Монолог фармацевта. Книга 2 - Хюганацу

– Позвольте, господин Гаошунь, разве вы не нарушаете семейную тайну?

Тот, не меняясь в лице, лишь медленно покачал головой. Спрятав кисти в рукавах, он промолвил:

– Мне нечего опасаться, вы надежный человек.

Из его уст это прозвучало как «не вздумай болтать лишнего».

– К тому же речь зашла о яде, – продолжил господин Гаошунь. – Неужели откажетесь?

Хитрый ход с его стороны! Прозорливый слуга прекрасно понимал, в чем заключается слабость Маомао.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила она, поморщившись от того, какую важность вдруг напустил на себя верный помощник господина Дзинси.

– На этот раз использовали ошпаренные кожу и плоть иглобрюха. – Господин Гаошунь указал на дощечки. – Именно после этого блюда сановник лишился чувств.

– Плоть? Не потроха?

– Нет.

Яд иглобрюха не растворяется при варке, и особенно много его содержится в печени и других потрохах. В плоти же он, как правило, встречается в малой мере. Поэтому, когда Маомао услышала о том, что сановник, приняв яд, лишился чувств, она предположила, что тот съел печень.

«Неужели плоть оказалась столь ядовитой?» – удивилась Маомао.

Но такое вполне могло быть. Все зависит от вида рыбы и условий, в которых она жила. Маомао иногда попадались такие чрезмерно ядовитые особи. Она сама, порой поддавшись искушению, пробовала их печень, за что приходилось дорого расплачиваться. В таких случаях бабуля поила ее водой до тех пор, пока весь желудок наизнанку не вывернет.

– Я не понимаю, что в этих случаях необычного. Все знают, что иглобрюх – рыба ядовитая, – немного погодя призналась Маомао.

Господин Гаошунь медленно покачал головой и, почесывая в затылке, пояснил:

– Дело в том, что в первом и во втором случае личные повара настаивают, будто бы никакого иглобрюха не добавляли.

Пока господин Гаошунь в растерянности хмурился, Маомао жадно облизывала губы. Дело обещало быть занимательным.

В двух случаях оказалось немало общего. И купец из старого дела, и сановник из нового слыли ценителями изысканных и диковинных яств. Сановник обычно вкушал сырую, пусть и самую свежую, рыбу, хотя в последний раз угощался намасу из ошпаренной плоти и кожи. В сырой рыбе, бывает, водятся паразиты, потому-то сырое обычно не едят, а в иных провинциях подобные кушанья и вовсе под запретом.

Ценители намасу нередко питают особую слабость к иглобрюху. Говорят, встречаются и такие господа, которые, вопреки увещеваниям, нарочно просят у поваров кусочки рыбы, где содержится немного яда, чтобы насладиться характерным покалыванием во рту.

«Сами никогда не пробовали – и осуждают!» – мысленно возмутилась Маомао, подумав о тех, кто может не принимать подобные вкусы. Сама она считала, что нужно быть терпимым к чужим пищевым пристрастиям.

Также в двух случаях, о которых поведал господин Гаошунь, повара утверждали, что ни в чем не виноваты. Однако хозяева, отведав их яства, страшно отравились. Также среди объедков на кухне нашли потроха и кожу иглобрюха. Их взяли в качестве вещественных доказательств. Но поскольку в ходе следствия установили, что все потроха оказались выброшены, было решено, что жертвы не вкушали печень иглобрюха.

«Расследование провели на удивление дотошно», – заключила Маомао.

Она знала, что на свете полно сановников, готовых выдумать улики и обвинить невиновных.

Личные повара отравленных господ говорили, что подавали иглобрюха с другим блюдом, которое готовили накануне. В зимнюю пору, когда по нескольку дней стоят морозцы, ничуть не удивительно, если объедки подолгу лежат на кухне. И тем более не удивительно, что их обнаружили уполномоченные лица. В намасу же добавляли другую рыбу, и ее остатки тоже нашли в корзине для мусора.

«Нельзя сказать, что сановники выдумали улики, но и поварам нельзя верить на слово», – не без досады подумала Маомао.

К несчастью, свидетелей тоже не нашлось. Слуги доложили, что сановник часто ел один, дабы жена не прознала о его страсти к опасным яствам. Когда повар подавал блюдо на стол, слуги видели его только издали, и с такого расстояния трудно определить, кусочки какой рыбы попали в блюдо.

Сановник, отведав некий яд, рухнул наземь спустя четверть большого часа после того, как доел поданное. Слуга, вошедший с чаем, застал его с посиневшими губами и в судорогах – он едва дышал.

«Действие такое же, как у яда иглобрюха», – отметила Маомао.

Пока что из тех сведений, что добыл господин Гаошунь, полная картина не складывалась, и Маомао решила не строить бесплодных догадок, а послать его выяснить новые подробности.

– Так в чем же дело? – пробормотала она вслух.

Но едва умолкла, как сбоку от нее вынырнуло безупречное лицо лучезарного евнуха – Маомао так и окаменела. Сама она, похоже, не подозревала, что с его появлением у нее напряглись мускулы щек и стали твердыми что камень.

– Ужас на твоем лице так ранит! Я не столь страшен, чтобы так пугаться, – обиделся господин Дзинси.

Пока он говорил, госпожа Суйрэн, ахая, сушила ему мокрые волосы.

Маомао усилием воли вернула лицу привычное выражение. Похоже, при появлении господина у нее отвисла челюсть, и до того, что со стороны казалось: она вот-вот отвалится – такой ужас испытала Маомао.

– На удивление, ты внимательно выслушала все, что сказал тебе Гаошунь, – чуть позже с недовольством в голосе подметил господин.

– Понимаете, люди неизбежно слушают тех, чьи речи достойны внимания.

– А? Так, подожди… То есть мои речи недостойны… – начал было господин с видимым смятением, но Маомао успела отвернуться – ей было решительно все равно.

– Уже поздно, мне пора, – бросила она и поклонилась госпоже Суйрэн, которая все еще сушила волосы своему хозяину. Тот пытался что-то сказать, но старшая прислужница одернула его:

– Сидите ровно, господин.

Выходя от него, Маомао подумала, что от этого дела ей никак не избавиться. Когда речь заходит об отравлениях со смертельным исходом, она вечно не может с собою совладать и сует нос куда не следует.

Уже на пути в комнату она спохватилась, а не получит ли нагоняй от отца, если тот прознает.

На следующий день господин Гаошунь исполнил просьбу Маомао и принес ей поваренную книгу.

– Здесь записаны блюда, что готовил повар для своего господина. Он утверждает, что подавал в основном только то, что описано в ней, – пояснил господин Гаошунь.

Сообщив необходимое, он раскрыл книгу и положил на стол прямо перед Маомао. И первой же попалась запись о приготовлении намасу с ошпаренной рыбой. Почесав подбородок, Маомао склонилась над страницами и принялась читать: «Политую кипятком рыбу добавить к тонко нарезанным овощам и заправить уксусом». Далее способ приготовления укуса был изложен с некоторыми особенностями, но в целом там не нашлось ничего необычного. На страницах было указано, в каких количествах добавлять уксус в зависимости от времени года и вида используемых ингредиентов, но не были названы ни сама рыба, ни овощи.

Задумавшись, Маомао снова почесала подбородок.

– Значит, мы не можем в точности установить, из чего готовили яство.

– Верно, – согласился господин Гаошунь.

Наблюдая за Маомао, в недоумении склонившей голову набок, к ней подобрался недовольный господин Дзинси. Он сжимал в кулаке несколько сушеных плодов лонгана и, чтобы съесть, разламывал их пальцами по одному, обнажая в сердцевине черное семечко. Плоды лонгана, созревающие летом, напоминали уменьшенные личжи, и в сушеном виде их называли гуйюаньжоу. Порой их даже употребляли как целебное средство.

– Что? Затрудняешься? – с трудом сдерживая нетерпение, осведомился господин Дзинси.

Отойдя от Маомао, он уселся за стол и, облокотившись на него, заглянул ей в лицо. Казалось, он всей душой жаждет, чтобы его пригласили к беседе. Наблюдая наглую навязчивость и развязность юного хозяина, Гаошунь грозно сдвинул брови и сверкнул на него глазами, однако вслух замечания не сделал.