала на постель, затряслась в рыданиях, обхватив голову. Рамона подумала — интересно, от чего больше: от того что «началось» и от страха, или что опять ткнули в нос что страшненькая? Арабы ж не бухают, не то, что наши, для них расхожее выражение «Нет некрасивых женщин, есть недостаток водки!» неприменимо. Хотя для них все европейские женщины желанны, это давно понятно. А мы тут вчетвером. Хотя нет, ещё девчонки вдвоём вроде живут в одном номере, это кроме семейных, «парных», и вроде ещё тётки — но те в годах… Интересно, мужики будут своих жён защищать, если к ним придут… это… с ясными намерениями, и с автоматами? А вот хрен знает — дешёвые сейчас мужики пошли. Наши-то парни, хоть их номер и по тому же коридору, за нас точно не впишутся, нафиг им приключения. Мы им никто, так, сотрудницы по работе… — распаляла Рамона себя, — Вот Халик бы вписался, Халик резкий; у них, у азеров, свою женщину не отдают просто так… Хотя… какая там «его женщина», так, переспать время от времени, «для здоровья». Нет, Халик точно вписался бы! — решила она, — И его бы грохнули. Застрелили бы или зарезали как тех троих. Хоть он и резкий. Нет, хорошо, что он уехал…