Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Высокую сварливую блондинку, орудующая лопаткой за кухонной плитой, мне представили, как Шейлу Фони, девушку Нила. «Девушка Нила» означало, что Нил никак не мог быть парнем Эйлин. И хотя к завтраку накрыли четыре места, в одном из них чувствовалась некая смутная запоздалость, и я ничуть не удивился тому, что это место предназначалось для меня. Значит, в доме не было других жильцов, кроме Эйлин, Нила и девушки Нила, а я стал четвертым колесом, не пятым.

Это имело для меня большое значение. Инстинктивно я гнал прочь мысли о том, что означала та сцена с поцелуями в гостиной, как можно дольше оставаясь на уровне ошеломленного восторга: я счастлив, что поцеловал Эйлин, счастлив, что у нее нет парня. Было совершенно невозможно думать о будущем, поэтому я погрузился в наслаждение настоящим.

Шейла Фони, девушка Нила, пребывала в скверном настроении, прямо противоположном моему радостному. Хотя это казалось скорее чертой ее характера, а не неприязнью, направленной на кого-то из присутствующих. Она дулась, словно ее обругал водитель автобуса, и была слишком поглощена неведомыми проблемами своей жизни, чтобы обращать внимание на монаха в рясе, вдруг оказавшегося за столом. Макгаджет, в свою очередь, игнорировал сварливость своей девушки и считал нас с Эйлин очень забавными. Поглощая огромные порции яичницы, жареной колбасы и английских маффинов, он продолжал бросать на нас косые взгляды и ухмылялся, будто все мы были заговорщиками.

Что касается Эйлин, она выглядела смущенной. Бо́льшую часть времени она избегала моего взгляда, завтракая спокойно и невозмутимо, словно решив сохранить достоинство перед лицом какого-то нелепого унижения, но, если наши глаза все же встречались, она краснела, становилась суетливой и неловкой, и в то же время мягкой, как бы тая изнутри.

В то время как я замерзал снаружи. Мы завтракали в большой кухне-столовой, отделанной кафелем, штукатуркой и пластиком, и оснащенной отдельным кондиционером, дышащим холодом, так что моя влажная ряса становилась все более стылой, сколько бы горячей еды я не поглощал.

Посреди завтрака я чихнул. Это дало Эйлин повод взглянуть на меня.

– Что с тобой? Ты весь дрожишь!

– Моя ряса немного влажная, – признался я. – После ходьбы.

– Нил, дай ему что-нибудь переодеться, – попросила Эйлин, – пока мы не съездим в магазин.

– Конечно, – сказал Макгаджет, повернувшись ко мне с приветливой улыбкой. – Прямо сейчас?

– Давайте сперва позавтракаем, – сказал я. – Все не так уж плохо.

Хотя на самом деле я чувствовал тошноту и головокружение, и не был уверен, значит ли это, что я влюблен, или у меня просто начинается грипп. Симптомы казались похожими.

Все вещи Макгаджета оказались мне велики и болтались, как на вешалке. С некоторых пор мне стало небезразлично, как я выгляжу, поэтому я долго примерял разные предметы одежды перед зеркалом на комоде, пока не остановился на красных шортах и белой рубашке-поло, которая выглядела не так уж плохо, если носить ее нараспашку. Прежде чем выйти из спальни, я помедлил минуту-другую, стесняясь показаться.

Но дальше тянуть не имело смысла. Чувствуя себя неуверенно и неловко, я заставил свое полуобнаженное тело переместиться из спальни в гостиную, где Шейла Фони, облаченная в сногсшибательное розовое бикини, раздраженно говорила в телефонную трубку:

– Кажется, вы не понимаете, что у вас есть определенные обязанности.

Заметив меня, она бросила в трубку: «Подождите минутку», прикрыла микрофон ладонью и сообщила мне:

– Они на пляже.

– Спасибо, – ответил я и поспешил наружу, не желая мешать ее разговору.

Макгаджет в разноцветных плавках – близких сородичах тех, что он одолжил мне – раскинулся под лучами солнца на маленьком пляже перед домом. Огромные темные очки закрывали его глаза и большую часть лица, а розовая кожа блестела то ли от солнцезащитного крема, то ли от пота. Эйлин плыла на спине, покачиваясь на пологих волнах, узкие полосы сиреневого купальника делили ее тело на три части.

После того, как я привык к кондиционеру, жара и влажность воспринимались куда хуже. Бороздя босыми ногами песок, я чувствовал, что снова пропитываюсь потом, и уже предвидел, как замерзну, вернувшись в дом. Зачем люди так обращаются с собой?

При моем появлении Макгаджет слегка приподнял голову, ухмыляясь, на мой взгляд, чересчур фамильярно.

– Добро пожаловать в светскую жизнь, – сказал он.

– Спасибо. Думаю, я… – Я сделал неопределенный жест в сторону океана и Эйлин.

– На здоровье. – Макгаджет снова опустил голову на пляжное полотенце.

Я стащил рубашку-поло и забежал в воду, которая оказалась прохладной и освежающей. Последний раз я плавал многие годы назад, но навык легко вернулся, и я уверенно поплыл туда, где Эйлин лежала на воде, настороженно наблюдая за моим приближением.

– Ты теперь выглядишь, как любой другой, – заметила она, когда я подплыл к ней.

Я не мог удержаться от смеха.

– Хочешь сказать, ты полюбила меня только из-за монашеского облачения?

– Возможно, – ответила Эйлин и уплыла от меня.

Я не знал, как к этому относиться – я не знал, как относиться к чему-либо – поэтому не последовал за ней. Вместо этого я некоторое время полежал на спине, как до этого она, с закрытыми глазами, обращенными к солнцу, пока мой разум делал осторожную попытку содрать корку с моих недавних переживаний. Кем я теперь стал, и что буду делать?

– Эй, послушай-ка.

Я открыл глаза – Эйлин вернулась. Опустив ноги, чтобы держаться в воде вертикально, я произнес:

– М-м?

Она решительно прищурилась, словно приняла твердое решение быть за все в ответе.

– Ты и правда думаешь остаться здесь со мной?

– Если ты этого хочешь, – ответил я.

– Не переводи стрелки, сукин ты сын, – сказала она.

– Я имею в виду, что не прочь остаться с тобой, но, если ты велишь мне уйти – я уйду.

Эти слова почему-то вызвали у нее неприязнь.

– О, тогда проваливай, – сказала она и развернулась, собираясь, по-видимому, уплыть в другую часть океана.

– Нет, – сказал я.

Эйлин описала вокруг меня круг и вернулась.

– Я думала, ты уйдешь, если я скажу.

– Только если ты и правда этого хочешь, – объяснил я. – Только если ты на самом деле не хочешь, чтобы я остался. Перепады настроения не в счет.

Она еще немного поплавала, прежде чем вернуться и сказать:

– У меня почти все время перепады настроения.

– Почему?

Эйлин сердито взглянула на меня.

– Если ты собираешься быть моим парнем, – сказала она, – тебе лучше завязывать с этим тоном мудрого старого священника.

– Извини, – сказал я, вовсе не чувствовуя себя каким-то мудрым стариком.

– И вот еще что, – сказала она. – Будь я проклята, если стану называть тебя братом Бенедиктом.

– Согласен.

– Тогда как же? Бен? Бенни?

– Мое настоящее имя, – сказал я, и продолжение чуть не застряло у меня в глотке, – Чарльз. Э-э, Роуботтом.

– Чарльз. И как же тебя раньше звали? Чак? Чарли?

– Чарли, – сказал я.

– Как именно пишется? Через «и» или «ей»? [75]

Меня удивил этот вопрос. Я задумался, пытаясь вспомнить. Уменьшительные имена обычно произносят вслух, но, кажется, были и записи…

– Чарли через «и», – решил я.

– Хорошо, – сказала она.

– А какая разница?

– Те Чарли, что через «ей» – безответственны, – заявила Эйлин, затем добавила: – Я устала плавать. Давай немного передохнем в доме.

Макгаджет уже ушел, забрав с собой пляжное полотенце. Так что у нас на двоих осталось лишь полотенце Эйлин и моя рубашка-поло.

– Я принесу тебе полотенце, – сказала Эйлин.

– Я и сам могу принести, – ответил я, направившись к дому.

Но Эйлин подняла руку, как регулировщик уличного движения, и сказала: