Несравненный. Том 1 - Сиши Мэн

Гости, по-видимому, еще не пришли в себя от разыгравшейся только что сцены, прервавшей торги: стоимость нефрита так никто больше и не поднял, и камень, разумеется, ушел в руки Фэн Сяо. Затем выставили еще несколько редких вещиц, и все точно так же принялись наперебой давать свою цену. Впрочем, второго господина больше так ничего и не заинтересовало: дождавшись конца торгов, он вместе с Пэй Цзинчжэ и Цуй Буцюем покинул палаты Драгоценного Перезвона и возвратился во дворик Осенних Гор.

– Ну и остер же ваш язык, настоятель Цуй! Сказали всего-то пару-другую слов, а от доброго имени господина камня на камне не осталось! – припомнил Цуй Буцюю случившееся на торгах Пэй Цзинчжэ. Юноша все еще немного сердился: уступая Фэн Сяо в красноречии, он не смог вовремя придумать достаточно хлесткий ответ, дабы опровергнуть вымышленные обвинения. К тому же Пэй Цзинчжэ понимал: вступи он в спор с даосом при всем честном народе, зрители бы только еще больше уверились в правдивости слов настоятеля.

– Благовоние Безысходности все еще действует на мое тело – и все по вашей милости. Бросил пару фраз, чтобы отвести душу да выместить гнев, что тут такого? Вам бы стоило благодарить меня за то, что я сохранил вам еще хоть какое-то лицо и не стал сплевывать кровь при всех, дабы убедить, что злюсь не просто так, и слова мои не беспочвенны.

Теперь Цуй Буцюй говорил ровно, спокойно: ни следа той нарочитой ярости и напускной суровости, какие он показал в палатах Драгоценного Перезвона. Обуздав свой гнев, он теперь мирно сидел, безмятежный, словно далекие горы или легкие облака.

Но Пэй Цзинчжэ уже рассердился не на шутку:

– Так выплюнь кровь сейчас, мы посмотрим! – огрызнулся юноша.

Не успел он произнести это, как Цуй Буцюй закашлялся, по губам его заструилась алая жидкость, а одежду мигом испачкали брызги.

Пэй Цзинчжэ опешил.

Не на шутку перепугавшись, он подскочил на добрых три чи вверх и чуть не кинулся к настоятелю: посмотреть, все ли с тем в порядке. Но тут до него донесся тихий голос Фэн Сяо:

– Болван, это сок тутовника.

Тогда только Пэй Цзинчжэ пригляделся и увидел, что цвет жидкости был не бордовым, как выглядит обычно человеческая кровь, а красновато-лиловым.

Юноша потерял дар речи.

Подняв рукав, Цуй Буцюй невозмутимо вытер сок с губ: разоблачение ничуть не смутило его.

– Поперхнулся, – пояснил он.

У Пэй Цзинчжэ задергался глаз. Он припомнил, что в палатах Драгоценного Перезвона им подавали плодовые напитки. Цуй Буцюй заказывал сок тутовника; оставалось только предположить, что все это время он держал его во рту, не глотая. Непростое дело!

– Эх, Цюйцюй, чем дольше я на тебя гляжу, тем больше ты мне нравишься, – с улыбкой заговорил Фэн Сяо. – Ты точно не хочешь присоединиться к чертогу Явленных Мечей? Место четвертого господина ждет тебя, а я обещания держу: как известно, если уж слово вылетело из уст достойного человека, то его и на четверке коней назад не вернуть.

– Из уст достойного человека, – заметил Цуй Буцюй. – А разве ж вы – достойный человек?

– Ладно, допустим, достойным человеком меня не назвать, – не сдавался Фэн Сяо, – но раз уж так, то на слово подлеца должно хватить хотя бы пары коней? Или же твое положение в управе Левой Луны еще выше, чем я предполагал?

– Я уже говорил вам: я никогда даже не слышал ни о какой управе, – ответил Цуй Буцюй.

– Тогда обсудим этот нефрит, – резко сменил тему Фэн Сяо.

Он велел Пэй Цзинчжэ положить выкупленную диковину на стол. Самоцвет сверкал, переливаясь в солнечном свете. Грани его были столь гладкими, что все трое почти могли разглядеть в зеленоватом камне собственные отражения.

– Кроме меня в торгах за камень участвовало еще шесть человек, – продолжил второй господин. – Ты знаешь, кто они?

Цуй Буцюй хмыкнул в знак согласия и заговорил:

– Линь Юн из горной усадьбы Яньдан, богатый хотанский купец Чжоу Пэй, Цуй Хао из болинского семейства Цуй, Гао Нин из Когурё и Чжан Иншуй из семьи Чжан, живущей в Аньлу.

Он как будто знал, что Фэн Сяо спросит именно об этом, потому что назвал всех участников и их происхождение на одном дыхании, даже не задумавшись.

– И кто из них показался тебе наиболее подозрительным? – спросил второй господин.

Пэй Цзинчжэ думал, что настоятель ответит что-то вроде: «А мне-то откуда знать!», но на сей раз тот оказался необычайно сговорчив.

– Чжоу Пэй, – ответил Цуй Буцюй. – Его отец – тюрок. Поговаривают, что он приходится двоюродным братом самому Фо Эру, или же Уху Будды – лучшему бойцу при Бага-Ышбара-хане. А еще воин из Когурё, Гао Нин.

017

Чжансунь Бодхи был отнюдь не из тех людей, кто любит предаваться чувственным наслаждениям. Сторонний человек и вовсе мог бы подумать, что он склонен к самоистязанию. Часы досуга в управе Левой Луны мужчина проводил, заваривая чай и читая сутры, и жизнь его могла бы показаться даже скучнее и аскетичнее, чем у настоящего монаха. Для него это, впрочем, было вовсе не в тягость: его, напротив, все устраивало.

Сейчас же он очутился в покоях той, к кому слетались все мужчины города, и смотрел на грациозный танец. Кружились вихрем белоснежные лодыжки, звенели бубенчики на золотых браслетах, но Чжансунь Бодхи ни на миг не разомлел: сидел прямой, как стройная сосна, сцепив руки перед собой, и перебирал пальцами четки, наблюдая за действом столь пристально и сосредоточенно, что, казалось, не любовался танцем, а созерцал движения мастера, овладевшего непревзойденным боевым искусством.

Будучи обитательницей переулка Весенних Ароматов, барышня Юньюнь успела повидать всякое и лишь поэтому спокойно станцевала даже под столь испытующим взором. Все вокруг превозносили ее мастерство, словно величайшую драгоценность, но сама девушка прекрасно понимала, что, в сущности, была не более чем ряской на поверхности воды, тщетно бьющейся в сетях рыбкой, что не в силах сама выбирать свою судьбу.

– Красиво? – с улыбкой спросила она, вытирая легкую испарину со лба платком, поданным служанкой.

– Красиво, – коротко ответил Чжансунь Бодхи, но отчего-то для Юньюнь эта простая похвала прозвучала куда более искренно и серьезно, чем иные пространные славословия.

– Тогда сегодня вечером вы… – начала Юньюнь, но, не договорив, умолкла.

Конечно, гостя она принимала у себя не впервые, но в этот раз у нее язык не повернулся закончить. Быть может, дело было в том, что Чжансунь Бодхи выглядел слишком порядочным человеком, настолько, что совсем не походил на того, кто станет проводить время в веселом доме.

Вдруг ее гость поднялся и теперь стоял к ней вплотную. Все напускное спокойствие мигом слетело с Юньюнь, шею обдало жаром, щеки запылали, она хотела было шагнуть назад, но ноги не слушались. Мужчина заговорил, и она почувствовала на себе его дыхание:

– От вас исходит дивный аромат.

Танцовщица залилась краской, даже уши ее заалели.

– Это… это мандарин с травянистыми и древесными нотками.

– Очень приятный запах, – еще раз похвалил Чжансунь Бодхи.

Они практически прижимались друг к другу: сильная рука обвивала тонкую талию барышни Юньюнь так крепко, что девушка даже шелохнуться не могла. Сердце ее билось все чаще и чаще. Мужчина рядом с ней казался сейчас прекраснее и сильнее всех, кого она когда-либо видела, к тому же их некогда связала сама судьба.

– Вы сами его составили? – спросил он.

Вконец растерявшись от нахлынувших чувств, барышня Юньюнь утратила всякую бдительность и призналась:

– Нет, мне помогли.

– Сможете попросить свою помощницу и мне кое-что смешать?

– Ладно… – пробормотала Юньюнь, вдруг обнаружив, что ее выпустили из объятий. Девушка недоуменно взглянула на Чжансунь Бодхи

– Еще не стемнело, – заметил он.

Юньюнь мигом зарделась пуще прежнего: предаваться разврату средь бела дня и впрямь неуместно. И пусть в переулке Весенних Ароматов, где они сейчас находились, на многое закрывали глаза, ей непременно хотелось произвести на нежданного гостя хорошее впечатление.