Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

– Ах, – сказал я и опрометчиво кивнул. Затем я сделал еще одну ошибку, прищурившись. Боль вспыхнула с новой силой. – Ты, наверное, уже имела дело с такими симптомами, – предположил я.

– Это регулярная эпидемия. Вот, запей таблетки этим.

Я взял таблетки с радостью, а стакан с пеной – с сомнением.

– Что в нем?

– Пей.

Ну, я и выпил. Где-то под слоем пены скрывалась сладкая жидкость, на вкус – смесь молока, яиц, сахара и… рома? Нет, не может быть.

– Выпей все.

Я прерывисто вздохнул, затем осушил стакан до дна.

– Ха-а-а, – произнес я. – Спасибо.

– Не стоит благодарности. – Шейла забрала у меня стакан и встала. – Все еще хочешь узнать состав?

– Ничуть, – ответил я.

– Мне так жаль, – сказала Эйлин.

Я лежал на полоске пляжа перед домом, напитываясь солнечными лучами. Открыв глаза, но прикрывая их ладонями от солнца, я увидел Эйлин, сидящую рядом со мной с встревоженным и виноватым видом.

– Привет, – сказал я.

– Я не смогла с этим справиться, – призналась она, – поэтому затеяла ссору.

– Все в порядке, – ответил я.

Эйлин нерешительно улыбнулась.

– Мы можем начать заново?

– Конечно. С чем именно ты не смогла справиться?

– Со всей этой историей, касающейся тебя и моего отца. – Эйлин отвернулась и посмотрела на волны, пропуская песок меж пальцев. – Я просто не могу с этим смириться, – добавила она.

Я сел. Приближался вечер, я много ел, много отдыхал и полностью оклемался после вчерашней ночи, спасибо. Вот только я не «оклемался» от Эйлин. Протянув руку, чтобы коснуться ее ноги, я спросил:

– С чем ты не можешь смириться? Поделись со мной.

Она взглянула на меня – взволнованная и напряженная – и тут же вновь отвернулась.

– Ты хочешь, чтобы я выбрала между тобой и отцом.

– Нет, не хочу. Правда, не хочу.

– На самом деле – хочешь. – Когда Эйлин снова посмотрела на меня, по покрасневшей коже вокруг ее глаз я понял, что она пролила немало слез. – Ты утверждаешь, что он лжет, а он говорит то же самое о тебе. И мне приходится выбирать: кому из вас двоих верить.

Это было правдой, что я мог ответить? Ничего. Это я и сделал.

– Как я могу решиться на такой выбор? – сказала Эйлин.

– Наверное, не можешь, – согласился я.

Она снова отвернулась, лишив меня своего пристального взгляда, и сказала:

– Я не знаю, кто прав, а кто виноват в этой истории с монастырем. Не знаю, следует ли позволить этим монахам остаться, или они должны переехать. Все, что я знаю, – Эйлин повернулась ко мне и схватила меня за руку, – нас это касаться не должно. Если мы хотим что-то выстроить между нами, между Чарли и Эйлин, нам лучше не связываться с этим делом.

– Согласен, – сказал я.

– Это не может быть частью нашей жизни, – добавила она.

– Ты права, – согласился я.

Теперь мой разум заполнили мысли о монастыре. Будь я сейчас там, в эту секунду, в это самое мгновение – чем бы я занимался? Что делали бы другие братья, что вообще творилось бы вокруг? На пляже мое внимание привлек звук, с которым брат Эли занимался резьбой по дереву, но оказалось, что это Шейла полирует ногти. По небу пролетел самолет – темная точка далеко в голубой выси – и я как наяву увидел массивную фигуру брата Лео, запрокинувшего голову и направившего нос и подбородок в небеса. «Боинг, – сказал бы он. – Семьсот сорок седьмой. Один из наших».

Наступило Рождество. Это и есть Рождество? Пьянка и жратва в компании уймы язычников-ирландцев, на тропическом острове, который даже несуществовал, когда родился Иисус. «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле», Евангелие от Луки, глава 2 – вот почему Мария и Иосиф отправились в Вифлеем, где им не нашлось места в гостинице. А Пуэрто-Рико не был частью того мира.

Как, разумеется, и Нью-Йорк, где расположен мой монастырь, но это не имело значения. В Нью-Йорке Рождество – это Рождество, а здесь – какой-то… заменитель.

Я даже не уверен, что дело в религиозном смысле, хотя в монастыре мы, конечно, свято чтили этот праздник. По традиции нам отводили неплохие места на ночной мессе в церкви святого Патрика; эта традиция, насколько я знаю, восходила к основанию церкви в 1879 году. После мессы мы обычно возвращались в монастырь и собирались в часовне для безмолвной медитации до рассвета, затем перекусывали хлебом с чаем и отправлялись спать. В одиннадцать мы вставали, снова пили чай с хлебом и проводили день во дворе – в независимости от погоды – в совместных молитвах и песнопениях. В последние годы порой случалось, что песня «Рудольф, красноносый северный олень», [85] разносящаяся из транзистора кого-то из прохожих, перелетала через стену и вплеталась в нашу «Adeste Fideles», [86] но пока нам удавалось отбивать все подобные набеги. А потом мы садились ужинать.

Ах, ужин! Для брата Лео – это чистилище, для его помощников на кухне – ад, для всех остальных – рай. Это наша единственная грандиозная трапеза в году, и воспоминания о ней поддерживают нас оставшиеся триста шестьдесят четыре дня. Брат Лео готовит молочного поросенка, ростбиф с йоркширским пудингом, бататы, брюссельскую капусту, брокколи о-гратэн, [87] спаржу под голландским соусом, печеный картофель, истекающий маслом в его грубой кожуре. Брат Тадеуш подает на первое одно из своих фирменных блюд из морепродуктов – возможно, устрицы «Рокфеллер», суп-пюре из креветок или форель в белом вине. А на десерт брат Квилан, словно припадочный заика, мечет пирог за пирогом: мясной, вишневый, яблочный, с пеканом, тыквенный, грушевый…

И как же без вина? Наши погреба бережно хранят его уже не первый век, и мы не так уж часто выпиваем, но что может быть более радостным поводом для торжества, чем рождение нашего Господа и Спасителя? И потому вина поднимаются из погребов к нашему столу: немецкое белое – к первому блюду, французское красное – к основному итальянский ликер – к десерту, испанский бренди и португальский портвейн – к кофе, который варит брат Валериан.

Мы, конечно, не обмениваемся подарками. У каждого из нас в отдельности почти ничего нет, мы ничего не можем подарить и ничего не можем принять в дар. Кроме того, толстый красный бог – не наш Бог, а мы празднуем Рождество нашего.

Немного странно рассуждать о нашем сообществе в религиозном ключе. Да, мы религиозное братство, но мы не зацикливаемся на этом. Как и все, мы живем в мире, где правит закон земного тяготения, и каждый день мы принимаем одно или несколько решений, основываясь на этом законе, но часто ли мы говорим или думаем о гравитации? Это просто данность, базовый постулат нашей жизни, и было бы нелепо и самонадеянно пускаться в глубокомысленные размышления на эту тему.

Не думаю, что Бог требует от меня быть монахом-криспинитом, хотя верю, что Он требует от всех нас исполнять обещания. И я просто верю, что Бог существует, что этот мир – Его творение, и что Он уготовил место в Своем мире для каждого из нас, если только мы пожелаем его отыскать. Последние десять лет мне казалось, что место, уготованное мне Богом в Его мире, находится на Парк-авеню, между 51-й и 52-й улицами. Там я был счастлив, и раз в год радовался возможности отметить рождение Того, Кто создал все сущее, почтить этот день ритуалом, молитвой и постом, встретить его песнопениями и отпраздновать общей трапезой.

Но только не в этом году. В этом году я застрял на влажном острове во владениях Толстяка с Северного полюса, в том огромном внешнем мире, где я не понимаю значение Рождества.

Обед в арендованном доме на побережье состоял из кусочков курятины с гарниром из риса с тушеными помидорами, жареных бананов и довольно приятного калифорнийского белого вина в большом стеклянном кувшине. Мы с Эйлин обедали вдвоем; Нил и Шейла тактично отправились погулять, чтобы не мешать нам мириться и целоваться. Обед прошел тепло, но, когда после кофе Эйлин вручила мне три перевязанных ленточками коробки, я не сразу понял, что это значит.