Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

– Мне вообще не нравятся большие офисные здания, – сказал брат Оливер.

– Никому не нравятся, – сказал брат Декстер. – Но, к сожалению, под строительство одного из них хотят использовать участок земли, на котором стоит наша обитель.

Обычно я старался не влезать в эти дискуссии со своим мнением, но минуту назад была затронута тема, которую я хотел бы обсудить поподробней.

– Брат Декстер, – сказал я, – правильно ли я понимаю, если они не получат опцион на каждый из необходимых им участков земли – сделка сорвется? В итоге они не купят монастырь и не построят на его месте офисное здание?

На лицах собравшихся вокруг стола засиял свет надежды, но ненадолго. Глядя на меня с грустной улыбкой и покачивая головой, брат Декстер сказал:

– Боюсь, уже слишком поздно, брат Бенедикт. Они уже получили все необходимые опционы. Сделка не будет завершена раньше января, но, если не произойдет ничего непредвиденного, нет никаких шансов, что она сорвется. – Обернувшись к брату Оливеру, он добавил: – Теперь вы понимаете, что я имел в виду, отвечая «не совсем» на ваш вопрос, владеют ли Флэттери землей по-прежнему? В каком-то смысле это еще их земля, но люди из ДИМП получили опцион и завершат покупку в январе.

– Теперь я услышал достаточно, – сказал брат Оливер, – чтобы понять, как мало в этом утешительного. Чем больше я понимаю, тем более удручающей становится ситуация. Возможно, с этого момента вам лучше ничего мне не объяснять.

– Кое-какие солнечные лучи все же проглядывают сквозь тучи, – сказал брат Декстер. – Когда я сказал тому сотруднику ДИМП, Сноупсу, что брат Бенедикт поддерживает связь с Адой Луизой Хакстебл, он заверил…

– Брат Декстер! – воскликнул я. Я был шокирован до глубины души.

Брат Декстер одарил меня кристально-чистым взглядом истинного софиста и сказал:

– Ты же читал ее колонку, не так ли? Писал ей? Если это не связь, то хотел бы я узнать – что тогда связь?

Брат Клеменс нетерпеливо постучал по столу:

– Оставим это разбирательство до прихода отца Банцолини, брат Декстер. Так в чем же этот представитель ДИМП заверил тебя, после того, как ты упомянул мисс Хакстебл?

– Что компания Дворфмана приложит все усилия, чтобы помочь нам найти приемлемое новое помещение, – сказал брат Декстер, – а также они согласны покрыть расходы на переезд.

– Солнечные лучи? – Голос брата Оливера повысился почти до писка. – Ты называешь это солнечными лучами? Как может быть приемлемым новое помещение? Раз помещение новое – это не приемлемо! Оглянись вокруг, просто осмотри хотя бы одну эту комнату – где на лике земли Божьей мы найдем ее подобие?

– Нигде, – поспешно согласился брат Декстер.

– И давайте не забывать о проблеме Странствия, – сказал вдруг брат Иларий. – Процесс переезда, перемещение навсегда не только себя, но всех своих вещей из точки А в точку Б – является глубочайшей формой Странствия.

– Это просто невозможно, – сказал брат Оливер. – Чем больше размышляешь над этим, тем яснее видишь, что мы просто не можем покинуть наш монастырь.

– Но что, если его снесут? – сказал брат Иларий.

– Мы не должны этого допустить, и это все, что нужно знать. – Брат Оливер, по-видимому, взял себя в руки, отошел от края бездны отчаяния и был полон решимости дать отпор. – В чаще твоих «не совсем» я кажется различаю одно древо, – сказал он брату Декстеру. – Земля обещана Дворфману или ДИМП, или как там эти пешки Сатаны себя называют, но до января владелец земли – Дэниел Флэттери.

– Формально, – сказал брат Декстер, – да.

– Этого для меня вполне достаточно, – сказал брат Оливер. – Сегодня вечером я продолжу поиски пропавшего договора аренды, хотя не представляю, какие еще закоулки осталось обыскать, а завтра я отправлюсь в Странствие.

Все мы уставились на аббата.

– В Странствие? – переспросил брат Иларий, – Вы, брат Оливер?

– На Лонг-Айленд, – сказал брат Оливер. – в поместье Флэттери. Дэниел Флэттери постеснялся сказать мне всю правду в телефонном разговоре. Возможно, при встрече лицом к лицу я смогу обратить это стеснение в искренний стыд, и тем самым положу конец этой сделке.

– Если предварительное соглашение уже подписано, – сказал брат Клеменс, – то я не знаю, что тут можно поделать.

– Я мало что знаю о богачах, – сказал брат Оливер, – но одна из немногих вещей, в которых я уверен: они разбогатели, научившись нарушать свои обещания. Если Дэниел Флэттери захочет отменить это соглашение – он его отменит.

Слегка улыбаясь, брат Клеменс заметил:

– Вспоминая, как я работал на Уолл-стрит, должен признать, что доля истины в этом есть.

– Хотите, мы пойдем с вами? – сказал брат Декстер. – Вам не стоит отправляться в Странствие одному.

– Я бы и сам предпочел взять попутчика, – признался брат Оливер, но с сомнением оглядел собравшихся и продолжил: – Но если я приду с бывшим банкиром или бывшим юристом, то мы вполне можем опуститься до уровня деловых переговоров, в то время, как я намерен добиться эффекта старого доброго католического чувства вины.

Он продолжал размышлять вслух:

– С другой стороны, только мы пятеро знаем о том, что происходит, и я пока не хочу тревожить остальных. – Его взгляд остановился на мне. – Ага, – произнес аббат.

 Глава 3

Мир сошел с ума, это правда. За десять лет, проведенных в стенах монастыря, я успел совершенно позабыть, насколько безумен мир снаружи. Даже мои еженедельные прогулки до газетного киоска на Лексингтон-авеню не способны были напомнить мне об этом. Я привык думать о мире, как о ярком, захватывающем, разнообразном и даже интересном месте, но я забыл о его безумии.

Мы с братом Оливером, натянув капюшоны на головы, покинули монастырь в восемь пятнадцать утра в четверг, после мессы, завтрака и утренней молитвы, и направились на юг. Город обрушился на нас всей свой мощью – звуками, красками, движением и неописуемой суматохой.

Огромные обшарпанные грузовики постоянно выруливали из-за углов, всегда слишком быстро, всегда задевая задними колесами бордюр, всегда с ужасающим воем и скрежетом, сопровождающим переключение передач. Стремительные желтые неотличимые друг от друга такси, словно стая обезумевших рыб, непрерывно то сигналили, то визжали тормозами, то перестраивались из ряда в ряд, словно дети, надеющиеся урвать самый большой кусок праздничного пирога.

Пешеходы разного роста, телосложения и пола (включая сомнительные случаи), но с одинаковым выражением хмурой настойчивости на лицах, толклись на тротуарах или бросались наперерез несущимся такси, грозя кулаками любому водителю, имеющему наглость нажать на клаксон.

Что заставляет этих людей так много перемещаться? В чем нужда? Возможно ли, хотя бы умозрительно, что такое огромное число людей вдруг осознали, что находятся не в том месте? Что, если бы однажды утром каждый человек в мире позвонил бы кому-нибудь еще и сказал: «Послушайте, может, вместо того, чтобы вам приходить сюда, а мне идти туда, останемся там, где мы есть?» Разве так не было бы разумнее? Не говоря уж о том, что тише.

Мы с братом Оливером, прижавшись друг к другу, словно дети на котельном заводе, отправились в путь на юг по Парк-авеню. Мы беспрекословно подчинялись указаниям светофоров, попеременно говорящих: «ИДИТЕ» или «СТОЙТЕ», хотя никто другой не обращал на них внимания. Постепенно мы продвигались к нашей цели.

Парк-авеню простиралась на полдюжины кварталов с того места, где мы находились, до самого Центрального вокзала, из спины которого торчала рукоять Пан-Ам-билдинг. Чуть позже нам предстояло сесть на поезд, но не на этом вокзале; железнодорожная ветка Лонг-Айленда оканчивается на Пенсильванском вокзале Манхэттена, до которого было довольно далеко. Восемнадцать кварталов на юг и четыре квартала на запад – чуть больше мили от монастыря, самое большое расстояние, на которое я удалялся за десять лет.