Я наклонился к Пехоту, прижал его голову к своей, сказал шепотом:
— Смотри за Русланом. Насчет баб. Только прокурорские. И никаких поварих. Чтобы неприятностей не было.
Утро. Идем на вертолетную площадку. У меня еще нет уверенности, что нас возьмут. Не Палыч же такие вопросы решает.
Подходим. Кучками сидят десантники. Около каждой кучки десантников — кучка дров. Я обалдел.
— Палыч, — говорю, — а это зачем?
— Как зачем? Греться, жрать готовить.
— Да это ж не Афган — горы лесистые.
— Ты зеленый еще, Крестовников. Вот мы там высадимся, у нас других дел не будет — дрова рубить? А потом они там сырые, корявые. Фигня, в общем, а не дрова.
— Так это чего, нам все время их возить будут? Это ж кому рассказать — вертолетами дрова возить!
— Зачем все время? Только вот этот запас. Пока позиции займем, пока окопаемся. А потом уж придется их палки кривые рубить.
Так. Точно не возьмут. С дровами — точно. Это же сколько вместо наших двух тел, рюкзаков и камеры можно дров запихать?
Мне стало грустно.
— Муха, делаем вид, что нас нет.
— Как это?
— Под дрова маскируемся. Ты умеешь под дрова маскироваться?
— Только когда выпью очень много.
— Это я сам умею. Тут другой случай.
— Обоснуй.
— Могут не взять. Места нет. Щас какой-нибудь начальник увидит, скажет — валите отсюда. Никакой Соколстремский не поможет.
— И чего делать?
— Не высовываться. Сядь на землю. Пригнись. Вот так. А как погрузка пойдет — в общей группе, в серединке, вприсядку.
— Ништяк, — Муха балдел.
Началась погрузка. Под обстрелом лучше. Я каждую секунду ожидал услышать: «Так, а это что за клоуны?»
Вроде обошлось. Ящерицами такими залезли в вертолет. Битком набито. А он вообще взлетит, интересно?
Осторожно изучаю контингент. Больших начальников нет. Маленькие к нам давно привыкли.
Так, теперь дождаться взлета. Тогда победа. Не выбросят же нас в воздухе!
Шум мотора усилился. Лопасти завертелись быстрее. Но это еще не взлет. Это — последняя продувка, или как это там у них, у вертолетчиков, называется? Я не очень разбираюсь.
Вот в такие моменты и происходит обычно какая-нибудь гадость. Сейчас откроется дверь, появится рожа и завопит: «Здесь посторонние?» Или что-то в этом роде. Или какая-нибудь дополнительная проверка. Или забыли что-нибудь погрузить.
Или отменяется десант по причине испортившейся погоды.
Но нет! Шум изменил тональность! Вот сейчас точно поедем!
Поехали! Сейчас взлетим! Интересно, взлетим?
Взлетели! Все! Иллюминатор был недалеко от меня. Видно было.
Вот Ханкала. Вот площадка. Наш кемпинг. Что там сейчас Руслан с Пехотой делают, интересно? Вот поезд! Бедолаги! Они в поезде, который уже никогда никуда не поедет. А мы в вертолете, который уходит ввысь.
Да «высь» уже приличная. Вся Ханкала как на ладони. Кемпинга даже не видно, а поезд — как гусеница в младенчестве.
А хорошее название для фильма «Поезд, который никогда никуда не поедет». Нет, дурацкое. Еще хуже «Вертолет, который уходит ввысь». Вообще слово «высь» дурацкое. Чего-то крыша едет. Домой пора.
Домой? Где мой дом? Холостяцкая квартира, случайные связи, не очень случайные, совсем не случайные. Нет, это все — не дом. Мой дом — Кавказский хребет. Там самая «высь», кстати. Совсем крыша едет. Там — не дом, тут — «высь». Это сейчас. Куда потом — разберемся. Если это «потом» наступит. А то, знаете ли, тут, в «выси», всякое может случиться.
А красиво. Низко идем — прямо по подъему горы. Все время ввысь. Тьфу ты. Ага, вот ущелье. И как он лопастями не задевает? А там что? Ой-е! С той стороны лопасти тоже впритык.
Вообще-то я много летал в горах. Но вот так — нет. Мы вообще не летим. Мы крадемся. Медленно. Очень медленно. Совсем ползем. Мы, вообще, лететь собираемся?
Бум! Тряхнуло. Вообще не летим. Мы уже разбились?
Дверца открывается. «Первое отделение — в цепочку — быро!» Бойцы стали выпрыгивать. Очень быстро. Один за другим. Мы уже прилетели!
«Снаряжение выгружаем! Быстро, быстро!»
Я думал, холодно будет. Ничего подобного. Мы были мокрые. Там, в Ханкале, все так неторопливо было! А здесь никто не смотрел, корреспондент ты или кто. Ящик в руки — бегом. Назад — дрова взял, бегом. Назад — мешок взял, бегом.
Я делал все механически. Надо так надо.
Потом только увидел, когда разгрузились, — треть контингента уже давно в полукруг залегла, треть ломами землю долбят. Остальные разгружают. Может, поэтому нас и взяли — неквалифицированная рабочая сила нужна?
Потом решил — нет все-таки. Неквалифицированной, которая еще и стрелять умеет (имеет право), в Ханкале полно. Их бы взяли вместо нас. К нам привыкли просто. Может, просто никому в голову не пришло — как это без нас. О — гордыня. Десант без Крестовникова и Мухи — не десант.
Кстати, о десанте. Только тут я понял, что ничего про них не знал. Ну, десант и десант. Бегали вместе, на БТРах гоняли, стреляли. Ну, это все делали, не только десант.
Но! Я еще понять не успел, где мы, а уже — окопы вырыты (в мерзлой земле!), палатки поставлены, буржуйки топятся, костры горят, жратва варится, на всех ближайших высотах — пулеметные гнезда.
Сели на ящики (у костра), вокруг — красота: синие вершины, покрытые снегом, солнце, резкие склоны в тени, ущелья. Тут бы на лыжах горных кататься. А что, клевый бизнес. Представляете, рекламный ролик по телевизору: «Горные лыжи в Итум-Калинском районе. Очень дорого». Может, правда ролик сделать? Для сокровищницы? Потом на корпоративной вечеринке на Новый год вместе с сюжетом о фирмачах показать. Жаль, Новый год уже прошел. И корпоративная вечеринка другая была. Другой корпорации.
Да, красиво все-таки.
— Прямо Швейцария, — говорю.
— Ага, — Палыч затянулся «Донтабаком», — и швейцарцы как раз недалеко.
Ночь прошла спокойно.
Следующий день событий не принес. Зато я для себя многое уяснил.
Мы находились на перевале. Прямо на границе Европы и Азии. Если не ошибаюсь. И еще — прямо на границе России и Грузии. Если еще точнее — Чечни и Грузии. За спиной — грузинское селение Шатили. Перевалочная база боевиков. Перед нами — Итум-Кале, горный оплот врага.
А мы оседлали дорогу. Вот она — под снегом. Про эту дорогу я знал. Ее рабы строили. Тех, кто не мог работать, живыми скидывали в ущелья… Они и сейчас там лежат — не погребенные. Зловещее место. Швейцария, блин.
Так что мы им прямо артерию перерезали. У них все снабжение здесь идет. За счет этого ущелье еще держится.
Снизу, с равнины, взять его очень трудно. Долби не долби. Вход узкий, склоны крутые. Любой прорыв войск можно хоть камнями закидать.
А мы у них сверху сели.
Обсудил эту тему с Костей и Палычем. Они в принципе согласны были с моими догадками. Я был горд — стратег все-таки.
— А чего они нас вышибить отсюда не пробуют, — спрашиваю.
— А хрен их знает, — Палыч был бесстрастен, — может, не знают еще.
— Да ладно, в горах они всегда все знают.
— Может, поверить не могут, может, обалдели от нашей наглости — теперь репу чешут.
— А чего дальше?
— А я почем знаю? Одно могу сказать: как только мы их караван из Грузии долбанем, сразу зашевелятся. — Он немного помолчал, почесал подбородок.
— Только, может, мы первые их вниз толкать начнем. Вплоть до равнины. А там их примут.
— Не, — вступил Костя, — на это у нас сил маловато.
— А ты, студент, почем знаешь, сколько у нас здесь сил будет?
Палыч оказался прав. На следующий день пришли вертушки. Причем в два рейса. Силы утроились.
Дрова, кстати, тоже доставили.
Вернулась разведка. А я и не знал, что она уходила. Разведка всегда тихо уходит. С собой принесли двух раненых. Что там было — не знаю. У разведки интервью брать не стал. Но оживление началось.
